торговать на ярмарке. Высшая знать тоже не спешила толкаться среди
простого народа, выслушивать непременных ярмарочных шутов и платить
деньгами за то, что крепостные дают даром. На ярмарку съезжался подлый
народ из окрестных деревень да паломники к храму Золотого Государя.
Ярмарка была живым свидетельством разобщенности королевства: словно
землю нарубили лапшой, и в каждой лапшинке установили свои порядки и
гордость.
Старейшина то рассказывал Ванвейлену о сельской жизни, то возмущался
арендатором-спорщиком и городским судом, присудившим ему землю. Не надо
было покупать у него землю, а надо было поставить каналью перед судьями
ярмарки, да и велеть пройти божий суд...
Вечно господин Арфарра потворствует городским, - жаловался
крестьянин, - а ведь у нас в кланах побольше будет, чем у них в цехах. У
меня только в клане, - сто шесть половинок деревень, да треть крестьян из
приморских владений графа Арпеша, да половина крестьян из владений
Третьего Енота.
- А правда, - спросил Ванвейлен, - что на ярмарке запрещено продавать
что-либо людям, не состоящим в клане?
- Само собой.
- Почему?
Старейшина безмерно удивился.
- Ты подумай, - сказал он, - ты когда рыбу ешь, ты куда кость денешь?
Ты же не оставишь ее там, где ее может взять какой-то другой человек и
наслать на тебя порчу? Ты же положишь кость в мешочек и будешь носить с
собой, а иначе ты, клянусь богами, недоумок и глупость!
Советник Ванвейлен согласился, что кости от съеденной рыбы
выбрасывать опасно, потому что не хотел, чтобы народ считал его недоумком.
- Ну вот. А если ты горшок вылепил? Как ты различишь, где начался
горшок и кончился человека? Ты же не отдашь его в такие руки, которые на
тебя через этот горшок нашлют на тебя порчу? Его же продать опаснее, чем
ребенка. Ведь если ты, к примеру, колдун, то что тебе стоит купить горшок,
поколдовать, разбить его - и нет человека! Однако, если у тебя есть клан,
- то и у нас есть право тебя судить. А у тебя - право выкупить ущерб,
нанесенный мирозданию. А если клана нет, то и права нет. То есть мы,
конечно, можем тебя убить. Но ведь это уже не право, а еще один ущерб
мирозданию. Поэтому без клана на ярмарку нельзя.
- Что же выходит, - торговля - таинство, в котором могут участвовать
лишь посвященные? - спросил Ванвейлен.
- Таинство, - покачал головой старейшина, - это когда поступаешь как
бог. А боги не торгуют. Вот лепить горшки - это нас научили боги, они нас
вылепили из глины, а мы лепим горшки. Вот и получается, что лепить горшки
- это бог придумал, а торговать ими придумал сам человек. Да ты не бойся,
- сказал старейшина, заметив странное выражение на лице Ванвейлена: -
здесь место заповедное, и время заповедное, здесь и продавать, и покупать
безопасно, лишь бы клан был.
- Для меня будет большая честь, - проговорил советник Ванвейлен, -
вступить в ваш клан.
Это был совет Арфарры.
- Раньше господа этого не делали, - осторожно проговорил крестьянин.
- Раньше много чего не делали. А кстати, правда, что на ярмарку не
пускают с оружием?
- Разумеется.
- Почему?
- Бывает, люди не сойдутся в цене и, чего доброго, повздорят. А если
в руках у вздорящих оружие, дело может кончиться очень плохо. А при том,
что у каждого из повздоривших на ярмарке тут же найдутся сотни родичей,
может получится совсем нехорошо. И тогда репутация ярмарки будет
безнадежно испорчена. Поэтому ярмарка - как святое место. С оружием
нельзя. В королевский дворец можно, а на ярмарку - нельзя.
Через час, с соблюдением всех необходимых формальностей, на свет
появился новый представитель клана Облачных Вод.
Советник Арфарра хотел посмотреть, что получится, если его люди будут
пользоваться поддержкой не только горожан, но и крестьянских толп.
Ванвейлен бродил по ярмарке, а за ним несли корзинки с купленными им
оборотнями.
И чем только не торговали!
