- Так-то оно так, - сказал старший сын, - и конфисковать имущество
шакуников было бы легко и приятно, но вряд ли после этого мы сможем
заполучить их мечи и кольчуги.
Вечером пировали вместе с побежденными, а король был тих и задумчив.
Его кравчий заметил это и спросил:
- Хорошо ли, король, что оружие твоего дружинника превосходит твое? И
разве не будет справедливо, если Даттам отдаст его тебе?
Король ответил:
- Это оружие из страны Великого Света, и на нем такой зарок, что в
чужих руках оно теряет силу.
- Неправда! - возразил его сын. - Просто людям из страны Великого
Света запрещено дарить оружие в чужие руки, потому что они трусы и боятся,
что их оружие повернут против них же, и их владыки казнят их за это. Вот и
испытай Даттама, попросив у него оружие! Если он благородный рыцарь - он
отдаст его, потому что благородный человек никогда не откажет в даре, хотя
бы это значило для него смерть. Если же он низок душой - ему не место в
твоей дружине.
Тогда король оборотился к Даттаму и сказал:
- Даттам! Я, пожалуй, верну ссуду храму, только чуть погодя, потому
что, клянусь божьим зобом, я понятия не имею, откуда взять эти деньги. И
проси у меня, чего хочешь, но подари мне Черный Иней, которым ты сегодня
бился.
Даттам поклонился, поцеловал черный меч, отдал его королю и сказал:
- Король! Мы готовы отсрочить возврат ссуды на сколько хочешь, если
ты взамен позволишь нам торговать без пошлин. Храм подарит каждому из
твоих дружинников по мечу и кольчуге, и все земли отсюда и до Голубых Гор
станут твоими. А взамен я прошу треть от каждой завоеванной земли.
- Так, - сказал Шавия, - благодаря оружию Даттама, земли Верхнего
Варнарайна перешли в руки короля, а золото и меха Варнарайна - в руки
Даттама.
Тут Шавия замолчал.
Бредшо невольно встряхнулся, так что звякнули друг о друга кольца
панциря, подаренного Даттамом. На панцире было клеймо государственных
мастерских и номер казенной описи, вещь естественная, коль скоро
производство оружия было монополией государства. И хотя Бредшо знал, что в
Варнарайне такое клеймо считается за заклятие, - все же ему казалось, что
оружие и в самом деле было из государственных мастерских, и торговля им,
конечно, была самой омерзительной формой распродажи государства.
Бредшо и Шавия ехали бок о бок, пока не доехали до рыжей скалы с
молельным камнем и кизиловым кустом. Куст был весь завязан ленточками, а
камень полит маслом. На скале вверху была надпись с посвящением "государю
и деревне". Было написано, что местные виноградники побило градом
величиной с куриное яйцо. Чиновников, виновных в небрежении церемониями,
сняли, а относительно крестьян из Небесного Города распорядились: отменить
в этот год налоги и прислать сто тысяч новых саженцев винограда.
Внизу, на полях, винограда, однако, не было. Не было и ячменя: ходил
мальчик с дудочкой и тремя волкодавами и гонял лам с шерстью, свисавшей до
земли. Одет он был по-местному: серая рубаха с капюшоном, прорези вместо
рукавов, и промеж ног застежка. Бредшо поглядел на куст и вдруг заметил,
что шерстяных ленточек на нем нет - только конопляные.
