- Что-то нынче много развелось живых покойников, - корабль как у
предков, плащи как у предков...
Шодом Опоссум засмеялся и крикнул Марбоду:
- Сними тряпку - мешает драться!
Марбод Кукушонок отвечал:
- Сдается мне, Шодом Опоссум, что твоей голове не место на твоих
плечах, раз ты говоришь такие слова.
Тут одна лодка зацепилась за другую, люди Марбода выскочили на палубу
и начали биться, и не все люди у Шодома сражались так храбро, как обещали.
Марбод сбросил плащ и кинулся на Шодома. Шодом нанес ему удар под
названием "клюющая перепелка", но Марбод подставил щит, и меч вонзился в
щит с такой силой, что застрял в нем. Марбод отвел щит и выворотил меч у
Шодома из рук.
Тут Шодом схватил секиру, завертел ею и отступил за мачту, а щит его
остался перед спускной балкой. Марбод бросил швырковый топор, - тот
порхнул и пригвоздил шодомов щит к балке.
А затем Марбод ударил Шодома ударом "кошачья лапа бьет справа", так,
что у того соскочил подшлемник и шлем слетел с головы, сбил его с ног,
занес меч и сказал:
- Признайся, что ты напрасно оскорбил меня, и нечестно было грабить
чужеземцев.
Шодом был человек рассудительный, он вздохнул и ответил:
- Многие бы предпочли смерть такому унижению. Однако я думаю, что нет
позора быть побежденным лучшим мечом королевства и человеком из рода
Кречетов.
И Шодом Опоссум закричал людям, чтоб перестали драться.
Однако у Марбода было несколько дружинников из тех, что во время
битвы, помимо желания, превращаются в рысей и волков, так что прежде чем
все успокоились, многие еще получили отметины на память, а от некоторых на
воде остались лишь пузыри, а потом и пузыри пропали.
После этого Марбод подошел к чужеземцу, который во время драки
выбрался из мешка, и помог ему встать на ноги.
Марбод Кукушонок, однако, ничего не взял из принадлежащего Шодому.
Все считали, что оба вели себя очень благородно, - ведь лари на лодках
Опоссума были забиты мехами. А чужеземцы вели себя довольно-таки гнусно,
потому что когда началось сражение, их как бы отпустили, и старший даже
выполз из мешка, а они сидели и смотрели, словно их это не касалось.
Друг Марбода, Белый Эльсил, сказал ему:
- Ты сегодня сделал две глупости: отпустил живым Шодома и не взял
добра у чужеземцев. Будет время, и ты раскаешься в этом. Потому что
чужеземцы, видно, и вправду колдуны, однако те, кто во всем полагается на
колдовство, а воевать не умеет, кончает плохо.
- Молчи, - сказал Марбод. - Если они помогут мне в том, что я
задумал, мне не придется жалеть ни о чем.
Марбод Кукушонок и Шодом Опоссум перегрузили вещи из корабля на свои
лодки, и это были в основном золотые слитки. После этого корабль сняли с
мели и отвели в Золотой Улей, поместье Шодома Опоссума.
Чужеземцы почти не говорили ни на языке богов, ни на языке людей,
однако поняли, что Кукушонок дрался за их жизнь и добро, были ему очень
благодарны и подарили много золота.
Они хотели также подарить кое-что Шодому Опоссуму, но тот не хотел
брать от таких трусливых людей ничего, иначе, чем за деньги.
Тогда Марбод Кукушонок сказал:
- Сдается мне, Шодом, что ты питаешь дурные мысли в отношении этих
людей, а мне надо уезжать, и я не хотел бы, вернувшись, найти их мертвыми.
Тогда Шодом Опоссум взял от чужеземцев столько золота, сколько они
хотели, и зарыл это золото в беличьем болоте. Все поняли, что не будет
удачи тому, кто этот клад выроет.
Перед отъездом Шодом сказал Кукушонку:
- Я хочу, чтоб ты знал, что моя жизнь и мои земли - все это теперь
твое, и ты вправе просить у меня все, что пожелаешь.
