принес ответ от Чареники?
Киссур молчал.
- Я тебя куда послал? А ты пошел с толпой черепки бить?
- Господин, - тихо ответил Киссур, - вы забыли дать пропуск через
передовые посты.
- Выдать ему пропуск, - распорядился Андарз, - и десять палок за
опоздание. Ответ Чареники к утру должен быть у меня.
Андарз повернулся и ушел.
Киссура разложили на малых козлах, всыпали десять палок и выдали
пропуск.
- В Залу Пятидесяти Полей, - распорядился Андарз.
Когда всадники проехали уже три или четыре улицы, племянник Андарза
тихо наклонился к его уху и прошептал:
- Дядюшка, вы поняли, кто это был?
Андарз страшно осклабился в темноте и ответил:
- Мне нет никакой пользы убить этого человека сейчас. А теперь он
вернется во дворец и еще успеет перед смертью сделать для меня много
добрых дел; может быть, убьет Чаренику.
- А он не опасен? - возразил племянник.
- Наоборот! Дворец защищают разве что сорок лавочников. Если он
отговорит государя от сдачи, что может быть лучше?
На полпути к Зале Пятидесяти Полей господин Андарз встретил господина
Нана. Они слезли с коней и расцеловались на глазах народа. Обратно народ
их не пустил: принесли откуда-то стол, обломали ножки, посадили обоих
министров на стол и понесли на руках. Господин Андарз вскочил на ноги,
разодрал на себе шелковую рубашку, обнажив красивую, цвета миндаля грудь,
и закричал:
- Граждане! Я всю жизнь лгал и всю жизнь был рабом. Сегодня я
счастлив, потому что я с вами. Если я завтра умру, я умру свободным!
- Эка, - сказал кто-то внизу, - это, оказывается, он был рабом. А кто
комаров под столицей развел?
В столице последние годы прибавилось комаров: они родились на
болотах, в которые по совету Андарза было превращено все левобережье.
Перед Залой Пятидесяти Полей были каменные подмостки для храмовых
представлений. У подмостков народ бил глиняные изображения яшмового
аравана Арфарры, помощника бога-покровителя тюрем.
К Нану выскочил командир его личной охраны, варвар из
"красноголовых", и зашептал что-то ему на ухо, время от времени кивая на
крытый мост, ведший через пруд ко второму этажу. Нан слегка усмехнулся и
громко сказал:
- Вы правы, сударь! Почему бы вам не охранять Добрый Совет? Это,
воистину, важнее меня!
В зале Шимана Двенадцатый расцеловался с Наном:
- Господин Нан! Небо избавило вас из когтей негодяев и колдунов,
чтобы давать нам советы! Разве мы, люди цехов и лавок, понимает дальше
своей лавки? Сколько мы уже совершили по скудоумию ошибок! Направьте же
нас на истинный путь!
Господин Нан прослезился и молвил собравшимся:
- Злые люди обманули государя и держат его в плену! Кто такой этот
Киссур? Ставленник Мнадеса и последняя опора дворцовых чиновников! А
человек, выдающий себя за Арфарру? Вообще самозванец, - его зовут Дох, он
был арестован в Харайне за казнокрадство, бежал из тюрьмы и мошенничал в
столице!
Эти сведения породили всеобщий восторг, а господин Нан продолжил:
- Граждане! Помните - революция должна быть человечной! Помните -
истинная человечность - не в том, чтоб, спасая одного, губить тысячи, а в
том, чтобы спасти тысячи, хотя бы и пожертвовав одним человеком.
Граждане! Я слышал на улице крики о том, что всякий излишек
оскорбляет бога, и что богачи не могут быть добродетельными. Те, кто это
кричит - провокаторы и агенты Арфарры! Граждане! Истребляйте провокаторов
железной рукой и раздавайте народу больше хлеба и мяса!
Обе эти рекомендации были приняты единогласно. После этого совершили
молебен об удачном исходе революции, и Нан, Андарз и Шимана, пешком сквозь
толпу ликующего народа отправились на обед в белокаменный дом Шиманы,
стоящий чуть в стороне от рыночной площади.
Площадь кишела народом, торговцы сгинули, переломанные лавки были
нагромождены одна на другую.
- Великий Вей, - негромко спросил Нан, - что с площадью? Арфарра
разорил рынок?
- Нет, - сказал Шимана, но люди нашли, что здесь лучше говорить.
- Если государь подпишет конституцию, - сказал Нан, - как мы поступим
с Киссуром и Арфаррой?
- Как можно, - возразил один из спутников, - вводить в действие
конституцию, не расправившись с ее врагами?
После света, толпы и криков Нан очутился в небольшой, двуступенчатой
комнате, в глубине сада. Комната, как и два года назад, была завешана
красными циновками. В глубине комнаты по-прежнему сидела пожилая женщина,
писаная красавица, и ловко плела циновку. Нан и Андарз совершили все
подобающие поклоны, а толстый Шимана стал на колени и некоторое время
целовал ей ноги.
- Что, Нан, - спросил тихо Андарз, начальник парчовых курток, - вы
по-прежнему опасаетесь быстрых перемен?
Нан ответил:
- Ничто не бывает дурным или хорошим само по себе, но все - смотря по
обстоятельствам. Все мысли чиновника должны быть о благе народа. Если в
стране самовластие - он использует самовластие. Если в стране революция -
он использует революцию.