- Пятнадцать лет назад, - сказал Шавия, - я был зерновым инспектором
в Иниссе. Мороз поел поля, государь прислал ссуду, ссуду растащили, я
подал про это доклад. Шавия помолчал и продолжил: - Я же и попал в
исправительные поселения. - Шавия засучил руку выше локтя и показал
старое, съеденное клеймо. - Многие, однако, заступились, вытащили меня из
каменоломен, постригли в монахи, послали сюда. Даттам, - продолжал Шавия,
- дал королю оружие, а король дал Даттаму крестьян. Как я уже сказал,
справедливая война, - это когда бывший властитель признает себя вассалом,
а землю и добро сохраняет. Про крестьян в правилах справедливой войны
ничего не сказано. Потому что своим крестьянам сеньор еще иногда обещает
"не уводить быков от начала сева и до конца сбора урожая, и не захватывать
для себя общественных выгонов, и не посягать на имущество сверх
причитающегося". Но чужим крестьянам он, конечно, не обещает ничего... Я,
- сказал Шавия, - сделал очень мало. Я не мог оросить полей, и даже
саженцев из столицы не мог послать. Я только перестал вытаптывать поля и
угонять скот. Через шесть лет у каждого в сенях стояла бочка с бузой. Утки
в каждом дворе, свиньи на общественных выгонах, и корова не в горнице, а в
хлеву. Это, знаете, приятно, когда за вас молятся. Через шесть лет
является Даттам и спрашивает: "А какая храму выгода от этой коровы?" Я в
ответ: "Зачем говорить о выгоде, давайте говорить о справедливости!
Крестьянин, говорю, счастливее вас. Он не настолько безумен, чтоб работать
больше необходимого, и умножать свои заботы и чужую зависть". Даттам,
однако, велел храму раздать эти земли в лен, а ленникам посоветовал:
сгонять крестьян с полей, поля превращать в пастбища, а шерсть продавать
храму. Странная, однако, выгода, - засмеялся Шавия.
Бредшо подумал, что у Шавии, как у всякого хорошего рассказчика,
повесть умнее повествователя, и сказал:
- Выгода, по-моему, в том, что теперь земля приносит не просо для
крестьян, а деньги для храма.
- Дело не в деньгах, - сказал Шавия. - Раньше любой здешний сеньор
жил своим зерном и пил свою бузу. Хотел - был вассалом Меша, хотел - стал
вассалом короля Алома. Это называется - личная преданность. Теперь сеньор
отдает Даттаму шерсть, получает от Даттама деньги и на эти деньги покупает
ковры и шелка, и драгоценную утварь. Раньше сеньору от крестьянина ничего
не было нужно, кроме снеди для пиров, и никто, в конце концов, не мог
ухитриться отобрать у бедняка больше, чем тот вырастил. А теперь требуют
не еды, а денег. И чтобы отдать деньги, которые он не выпашет плугом,
крестьянин продает плуг, и корову, и своего ребенка. Теперь сеньору
неприлично жить без денег. Он не может без Даттама, как пьяница без бузы.
Это вам уже не личная преданность. Это - хозяйственная зависимость.
- Но ведь прибыль-то от шерсти он все равно имеет?
Шавия удивился.
- Какая, однако, прибыль? Это называется - продать масло, купить
сыворотку. Вы ведь из-за моря не шерсть и не просо везли, а золото. Так же
и в трактате Веспшанки сказано: "Из страны в страну возят драгоценные
камни и меха, золото и другие редкости. Обиходные же вещи возить смысла
нет, ибо прибыль от этого получить невозможно". Я ему говорю: "Если
продавать сукно в Варнарайне, то и лам там надо стричь". А Даттам: "В
империи, - говорит, - земли не хватает, а народ приучен любить
справедливость. Пастбищам нужно много места. Я сгоню общинников с земли, а
они пойдут писать доносы или прокламации". "А здесь?" - спрашиваю. "А
здесь пусть идут, куда хотят. Это ихнее дело, а не храмовое. А земля -
храмовая, а не ихняя. Не могут купить землю - пусть жрут солому". Вот и
рудники, - прибавил Шавия. - Спешит из-за этого же...
Сзади послышался стук копыт. Племянник наместника, господин Даттам,
кутаясь в черную, золотой гладью вышитую ферязь, подъехал к беседующим.
- А, господин Шавия, - сказал он. - Жалуетесь, что здешним оборванцам
некуда доносы писать? Ничего, вы за них стараетесь. Поздравляю, кстати,
какой слог, какой полет воображения!
Через два дня ночевали в растрепанной деревушке. Даттам, против
обыкновения, не кривился при виде гнилых соломенных крыш. Это уже было не
варварское запустение, а шерстяное производство. Племянник наместника
хозяйским шагом заходил в дома, пропахшие кошенилью и крушинной корой.
Грубые холсты белились на траве, как дорожки для встречи небесного
начальства. В домах молились очагам, и рядом с каждым очагом стояла рама
для сукна.
