священного мира, трупы выудили из воды "кошачьими лапами" и поволокли в
город. Проклинали род Ятунов и кричали: "Да здравствует король!" и "Да
здравствует Арфарра!". Толпа густела как каша: кто-то зачерпнет и съест?
Неревен явился в замок только к полудню. Люди набежали в покои
советника, словно муравьи на баранье сало. Все только и говорили, что о
ночном гадании и о смерти Марбода.
Все сходились на том, что торговец вел себя до крайности тонко,
потому что если бы он просто отдал печать Арфарре, то Арфарру с торговцем,
пожалуй, просто зарубили бы на месте. Ведь толпа в башне собралась не
менее безумная, чем та, что сейчас бушевала на городских улицах, а богов
сеньорам было наплевать, - они только радовались драке с богами и бесами.
Но торговец вытащил откуда-то гнусную бумагу, которую подписал граф Най.
Все, конечно, ошеломились, что старый граф якшается с торговцем против
короля, и никто не вытащил меча в защиту графа. Не меньше десятка
хулительных стихов висело сегодня утром на воротах его замка, и, прочитав
подписи под этими стихами, бедняжка граф спешно уехал в свои поместья.
А сенешаля король арестовал, и тот в ужасе признался, что никакого
сна не видел, а подобрал печать в королевских покоях и сговорился с графом
Наем.
Завидев Неревена, учитель сделал ему знак и вскоре вышел один в
розовый кабинет. Неревен рассказал обо всем происшедшем ночью.
- Я не знаю, - сказал Неревен, - жив ли Марбод Кукушонок, но зады
илькуновой усадьбы выходят к речному обрыву и поросли ивняком. Проезжий
спуск - совсем рядом. Кто-то босой вылез из воды и прошел сквозь кусты. На
кустах остались белые шелковые нитки, под забором - следы крови. Утром
хозяйка на рынок служанку не послала, пошла сама.
Неревен замолчал, вспоминая обрыв под сгоревшим храмом и камни: да
человек он или бес, Кукушонок?
Арфарра усмехнулся и велел позвать к себе чиновника из городской
ратуши, томившегося в приемном покое.
Запись зафиксировала: на корабль взобрались двое: белобрысый парень и
тот самый человек с обрубленными ушами, которого Ванвейлен видел на дамбе.
Оба вора, очевидно, были профессиональными пловцами и водолазами. Они
приплыли в грубых масках, с трубками-бамбуковинами. Расковыряли люк и
спустились в трюм. Человек-обрубок вынул из ладанки на шее светящийся
спутанный клубок и стал осматриваться. Его спутник поступил более
основательно: извлек из кожаного мешка фонарь и зажег его. Человек-обрубок
углядел новую, недавно поставленную переборку посередине трюма и
решительно стал взламывать дверь. После этого случилось нечто, чего воры
не ожидали. В ухе Хатчинсона на пристани пискнул сигнал тревоги, а перед
ночными гостями неожиданно предстал жирный дракон с красным костяным
гребнем.
Дракон засопел, люди закричали. Человек-обрубок выронил свой клубок и
кинулся на палубу. Его товарищ - за ним. Дракон не отставал. Парень
запустил в адского зверя фонарем и прыгнул в воду. Фонарь пролетел сквозь
голограмму, не причинив ей особого вреда, и зацепился за соломенную
стреху, горящее масло разлилось по сухому настилу и запылало. Люди,
появившиеся на корабле минут через десять, потушили пожар прежде, чем он
наделал много вреда.
Клайду Ванвейлену по-прежнему хотелось оставаться посторонним. Клайду
Ванвейлену ужасно не нравился Марбод Кукушонок. Но Кукушонок был не
виноват в том, в чем его обвиняли.
- Мы должны помешать несправедливости, - зло и твердо сказал
Ванвейлен.
- Во-первых, капитан, - резонно рассудил Хатчинсон, - вряд ли
Кукушонок тут не при чем. Скорее всего, он ждал этих двоих на берегу.