Кукушонок ответил:
- Я о многом попрошу тебя, а сейчас мне бы хотелось одного, чтобы ты
помирился с Махудом Коротконосым, потому что наступают странные времена и
покойников в королевстве, действительно, чересчур много.
Марбод Кукушонок как всегда, был удачлив, потому что сделал все, что
хотел, и даже больше того, раз Шодом стал его другом.
Марбод оставил чужеземцев в Золотом Улье чинить корабль и обещался
вернуться через месяц.
- Правда ли, - сказал Марбод Кукушонок, прощаясь, - что в Золотом
Улье есть подземный храм Ятуна?
Шодом Опоссум побледнел, а собаки на ножнах его меча насторожились.
- Это я так спрашиваю, - сказал Марбод Кукушонок. - Прошлое не должно
стоять между нами. Разве я плохо воевал для короля этой зимой?
Карта с морскими течениями и торговыми городами соврала, и карта с
империей-черепахой соврала тоже. Не было на Западном Берегу ни городов, ни
империи. Были замки над морем, усадьбы за каменными стенами и деревни за
сосновым тыном.
Хуже всего, однако, было то, что и кораблей, подобных кораблю землян,
нигде не было, - только их подобия были высечены на "скалах предков". Были
этакие плоские лодки без киля, на которых было удобно заходить в реки и
грабить приречные деревушки, а на торговые корабли с глубокой осадкой
спроса не было. Заморский корабль с золотом торчал как бельмо на глазу.
Впрочем, без золота он торчал бы еще больше, - здрасьте, приперлись, - а
зачем, спрашивается? Со своим золотом - значит, торговать, а без золота -
значит, грабить.
Ванвейлен ломал себе голову: кто же построил корабль на том берегу?
Все считали их оборотнями, но мало ли оборотней на свете? Ванвейлен
думал, что Марбод Кукушонок спас их корабль, приняв его за корабль из
страны Великого Света, как на скалах. Ракетоплан, вероятно, не произвел бы
на него такого впечатления.
Поместье Шодома Опоссума сохраняло от городка, на месте которого оно
располагалось, лишь одно, но самое существенное - имя. Золотой Улей.
Поместье было как поместье, со всеми его составляющими: усадьбой за
крепостными стенами, дворовыми службами, деревней, лесами, лугами,
дружинниками, рабами, богами и предками.
Ванвейлен и Бредшо поселились в усадьбе на горе, остальные - в
деревне у моря, поближе к кораблю.
Люди в усадьбе и люди в деревне жили в одном поместье, но в разных
мирах. Мир людей из усадьбы создал Белый Кречет, разрубив в поединке у
мирового древа чудовище Вея. Мир людей из деревни создал государь Великого
Света, старый Вей, который взошел по мировому древу к подземным пряхам и
принес оттуда ячмень, просо и искусство свадебных церемоний. Люди из
деревни и люди в усадьбе были, однако, согласны в том, что Мировое Древо -
та самая желтая катальпа, что растет на бывшей площади разрушенного
города.
Люди из деревни и люди из усадьбы глубоко чувствовали сопричастность
всему живому. Поэтому человек из деревни, убив куницу, относил ее к скале
закона, и вся деревня собиралась на суд. Там кунице доказывали, что убил
ее не человек, а дротик. Дротик пороли и выкидывали. Это было тем проще,
что его сланцевый наконечник был одноразового пользования. Поэтому человек
из усадьбы полагал, что убить другого человека - не страшнее, чем убить
куницу.
Мир деревни был грубым и плоским, и делился, как крестьянский дом, на
три части: в одной хранились плоды земные и морские, в другой жил скот, а
в третьей помещались люди. Мир усадьбы был вертикальным, с башней в
середине. В подклетях и пристройках жили рабы и дворовые, в горницах, на
втором этаже - дружинники и господа, в верхних покоях жили женщины, а в
левой угловой башне жил предок рода, Большой Опоссум, и при нем - Старая
Женщина, тетка нынешнего графа.