Посередине деревни был большой дом. Там раньше днем женщины
собирались на супрядки, а вечером к ним приходили парни, все заголялись и
веселились.
Когда Даттам и Бредшо заходили в избу вслед за улыбающимся
приказчиком, Бредшо спросил:
- А за что сослали эконома Шавию?
Даттам усмехнулся:
- В Иниссе одна травка хорошо растет. Раньше жрецы эту травку ели и
предсказания делали, а в наш век, как сетуют со всех сторон, все священное
идет на потеху толпе. Завелись люди, растили эту травку и сбывали. Сулили
Шавии отступное, а он их гонял и гонял. Наконец понял, что огня соломой не
потушить, и заключил соглашение, что половина сбора с травки поступает
через него в пользу бедных. И когда пришла пора откупаться от столичных
инспекторов, Шавии лично откупиться было нечем.
Внутри избы пахло потом и паленой щепой. Прядильщицы сидели, задрав
серые рубахи, и пускали веретена от бедра к колену и обратно. А парней
было мало. Они глядели на расписные доски и задранные рубахи и пускали
слюни.
Даттам выбрал себе двух девиц и велел им идти с ним, а Бредшо
замешкался.
Когда он вышел из избы с девицей, было уже темно: по небу бежали
рваные, мелкие облака, и на полях в вечереющем воздухе крутились маленькие
вихри, - говорили, что в каждом вихре крутятся души погибших или
замученных, и что если бросить в середину вихря нож, то раздастся крик, а
нож окрасится красным. В последние годы все больше вихрей носилось по этим
местам.
Парни стояли у избы притихшие и злые, глядя исподлобья на господ, и
хуже всех глядел на Бредшо высокий парень в синей рубахе: видимо, жених
девушки.
На пороге избы Бредшо встретился Шавия:
- Это правда, что Даттам возьмет с вас 50% за провоз золота в
империю?
Как уже было сказано, между Ванвейленом и Даттамом был намечен
поручительский договор, согласно которому один купец доверял другому купцу
везти его имущество, а прибыль делили пополам. Таким образом юридически
золото в империю ввозил Даттам.
- Трудно сказать, - признался Бредшо. - Я еще не подписал договора, а
других способов нет.
- Отчего же нет? - возразил Шавия. - Даттам повезет в империю серебро
из здешних копей. Предложите Даттаму следующее: вы продаете ему золото -
за серебро и одновременно заключаете контракт на последующую продажу
серебра за золота, уже в империи. Для Даттама эта сделка все равно выгодна
из-за комиссионных, а монополии на ввоз серебра в империю у храма нет.
Помолчал и добавил:
- Только не говорите Даттаму, что это мое предложение.
На следующее утро Даттам и Бредшо завтракали в избе, и Даттам
выговорил Бредшо, что тот дал девице целых два ишевика. Бредшо отвечал,
что это потому, что она оказалась девушкой.
- А-а, ну это другое дело, - протянул Даттам и закричал хозяйке,
чтобы та закрыла вьюшку.
- А вы, господин Даттам, вы еще не раздумали брать нас с собой в
империю?
- Не раздумал, - сказал Даттам, - но все упирается в ваше, Сайлас,
упрямство. Вы не хотите подписывать доверительный договор, а я не могу
пустить в империю другое золото, кроме как принадлежащее храму.
- Очень хорошо, - сказал Бредшо. - Я хочу сделать так: мы подпишем
договор, что я продаю вам золото взамен серебра из здешних копей, а потом
мы подпишем форвардную сделку на продажу вами золота за серебро, уже на
территории империи.
Глаза Даттама бешено блеснули, и он треснул рукой по столу, отчего
стол крякнул и присел.
- Так! - сказал Даттам, - это кого же я должен благодарить за совет?
Никак этого выродка Шавию?
- Шавия тут не при чем, - взъярился Бредшо, - стыдитесь, Даттам! Хоть
один раз заработайте деньги честно!
- Мне не нужно честно, мне нужно много, - ответил Даттам.
На следующий день договор был подписан.
Два дня не случалось ничего, о чем стоит рассказывать. На пятнадцатый
