документами. Шавашу помогли переодеться в рваную каразейную куртку,
стеганые штаны и конопляные башмаки с завязочками. Парчовые куртки тоже
переоделись. Шаваш остриг свои роскошные волосы, расставил на коряге
зеркальце и несколько баночек со страшными, употребляемыми ворами и
соглядатаями зельями, которые, способны в несколько минут изменить лицо
человека, цвет глаз и волос, и занялся с этими баночками. Шаваш был
человеком предусмотрительным, и всегда считал, что самоубийство при аресте
- это, конечно, умная вещь, но есть вещи и умнее. Двое стражников были его
тайными людьми, к которым он еще утром отправил записку с давно
условленным знаком. Шаваш знал, что из-за общей неразберихи и
повсеместного томленья при виде парчовых курток, пройдет еще месяца три,
прежде чем его хватятся.
Через полчаса из зеркальца на Шаваша глянул совсем другой человек:
придурковатый крестьянин в изорванных лапоточках и со сгорбленными
плечами. "Вот таким бы я был" - подумал вчерашний всесильный инспектор, от
одного слова которого трепетали все три души обывателей и все четыре души
чиновников, "если бы меня не подобрал Нан". В глазах Шаваша страшно
защипало, - вероятно, от сока горечавки. Тут Шаваш обернулся, - стражник
трогал его за плечо.
- Сейчас иду, - сказал Шаваш.
Стражник поклонился, смущенно кашлянул и сказал:
- Господин Шаваш! Для нас всегда было честью служить вам, и опала
господина министра разорвала наши сердца. Однако кто не знает: каждой
человек думает о собственной выгоде! Здесь, в конфискованном сундуке, -
такие сокровища, что хватит на пропитание и нам, и нашим внукам! А ваша
звезда уже закатилась, для отечества вы все равно что мертвы - так стоит
ли оставлять вас в живых?
Шаваш побледнел и отвечал:
- Друзья мои! Я, признаться, не очень держусь за это золото и
серебро, и охотно отдам его вам. Но за собственную жизнь я держусь крепче,
чем рысь за цыпленка, - и если вы меня убьете, я обобью все пороги в
небесной управе, но добьюсь разорения ваших семей.
Зная, что у Шаваша во всех управах есть знакомые, стражники от таких
слов перетрусили. На том и порешили: стражники забрали себе все ценности и
лошадей и поехали дальше, а Шаваша оставили на дороге, одного, в
крестьянских лапоточках и куртке, подхваченной пеньковой веревкой.
Стемнело. Над черными бескрайними полями высыпали звезды, мелкие и
неровные, заглядывали бывшему чиновнику в глаза, хохотали по-совиному, и
луны плыла по небу, словно брошенная в ручей ивовая корзинка с ребенком.
Шаваш не знал, что случилось в столице, но он не сомневался, - в том, что
случилось, виноваты люди со звезд, также как и в гибели храма Шакуника. И
у него, Шаваша, не было даже сил отомстить им за смерть Нана.
В третий день пестрого зайца, дней через двадцать после вышеописанных
событий, наместник Ханалай охотился в Перечном лесу. Он стоял на взгорке,
и вдруг увидел внизу, на пустой лесной тропке, ослика с мешком и
крестьянином. Крестьянин взглянул вверх, тоже, вероятно, увидел доезжачих,
и заторопился в кусты. Ханалай гаркнул и пришпорил коня: через две минуты
его люди окружили мужика. Тот жмурился и горбил спину.
- Вот, - сказал наместник, - когда я был разбойником, бедняки ходили
ко мне, а теперь - от меня. Или ты сам - злодей? Ты чего прячешься?
- Ах, - возразил мужик, - когда я иду мимо горы, я не боюсь, что гора
упадет и раздавит меня. Но я боюсь, что с нее мне на голову покатятся
мелкие камушки. И вас я не боюсь, господин наместник, - а вот слуги ваши
немного шалят.
