привидений и контрабандистов, зашел горцам в тыл и разрешил проблему
чахарских горцев полностью и бесповоротно.
Перед отъездом Киссур пришел к советнику Арфарре и попросил наложить
на него какой-нибудь зарок: не есть, например, кур по пятницам, или не
ездить на вороном коне, или что-нибудь в этом роде. У предков его было
принято ради победы давать такие зароки. Арфарра подумал и наложил на
Киссура зарок: чтобы ни случилось, не взимать никогда самому налоги с
провинции Кассанданы, смежной с Чахаром.
После победы Киссур собрался навестить мятежника Ханалая, но тут близ
соседней провинции Кассанданы тоже объявились желающие стать подданными
империи. Шестьдесят тысяч их подошло к самой реке; князь их явился в
лагерь Киссура и сказал, что народ его хочет переправиться через реку и
выразить покорность государю. За выражение покорности он просил для своего
народа - треть доходов с земель по ту сторону реки, а для себя просил
должность наместника.
Киссур выслушал его молча, швырнул ему под ноги дырявую корзину и
сказал:
- Собери свои дрянные слова в эту корзинку и убирайся. Или ты не
знаешь, собака, что государь Страны Великого Света, - самый великий
владыка в мире, что одной ногой он попирает небо, а другой землю, и от
слова его расцветают сады и колосья наливаются золотом?
Князь плохо разумел по-вейски, и толмач перевел ему речь так:
- Или ты не знаешь, собака, что господин Страны Великого Света -
самый удачливый князь в мире, и что в великом Государевом Шатре от одного
золотого колышка до другого пролегает дневная кочевка, и благодаря его
удаче осенью в лесах по колено желудей и по локоть орехов?
Горец ответил:
- Я слыхал про государеву удачу, но, видать, государь в чем-то
прогневал богов: съел зимнюю пищу в летнее время, или выпил кислого
молока, не сходя с коня, - потому что со времени опалы господина Нана люди
повадились дергать золотые колышки государева шатра.
- И потом, собака, - прибавил горец, - у меня сорок тысяч войска, а у
тебя - семь.
Киссур задумался и сказал, что он даст на это ответ завтра, но вместо
ответа сам переправился через Бирюзовую Реку. Конники Киссура разгромили
варваров, а наглого невежественного князя Киссур своей рукой убил в
поединке, не желая, чтобы чудесные доспехи варвара достались какому-нибудь
простолюдину.
Как мы помним, эти варвары ничего не хотели, кроме как изъявить
покорность государю. Когда они увидели, что удача государя осталась при
государе, они раскаялись и даже хотели избрать Киссура своим князем.
Киссур отказался, но всех, кого он не убил, он взял в свои войска.
Киссур стал расспрашивать их, как они решились на войну с империей, и
ему рассказали следующее: далеко на запад, по другую сторону гор, течет
большая река. Раньше у этой реки была огромная пойма, а в пойме жил народ
по прозванию "черные шапки". Они жили рыбой и водяной птицей, и устраивали
на воде грядки из плетеных ветвей. Это был мирный народ, и ни соседям не
было дела до черных шапок, ни черным шапкам до соседей, потому что соседи
не могли поживиться черными шапками в их болотах, а черные шапки не ходили
в степь, где не было рыбы и плетеных водяных грядок.
Но тридцать лет назад в горах случился обвал, река изменила русло,
пойма стала сохнуть, и черные шапки оказались без рыбы и плетеных грядок.
Роды и кланы их развалились, а молодые люди с длинными мечами и с длинной
волей сказали, что лучше умереть от врага, чем от голода, и отправились в
степь.
К чему много слов?
Нынче черные шапки завладели половиной степи, и все, кто не стали их
рабами, побежали кто куда: вот они, люди племени Дан, родственники аломов,
побежали в ойкумену.