Иначе как он там оказался и зачем бросился бежать? Кроме того, он убил, из
одного, заметьте, удальства, молодого горожанина. Между прочим, у того
осталось двое сирот и молодая вдова. В-третьих, мы не можем доказать, что
Кукушонка на корабле не было, без ссылок на необычайное.
Ванвейлен, однако, заявил в ратуше:
- Я не убежден, что Марбод Ятун виновен в нападении на мой корабль и
в суд на него не подам.
"Разумный человек, - подумал выслушавший его судья. - Боится
связываться с Ятунами".
- Разумеется, - кивнул он и вручил ему повестку свидетеля.
- Разве, - удивился Ванвейлен, - у вас возбуждают иск, если истец не
в обиде?
Он очень твердо усвоил на предыдущем суде, что, если истец или его
род не подают жалобу на ответчика, то и суду не бывать.
Судья улыбнулся горделиво.
- Преступление совершено на городской территории. Это в королевском
суде не понимают, что преступник наносит ущерб не одному человеку, а
общему благу. Не хотите быть истцом - так будет истцом общее благо.
- Так, - сказал Ванвейлен. - Я правильно понял: если человека убивают
в черте города, его судят присяжные, а если за чертой - то судят божьим
судом. Если убивают в будни - наказание одно, в праздники другое; если
убивают, скажем, свободнорожденную женщину, то платят сто золотых, а
убивают вольноотпущенницу - пять золотых?
- Пять золотых, - возразил судья, - это за старуху или девочку. А
если вольноотпущенница может рожать - то пятнадцать золотых.
- О, Господи, - сказал Ванвейлен и вышел.
Судья посмотрел ему вслед. Купец - а рассуждает, как чиновник
империи...
Судебное разбирательство началось в четыре часа пополудни.
Ламасса по праву гордилась своим судом. Городской суд соблюдал
древние законы рационального судоговорения. Никаких божьих судов, никаких
ордалий, поединков, каленого железа и прочего. Судья, обвинитель, адвокат
- и присяжные.
Правда, кого только в королевстве не именовали присяжными! В
королевских судах присяжными, точнее, соприсяжниками, назывались те
десять, а то и семьдесят человек, которые вместе с подсудимым клялись в
его невиновности и, в случае ложности клятвы, делили с ним небесную кару.
В мирских судах присяжными назывались очевидцы происшествия, и число
их колебалось в зависимости от характера преступления. Если преступление
было тайное, как, например, убийство, то могло не найтись ни одного
присяжного, а если явное, как, например, порча или колдовство, - так вся
округа ходила в присяжных.
В соседнем городе Кадуме присяжными были три тысячи голодранцев,
получавших за судейство три гроша в день. Дополнительные деньги присяжные
получали в случае конфискации имущества подсудимого, и недаром говорили,
что в городе Кадуме перед судом опаснее было быть богатым, чем виновным.
А в городе Ламассе присяжные, от десяти до двадцати человек,
выбирались из числа самостоятельных и ответственных граждан, слушали
адвоката, слушали обвинителя и выносили приговор, руководствуясь совестью,
законами и прецедентами.
Город гордился, что правосудие в нем было не только способом
пополнения казны, и что убийца отвечал за преступление против общего
блага, а не уплачивал убыток, нанесенный ответчику.
Город называл свои законы законами Золотого Государя. Это было
некоторым преувеличением. Большая часть дел, связанных с убийством,
воровством, грабежом и прочим, давно судились по прецедентам. Ну, а если
прецедентов не было - справлялись с Золотым Уложением.
Старший брат Кукушонка, Киссур Ятун, слушал назначенного городом
защитника. Он был бледен от ярости: только что на городских улицах его
челядь оборонялась щитами - добро бы от стрел - от тухлых яиц.
- Главное, - говорил молодой и близорукий крючкотвор, - доказать, что
ваш брат не несет юридической ответственности за дневное побоище.
Дружинники учинили вышеуказанное побоище после священного перемирия. Если
Марбод за него ответственен - то ответственен и весь род. Если
ответственен весь род - вы опять вне закона.