Предсказаниями и талисманами, утварью и скотиной. Песнями и
церемониями. Продавали судьбу и скупали грехи. Некоторые платили по
уговору добрыми советами, некоторые, наоборот, советы покупали. Больше же
всего торговали вещами, необходимыми для встречи нового года: и богами, и
украшениями богов, и едой богов, и их милостью. Перекупщиков на ярмарке не
было. Если человек продавал горшок - значит, он сам его слепил. Если
продавал девочку - значит, это была его собственная дочь. Вещей привозных
и дорогих на ярмарке не было тоже.
- Эй, сударь, купите хорошей судьбы, не пожалеете, - закричал кто-то
сбоку.
Королевский советник обернулся. Судьба продавалась в виде оранжевого,
нежно-игольчатого морского апельсина. Продавал ее в полотняной лавке
паренек с глазами-пуговками. Сбоку, меж кружевных губок, кораллов и
раковин, сидел еще один человек, коренастый, низкий, без ушей и без носа.
Ванвейлен узнал Луха Половинку.
Лух Половинка его не узнал, потому что видел в свое время Ванвейлена
в кафтане городского обывателя, а сейчас на Ванвейлене был шитый плащ
королевского советника, а на голове - желтая повязка клана Облачных Вод,
что свидетельствовало о переменившемся отношении властей к простому
народу. Лух Половинка, как и все окружающие, привык узнавать людей не по
лицам, а по одежде.
Ванвейлен купил судьбу и переложил из полы в полу, чтобы не было
неудачи. Лух, закрыв глаза, поплевал на медный грош с дырочкой и только
потом повесил его себе на шею. Ванвейлен разыскал старейшину.
- А как быть, если на ярмарке торгуют краденым?
Старейшина объяснил, что он может жаловаться в ярмарочный суд, и
рассказал, что надо делать. Ванвейлен был доволен не всем, особенно
объяснением, что неподтвердившееся обвинение падает на голову истца.
- Да, - сказал Ванвейлен. - Это сколько ж получается судов в
королевстве, - городской, поместный, королевский, теперь ярмарочный...
Старейшина несколько обиделся: как уже сказано, город и ярмарка не
любили друг друга.
Ванвейлен поскакал в город.
Через три часа он воротился с морским апельсином и сыщиком Донем.
Доню Ванвейлен сказал, что нашел сообщника Кукушонка, но отказался давать
какие-нибудь пояснения.
Приблизившись к ярмарке, Донь и его товарищи насторожились: судебное
пространство за воротами им не принадлежало.
Донь спросил нерешительно:
- Господин советник! Не смею настаивать, но уверен ли господин
Арфарра в том, что он делает? Ведь дело - весьма необычное. Не знаю,
бывают ли такие на вашей родине.
- Случаются, - процедил Ванвейлен. - Мы их называем Frame-up.
Палатка с морскими апельсинами была на месте, а Лух Половинка пил
бузу в ближайшем заведении. Он был уже порядочно пьян. Безоружные
Ванвейлен и Донь да десяток молодых блюстителей ярмарочного порядка
поднялись на открытую веранду. Ванвейлен, заметив собутыльника, вернее,
сокувшинника Луха Половинки, зашептал что-то на ухо ярмарочному
распорядителю.
Молодой парень подошел к Луху Половинке и протянул ему морского
уродца.
- Твой, - сказал он, - держи.
Пьяный Лух повалился парню в ноги.
- Мой, - закричал он. - Мой! Спасибо, благодетель!
Его собутыльник охнул, выдрался из-за стола и молча перемахнул через
перила, - и тут же сверху на него накинули конопляную сеть. Лух вспомнил,
где потерял апельсин, и глаза его растеряно разъехались.
- Тьфу, - сказал он. - Потерял удачу - плохо, а нашел - еще хуже.
И дал себя связать без сопротивления.
На лугу перед священным дубом собралась чуть ли не вся ярмарка.
Ванвейлен стал объяснять, где он видел вора, залезшего на его
корабль. Ванвейлен показал следующее:
- Я помолился богам и они послали мне сон, в котором показали воров,
залезших на мой корабль. И сначала этот сон показался мне чушью, потому
что за вора был арестован Марбод Кукушонок, но этот сон снился мне каждую
ночь, - и вот сегодня я иду по ярмарке и вижу того человека, который мне
снился!