Люди из деревни и люди из усадьбы жили в разных мирах, потому что
говорили на разных языках. В усадьбе называли свой язык аломским, в
деревне называли свой язык вейским. География и история земли за Голубыми
Горами, земли, куда должен был упасть "Орион", на аломском и на вейском
языках описывались по-разному.
Мир аломов был миром свободных людей и укрепленных поместий. Он стал
таковым много лет назад, когда братья Ятун и Амар завоевали страну
Великого Света. Братья алкали славы, а не имущества. Когда Амар зарубил в
поединке последнего доблестного государя страны, он не позарился на его
дворцы и сады; дворец он сжег вместе с покойником, а золото и земли раздал
дружине. Почтение к убитым противникам и щедрость к дружинникам были
отличительной чертой предков. Песни настоятельно советовали и впредь не
зариться на золото, а раздавать его сотрапезникам, особенно певцам, и
напоминали, что Страна Великого Света погибла из-за жадности ее жителей и
их страсти к приобретению.
Люди из деревни, напротив, отлично знали, что Страна Великого Света
за Голубыми Горами существует до сих пор, и в минуту свободомыслия
называли себя ее подданными. Устройство ее было известно во всех
подробностях и описывалось так: посреди страны Великого Света - Город, в
Городе дворец, во Дворце - Океан больше нашего моря, в Океане остров, на
острове - гранат, каждый плод - тысяча зернышек, каждое зернышко больше
горы. Сорвешь плод - не портится, приставишь к ветке - опять растет. Под
корнями граната ходит золотая черепаха Шушу, из корней текут четыре
источника: молоком, изобилием, просяной бузой и справедливостью. Нет там
ни зноя, ни холода, нету горних господ и гор тоже нет, нет ни бедных, ни
богатых, ни торговцев, ни воров, сами жители золотые, руки у них
серебряные, а едят они сытный жемчуг.
По агентурным сведениям, от взгляда ее справедливого государя Харсомы
изо рта змеи вместо яда течет сладкое молоко, а орел по его приказанию
таскает корм воробью.
Впрочем, точное местоположение страны Великого Света вызывало в
деревне некоторые разногласия. Местный знахарь утверждал, что
обыкновенному человеку, чтобы дойти до Небесного Города, нужно истоптать
три пары железных башмаков. Сам он, будучи человеком необыкновенным,
частенько летал туда по ночам. Монах-побродяжка, ржаной королек, которого
Шодом Опоссум собаками вытравил из дочкиной горницы, уверял, что далеко
ходить не надо, Небесный Город с его орлами и воробьями - внутри нас, да
мы сами - снаружи. Так что каждый может видеть его образ, но при жизни
ничего, кроме образа, не увидит.
Свободу в обоих мирах ценили чрезвычайно, однако понимали ее
по-разному. В замковой трапезной свободным считался тот, кому король, при
условии несения военной службы, пожаловал поместье. В замковой кухне
свободным считался тот, кто имел право сам выбирать себе господина. В
деревне свободным считался тот, кто крепок земле, а не господину. Так что
если господин продает землю, то не может сковырнуть с нее человека, а
должен продавать его вместе с землей. И только управляющий поместьем не
уставал подчеркивать, что он - верный раб хозяина, и что даже свободные
люди должны уповать на графское милосердие и страшиться неумолимости
верного раба.
Человек внимательный мог, однако, заметить, что в аломском языке
очень много вейских слов, а в вейском - много аломских.
Так или иначе - люди из деревни говорили по-вейски, люди из усадьбы -
по-аломски, а друг с другом они объяснялись на языке Богов, - или языке
Закона.
В почитании закона сходились все. Люди из усадьбы почитали закон
баранами и благовониями, люди из деревни приносили ему в жертву черепашьи
лапки и просяные зерна. Было бы преуменьшением сказать, что законы
незыблемы, как скалы, ибо они и были скалами. Скалы были иссечены
изображениями предков и взаимными обязательствами между ними и людьми, и
было это сделано еще до прихода аломов, когда людей не было, а на земле
жили одни предки. Обитатели поместья чтили изображения, и расходились лишь
в толковании подписей. Аломы считали, что Большой Человек на скале