Киссур закусил губу. Судейский глухарь нес чепуху. Дружинники
уступили Марбоду и свою волю, и свою жизнь, и свои подвиги. Как это не по
воле Марбода они убивали?
В королевскими суде никто бы не сказал подобной глупости. Король за
сегодняшнее кровопролитие мог бы объявить весь род вне закона, и без
сомнения, сделал бы это.
И поэтому Киссур Ятун дал согласие: судиться городским судом по
законам Золотого Государя.
В зале суда собрались самые уважаемые граждане.
Общественный обвинитель Ойвен сказал:
- Я обвиняю Марбода Ятуна от имени общего блага. Я обвиняю его в том,
что он хотел убить гражданина Ламассы Сайласа Бредшо и с этой целью проник
на принадлежащий тому морской корабль. Обнаружив, что на корабле никого
нет, он решил убить не человека, а корабль - проступок, естественный для
тех, кто с равной радостью истребляет жизни людей и их имущество. Когда
его пытались задержать, он убил молодого кожевника Худду, и после Худды
остались двое сирот и молодая вдова. Из-за Марбода Ятуна сгорела кумирня
Светозарного Чиша, нанеся ущерб городской казне. А дружинники Марбода
Ятуна стали убивать во время священного перемирия - такого не было вот уже
пятьдесят три года!
Адвокат закричал:
- Заявляю протест! По законам города и Золотого Государя нельзя
обвинить человека в действиях, совершенных другими людьми без его ведома и
распоряжения.
- Протест принят, - сказал судья.
Обвинитель Ойвен поклонился адвокату.
- Итак, - продолжал он, - ответчики согласны, что в этом деле
присяжные должны руководствоваться Законами Золотого Государя?
- Несомненно, - подтвердил адвокат.
Согласие знатного рода подчиниться городским законам польстило
присяжным. Они заулыбались. "Оправдают покойника", - зашептались в зале.
Адвокат, видя их благодушие, решительно заявил:
- Граждане присяжные! Двое человек, по словам свидетелей, бросились в
воду с корабля. Как же получилось, что настичь и убить при этом смогли
лишь одного? И кого? Лучшего воина в королевстве, Марбода Ятуна! Никто не
может доказать, что Ятун был на корабле, а всякое сомнение в истинности
обвинения надлежит трактовать в пользу подсудимого.
Тогда обвинитель Ойвен, многозначительно улыбаясь, подал знак. Писец
внес и поставил на стол заседателей железную укладку. Обвинитель, скрипнув
ключом, достал из укладки спутанный светящийся клубок и торжествующе
поднял его.
- Граждане присяжные, - сказал он. - Гражданин Ванвейлен предоставил
в распоряжение суда вот эту вещь, найденную, по его словам, после
посещения злоумышленников. Рассмотрим же ее хорошенько. Что мы видим? Мы
видим морской апельсин. Как известно, морские апельсины раньше водились у
песчаных плесов. Теперь их там нет. Этот же апельсин - весьма необычный.
Скажем прямо - уродливый. А кому неизвестно, что Марбод Ятун носил с
собой, как потайного личного бога, морское уродство? Воистину - волею
судьбы обронил он своего кумира, чтобы тот не сгорел с его костьми, но
устранил у суда последние сомнения в том, кто именно в ту злосчастную ночь
проник на корабль.
Зал заревел. Присяжные передавали апельсин из рук в руки. Ванвейлен,
с растерянными глазами, подтвердил слова обвинения об обстоятельствах,
сопутствовавших находке. Последние сомнения отпали.
- Сегодня мы, - сказал обвинитель Ойвен, - судим не мертвые кости.
Мы, горожане, судим в лице Кукушонка всех разбойников, которые презирают
законы божеские и человеческие. Которые считают, что благородное
происхождение дает им право убивать и насильничать, истреблять наше добро
и убивать наших детей. И вместе с вами, граждане присяжные, судит их
Золотой Государь, оскорбленный нарушенным перемирием, судит их народ,
который вы слышите на площади, судит сам король, который даровал Ламассе