Самих черных шапок очень мало, тысяч двадцать, и, чтобы люди не
разучились воевать, черные шапки постановили, что своим у человека может
быть только меч и конь, а земля, скот и рабы - это все общее. Еще никто не
побеждал черных шапок. Они не пашут, не сеют, а только воюют.
Год назад у черных шапок были всенародные выборы, на которой один из
вождей хотел принять соседей в союз и идти вместе на ойкумену, но дело
кончилось победой другого вождя, а первого после выборов положили в мешок
и удавили. Потом второго вождя тоже положили в мешок и удавили, потому что
выяснилось, что он был подкуплен министром Наном, и теперь черные шапки
готовятся к походу в ойкумену. К черным шапкам ходили послы от мятежника
Ханалая.
Еще новые командиры Киссура рассказали ему, что в сердцевине поймы
стоит святилище бога войны в черной шапке на золотой голове, и что в
святилище ведут семь дверей, и эти двери так изукрашены, что если бы нужны
были двери на небеса, то непременно бы взяли эти. Глаза у Киссура так и
заблестели, когда он услышал про двери и про сокровищницу: потому что он
хотел проявить щедрость к воинам, но не хотел тревожить государственной
казны.
Киссур рассудил, что войны все равно не миновать, и что справедливей
ему грабить земли варваров, чем варварам - земли империи. И как он
рассудил, так оно и вышло.
Люди Киссура вторглись в этот дикий край, кладя дороги и переправы,
потому что старые торговые дороги империи в этом краю разрушились, а новые
прокладывали только для войны. Киссур шел, высылая вперед лазутчиков и
вешая лазутчиков чужих, или сочтенных таковыми; он двигался так быстро,
что даже не жег деревень на пути.
В это время в ойкумене уже начались зимние дожди, - воздушные течения
разбивались о Западные Горы, лило так, словно из неба выдернули затычку;
реки вздулись, нечего было и думать о войне с Ханалаем. По ту сторону гор,
наоборот, холод сковал болота и пойму: древнее военное руководство
рекомендовало воевать в этом краю зимой. Киссур выиграл несколько сражений
и вторгся в старую пойму.
В пойме Киссуру стало очень трудно. Всадники проваливались в ледяное
крошево болот; преследуя врага, люди не могли найти костров, чтоб
обсушиться, а не обсохнув, помирали. Киссур с досадой увидел, что автор
проклятого руководства, верно, имел в виду какую-то другую зиму, а может,
и вовсе писал из пальца. Через месяц Арфарра прислал Киссуру письмо, в
котором было много досадных слов и карта области черных шапок; и бочки с
порохом для осады.
Половина людей Киссура утопла, а с другой половиной он разбил черных
шапок и осадил святилище бога войны. Через месяц в святилище стали жить,
питаясь друг другом и случайными пленными, а еще через пять дней Киссур
его взял. После этого он покорил еще несколько племен.
На золотую статую бога войны Киссур надел железный ошейник и в таком
виде отправил государю: очевидцы говорили, что статую сама, плача, взошла
на повозку. Остальное было роздано войску.
Через пять месяцев Киссур возвращался в ойкумену. В этот поход он
добыл огромное богатство, но продовольствия у него не хватало. Киссур
послал за продовольствием в Иниссу, но вместо продовольствия приехал
чиновник, который объяснил, что в этом году в Иниссе неурожай, а зерно,
посланное государем в Иниссу, захватил и держит у себя наместник
Кассанданы. Этот чиновник Киссуру очень понравился: он был честен, умен, и
родом, как и Киссур, из Варнарайна. Киссур послал этого чиновника к
наместнику Кассанданы за провиантом. Наместник Кассанданы прислал письмо о
девяти страницах и десяти хвостах, а новый чиновник изложил содержание
письма в пяти строчках:
- Пишет, что заключил с государем договор - быть верным подданным
империи, пока с него не потребуют налогов. А так как Киссур потребовал
налоги, договор нарушен, и провинция Кассандана вынуждена провозгласить
независимость.