Наместник рассмеялся, и, так как солнце уже садилось, велел ехать в
усадьбу, и взял крестьянина с собой. Ослика с мешком отдали доезжачему, а
старику подвели лошадь. Тот попятился от страшного животного, и дело
кончилось тем, что старик пошел, аккуратно ступая, за хвостом Ханалаева
вороного красавца, и штаны его над плетеными башмаками оставались чистыми,
так что Ханалай невольно залюбовался, как народ от долгой привычки
аккуратно умеет ходить по грязи. На расспросы старик отвечал, что он
деревенский башмачник, а теперь вот идет в город, к племяннику, потому что
деревня их стоит у самого конца обитаемого мира, и ходили слухи, что в нее
придут горцы: а иначе зачем наместник набирает войска?
- Гм, - сказал Ханалай, - а слыхал ли ты, дружок, что случилось месяц
назад в столице?
Крестьянин сказал, что слыхал, что их Харайнский проповедник, яшмовый
араван, теперь стал министром в столице; и что это удивительное дело,
потому что еще неделю назад он слушал воскресшего Арфарру под старым
кленом, а он, оказывается, в это же самое время был уже в столице перед
государем.
Многие засмеялись, а какая-то глупая барышня, которая разучилась
понимать народ (множество дам и девиц, и уважаемых людей, и сам господин
Айцар были в свите наместника), спросила:
- О ком это он?
Один из чиновников ответил:
- О местном проповеднике, яшмовом араване. Этот человек было исчез из
Харайна, а дней десять назад опять объявился. Ба, - вдруг вспомнил
чиновник, - я позавчера видел его и предлагал ему коня, но он отказался.
Очень хороший человек. Он, знаете ли, проповедовал у моих складов, и
какой-то разбойник вскочил в круг и стал рассказывать про меня гадости. Я
испугался, что склады сейчас разграбят! А этот проповедник ударил его по
губам и говорит: "Замолчи! Парчовый Бужва спросит тебя о твоих грехах, а
не о чужих!"
И многие согласились, что это прекрасная проповедь.
- Это тот проповедник, - сказала, кокетливо поводя глазами, одна из
барышень, - который везде ходит белой кошечкой?
- Какая там белая кошечка, - сказал секретарь Ханалая. - Араван
Фрасак по наущению Шаваша велел его арестовать, а стражники, боясь народа,
не выполняли приказа. Араван Фрасак драл их и с лица и с зада, - вот
тогда-то они и распустили слух, что тот ходит везде в образе белой
кошечки, и арестовать его по этой причине никак нельзя.
- А почему это он не поехал с вами? - спросил наместник Ханалай.
Чиновник ответил:
- Боялся, ваша светлость. Все-таки есть постановление об его аресте.
Говорят, его здорово напугал этот столичный инспектор, Шаваш: гонялся за
ним по всему Харайну. А теперь Шаваша арестовали и покойником увезли в
столицу.
Некоторое время все ехали молча. Небо в этот день было удивительно
чистым, поля и травы блестели как новенькие после вчерашнего ливня, из
кустов выскочил плотный кабанчик и побежал, ошалев, по дороге.
- Безобразие, - вдруг сказал господин Айцар. - Арестовали человека -
ни суда, ни следа, и никакого уважения к местным властям.
- Еще не то будет, - сказал один из чиновников, - когда господин
Арфарра наведет в столице порядок. А кто такой этот Киссур?
- Я, - сказал господин Айцар, - видел этого человека, когда он был
заключенным в Архадане, и хотел иметь его у себя. Это человек, который
очень высоко ставит свою свободу, и понимает свободу как право убивать. Но
еще выше своей свободы он ставит, кажется, свободу государя. Потом у него
были нелады с госпожой Архизой, и еще это он ограбил государственный
караван в горах и все роздал крестьянам.
- А как ты думаешь, - спросил опять Ханалай крестьянина, - от какой
вины пострадал бывший первый министр?
Кто же, - сказал рассудительно крестьянин, - может это знать издали?
Разные бывают причины: с соседом поссоришься, или бес позавидует. Вот у
меня так же было: шурин мой плюнул нечаянно на корягу, под которой была
могила колдуна; колдун обернулся огненной мухой, сжег склад, который
сторожил шурин, да еще устроил так, что шурина отдали под суд за то, что
он в пьяном виде ходил с факелом под стрехой.