В городском суде за этакие показания королевского советника засмеяли
бы и адвокаты, и присяжные, - ярмарка же восторженно загалдела.
Среди зрителей Ванвейлен заметил Неревена: просто удивительно, как
этот постреленок повсюду успевал.
- Так что же это получается, - говорили в толпе, - значит, Марбод
Кукушонок на корабль не лазил?
- Эти люди, - заявил сыщик Донь, - подлежат городскому суду.
- Вовсе нет, - возразили ему старейшины, - кто поймал, тот и судит.
Тут поднялся страшный крик. "Торгаши! Козу за корову продаете!" -
кричали ярмарочные городским. "Воры! Совесть в мошне держите, а мошну у
другого сперли!" - кричали городским ярмарочные. Стало ясно, зачем
оставляют у входа оружие.
Священный дуб залопотал, замахал листьями.
Наконец, все успокоилось; ярмарочный суд отстоял свое право
собственника.
Лух Половинка плакал, а белобрысый парень по кличке Рогатый Куль
твердил упорно:
- Я невиновен, я - честный человек...
- Гм, - сказал один из старейшин. - А тебя ведь уже вчера сюда
приводили.
- Ну и что? - удивился Рогатый Куль.
- А то, что честных людей сюда часто не водят.
- Гм, - сказал Рогатый Куль - ты-то здесь, небось, всю неделю будешь
сидеть.
Вокруг захохотали.
Ванвейлена и ответчиков поставили друг напротив друга, на виду у
всех, и поднесли каждому по глиняной кружке. А надо сказать, что в кружке
была не просто вода. Воду эту доставали нагие девушки из-под мельничного
колеса и потом пропускали через трещину в статуе Золотого Государя, так
что если эту воду выпить и лжесвидетельствовать, человека начинало как-то
трепать и мять.
Ванвейлен повторил свой рассказ и опростал кружку. Рогатый Куль взял
кружку в руки и глянул в нее. Толпа зашумела вокруг, листья священного
дуба вдруг вспотели, а небо пошло красными пятнами, как гребень того
дракона. Рогатый Куль сделал глоток, поперхнулся, выронил кружку и сам
упал вослед. Тут всем стало ясно, что Ванвейлен прав.
Лух Половинка упал на колени.
- Люди добрые, - сказал он. - Я ведь честный человек, ныряльщик и сын
ныряльщика. Я с детства слыхал: при Золотом Государе люди умели ходить за
море и по дну тоже умели ходить. И я стал поворачиваться умом туда и сюда,
и сделал деревянный колокол, в котором можно ходить по дну. И что же?
Мастера цеха заявили: "Молодой Лух Ныряльщик собирает губок втрое больше
положенного, наносит ущерб цеху и морю". А когда я стал лишние губки
помимо цеха продавать, тогда меня ушей лишили за морское воровство, а
колокол сожгли.
Луху Половинке поднесли глиняную кружку.
- Гражданин купец! - сказал он. - Я ведь не воровать на корабль
пришел. Помните, у нас разговор был о колоколе Арфарры? Вот я и решил о
своем колоколе вам рассказать, потому что мой не хуже. А морской апельсин
с собой принес, чтоб показать. Такой апельсин, какой без колокола не
достанешь.
- Что ты врешь! - закричал сыщик Донь. - Твой морской апельсин тебе в
воровстве помогал. Ты и попался оттого, что его потерял. Если б у тебя
честные мысли были, ты днем бы к купцам явился.
Лух повесил голову.
- Чего, - сказал он, - с пьяного возьмешь, - и выпил глиняную чашу.
Ванвейлен не знал, что и думать. Сыщик Донь теребил его за рукав.
- Господин советник, вы теперь большой человек, - сказал он. - Не
хотите ли пойти сейчас и потребовать свидания с Кукушонком? А то ведь там,
верно, уже знают о происшедшем.
Что-то в тоне сыщика было до того странное, что Ванвейлен без
колебаний последовал за ним.
При виде Ванвейлена и Доня поручители в тюрьме переглянулись