Тут только Киссур вспомнил о зароке, наложенном на него Арфаррой: не
требовать налогов с провинции Кассанданы ни в какой крайности.
Мятежник Ханалай послал в Кассандану послов с предложением о военном
союзе. Наместник Кассанданы ответил, что он не для того перестал
повиноваться государю, чтобы вложить свои руки в руки какого-то паршивого
разбойника.
Киссур повернул войска, разгромил армию наместника и в два дня
овладел столицей провинции. Через час после успешного штурма ему принесли
письмо Арфарры, отправленное пять дней назад. Арфарра отзывал Киссура в
столицу и умолял не трогать наместника Кассанданы. "Я сумел поссорить
обоих мятежников - писал Арфарра, - если теперь оставить их в покое, они
сцепятся друг с другом и погибнут, а мы одержим победу, не применяя
оружия. Если же ты разгромишь наместника, то победа, одержанная без
применения оружия, достанется Ханалаю."
Киссур зарубил в тоске какую-то козу, которая гуляла поблизости,
повесил наместника Кассанданы за срамную часть на городской стене,
наместником поставил того самого честного чиновника, земляка из
Варнарайна, и поскакал в столицу.
Киссур въехал в столицу накануне зимних дождей. Посереди шествия
везли золотого бога варваров, в железном ошейнике и с выдранными глазами,
а перед ним ехало новое чудо - пушечка-единорог. Народ, ликуя, осыпал
войско зерном, из фонтана на площади, по распоряжению государя, било белое
и красное вино, и войска шли в абсолютном порядке - лошади, разряженные
как женщины, и воины, разряженные, как боги, и в триумфальном шествии
участвовали пленники из народов, самое имя которых было доселе неизвестно
в ойкумене.
Поистине удивительная вещь!
Полгода назад имя "Киссур" и слово "варвар" взбунтовало всех
лавочников столицы. Полгода назад Киссур сжег половину заречных кварталов
и развесил их жителей на стенах небесного дворца: а теперь люди стлали
циновки под копыта его конницы, и бросались сами.
И, действительно, не подлежало сомнению, что Киссур въезжал в город с
богатейшей добычей; въезжал первым, за двести лет, победоносным
полководцем империи, истребившим то осиное гнездо, к которому боялся
притронуться бывший министр. Не подлежало сомнению также то, что две из
провинций империи были слегка опустошены, и четыре провинции находились в
состоянии, близком к недовольству.
Варвары Киссура не привыкли жить в городе и разбили лагерь у стен. В
городе они появлялись только на рынке и в заведениях, где мужчины сажают
свой корешок. У них было множество всякого добра, и каждый раз, когда
конник Киссура оставлял легкий военный золотой в столичной лавке,
лавочник, и жена его, и дочка его, благословляли Киссура. И этой осенью за
Киссура возносилось столько молитв, что если бы каждая молитва обернулась
денежкой, то Киссур стал бы, бесспорно, самым богатым человеком в
ойкумене.
На следующий день после вступления в город Киссур явился во дворец
Арфарры с первой стражей, еще затемно, чтобы говорить с Арфаррой наедине.
Советник, один, читал книгу. Книга была старинная, тяжелая, на трех
ножках. Такие книги тоже когда-то назывались треножниками. Поэтому
советник сидел не за столом, а на плоской подушке перед книгой о трех
ножках. Справа от него стояла жаровня. В кабинете было очень жарко, так
жарко, что, казалось, снеговые вершины, вышитые на тяжелых гобеленах,
вот-вот растают и хлынут в долины, но на Арфарре все равно было теплое
белое платье без знаков различия. В воздухе все было пропитано
благовониями.
Киссур долго целовал руки Арфарры, а потом сказал:
- Советник! Полгода назад вы обещали мне, что укрепитесь у власти и
арестуете всех взяточников поодиночке. Но они до сих пор на свободе!
Почему вы, например, не арестовали этого... Кидара?
- Друг мой, - сказал Арфарра, - у меня нет никаких законных оснований