Тут все стали обсуждать опалу господина Нана и, надо сказать,
обсуждали весьма вольно. Дело в том, что года два назад уважаемые люди
Харайна во главе с Айцаром хотели отпасть от государя, но господин Нан,
тогда еще столичный инспектор, усовестил их разговорами о благе отечества
и о том, что им трудно будет, взбунтовавшись, торговать с ойкуменой. А при
реформах Нана, да кассанданском канале, да чахарских рудниках никто,
конечно, и не думал о государственной измене. Теперь, с опалой первого
министра, все изменилось. Во-первых, нельзя было быть уверенными, что
опальный министр будет держать язык за зубами о давнему заговоре: а если
ему вышибут все зубы? Во-вторых, нетрудно было догадаться, что Арфарра и
Киссур поступят с богачами в провинции также, как с бунтовщиками в
столице. И если два года назад господин Нан отговорил людей от лишней
суеты, указав, что, отпав от империи, вряд ли можно рассчитывать на
большие торговые доходы, то теперь все наоборот: только отпав от империи,
можно будет продолжить торговать внутри Харайна.
- Неужели Шаваш не смог его арестовать? - вдруг недоверчиво спросил
Ханалай.
- И как не смог! Мне рассказывали такой случай: Яшмовый араван три
дня ночевал у одного крестьянина. На четвертое утро он ушел, а днем хозяин
полез в погреб и сломал себе руку. Вот к нему приходит гадатель - агент
Шаваша - гадает, и, желая повредить проповеднику, говорит: "На тебя навел
порчу недавний гость - уж не знаю, кто у тебя был". А крестьянин плачет:
"Это мне за мои грехи! Три дня гостил у меня святой человек, и все три дня
я думал: а не выдать ли его за деньги? Деньги, они ведь тоже нужны! Другой
на его месте мне бы шею сломал, а этот - руку. Святой человек, святой".
- Говорят, он хороший пророк, - сказал Мелия.
- Яшмовый араван, - плохой пророк, - сказал Ханалай. - Он только
тычется в людей и говорит им, что добро, а что зло. А настоящий пророк -
это тот, кто словами может превратить добро в зло, и наоборот.
Наклонился с седла и отдал шепотом какое-то приказание.
Так-то беседуя, они доехали до усадьбы. Наместник с господами прошли
внутрь, а крестьянину Ханалай дал золотой и велел провести на задний двор
и накормить.
Наместник Ханалай был человек простой, неученый - как он сам говорил.
Поэтому ему случалось часто делать ошибки в управлении, и когда ему на эти
ошибки указывали, он их поспешно признавал и исправлял. Чиновники очень
любили наместника, который соглашается с замечаниями подчиненных, и так
уважает ученых. Народ обожал человека, который из справедливого разбойника
стал чиновником. Что же до людей богатых - они были приятно поражены, как
охотно этот взрослый ребенок спрашивает их мнение и слушается их советов.
И вот, например, один из богачей, по имени Заххад, купил удивительную
лошадь. Лошадь так понравилась Ханалаю, что ему приснился сон о том, как
Заххад дарит ему эту лошадь, и Ханалай раз пять или шесть пересказывал
этот сон Заххаду. Наконец Заххад привел лошадь и поставил ее у пруда, на
берегу которого он кушал чай с другими уважаемыми людьми и с наместником,
и сказал, что сон наместника исполнился: Заххад-де подарил ему лошадь во
сне, а наяву он дарит наместнику отражение лошади.
Все посмеялись шутке Заххада, а через неделю наместник арестовал его
за какие-то пустяки. Тогда уважаемые люди пришли к наместнику и объяснили
ему, что так делать не годиться. И что же Ханалай? Вы думаете, он
арестовал этих наглецов? Ничуть не бывало! Он хлопнул себя по лбу,
вскричал:
- Ах я неученая скотина! С моим ли умом сидеть на такой верхушке! - и
в тот же день Заххада выпустили.
Ханалаю в это время было лет сорок пять-сорок шесть. Он был человек
большого роста и с пудовыми кулаками. За последний год он немного
раздобрел, но сохранил всю свою страшную силу. Голова его, с черными,