Шимана встал с колен и хлопнул в ладоши: вооруженные люди внесли
праздничную еду, поклонились и пропали. Между прочим, на серебряном блюде
внесли круглый пирог-коровай. Шимана разрезал пирог на три части и с
поклоном положил Нану на тарелку кусочек пирога. Нан взял другую треть
пирога и с поклоном положил ее на тарелку Андарзу, а Андарз, в свою
очередь, поднес кусочек пирога хозяину. После этого гости приступили к
трапезе.
- А что, - спросил Нан внезапно, - я видел, как на площади народ
теребил этого негодяя Мнадеса, и потом встречал обрывки Мнадеса в разных
местах. Как вы об этом полагаете?
- Я об этом полагаю, - отвечал с важностию Шимана, - что это дело
божие.
Нан взглянул в глаза еретика и с удивлением обнаружил, что они
совершенно безумны.
- Великий Вей, - сказал с тоской министр Андарз, - они разбили все
вазы из собрания Мнадеса. Последние вазы Ламасских мастеров! И знаете, кто
это был? Только лавочники, ни одного нищего! Нищие завидуют лавочникам, а
не министрам! Все разбили, и кричали при этом: "Кто украдет хоть ложку,
будет повешен!"
Шимана не удержался и сказал:
- Это автор памфлета о "Ста вазах" растравил им душу. Если бы не этот
памфлет, о вазах бы не вспомнили.
Это было жестоко: многие знали, что автором памфлета о "Ста Вазах"
был сам министр полиции.
- Эти вазы, - сказал Андарз, - спаслись при государе Иршахчане, когда
дворец горел три месяца. А знаете, что эти лавочники сделали потом?
Попросили заплатить им за шесть часов работы!
Наконец глава еретиков, беглый министр полиции и народный министр
закончили праздничный обед. Андарз едва притронулся к еде. Перед глазами
его стояли печальные и немного удивленные глаза зверей на раздавленных
черепках. Он едва сдерживал себя, чтоб не разрыдаться и чувствовал, что
что-то непоправимо оборвалось в мире.
Подали чай.
- Что мы будем делать, - сказал Нан, - если государь не подпишет
конституции?
Еретик Шимана подозвал мальчика с розовой водой, вымыл в воде руки и
вытер их о волосы мальчика.
- Мне было видение, - сказал Шимана, что государь Миен жив.
Государь Миен, напомним, был старший брат царствующего государя
Варназда, тот самый, которого монахи-шакуники подменили барсуком.
Вдовствующая государыня дозналась об этом и казнила и барсука, и монахов.
Шимана хлопнул в ладоши: одна из дальних циновок приподнялась, в
глубине комнаты показался человек. По кивку Шиманы он подошел поближе. Ему
было лет тридцать на вид. Простоватое лицо, подбородок скобкой, глаза
широко расставлены и чуть оттянуты книзу. Самое смешное, что человек и
вправду несколько походил, сколь мог судить Нан, на казненного юношу.
- Как же вам удалось спастись, - спросил Нан, - и где вы были эти
одиннадцать лет?
- Я, - сказал человек, по-детски выкатывая глаза, - был предупрежден
о замыслах монахов, и лежал в постели, не смыкая глаз. Когда монахи,
превратив меня в барсука, хотели меня задушить, я выскочил и утек через
очаг. И, - запнулся государь-барсук, - я бегал по ойкумене одиннадцать
лет, уязвляясь страданиями народа, а неделю назад мне во сне явилась
матушка Касия, и сказала: "Сын мой! Иди в храм красных циновок и потри там
голову об алтарь - Единый Господь простит тебя, и твой облик и твой
престол будут возвращены тебе".
- Я, - прибавил человек, с надеждою глядя на Нана, - буду хорошим
государем. Я видел страдания народа.
Расколдованный барсук поцеловал руку Шиманы и удалился.
- Ну что? - спросил с надеждой Шимана.
- У него неплохие манеры, - сказал Нан.
- Нет такого идиотизма, - сказал министр полиции, - которому бы народ
не поверил.
- Политика, - сказал Нан, - это искусство говорить языком, доступным
народу. От их речей, - и он кивнул куда-то в сторону залы Пятидесяти
полей, - народ скоро соскучится, а про барсука он понимает.
- Вот, - сказал Шимана, - и я то же думаю. Если государь не подпишет
конституции... Хотел бы узнать ваше мнение: что мне делать с
расколдованным барсуком?
- Заколдуйте его обратно, - фыркнул Нан.
Меж тем делегация Доброго Совета пожаловала во дворец. Государь
наотрез отказался видеть этих людей. Киссур стал настаивать; с государем
случился припадок астмы. Делегацию, в особом зале, принял Злой Совет.
Глава делегации, пожилой старости цеха красильщиков, зачитал длинный
шелковый свиток.
Староста был испуган великолепием дворца и отсутствием государя.
Конечно, он был человек рассудительный, в оборотней не верил, днем, во
всяком случае... Но кто его знает? Какой страшный старик с золотыми
глазами!
Киссур стоял, презрительно выпятив губу. Спина Киссура болела от
побоев, а душа... Великий Вей! Киссуру казалось, что все смотрят на него,
как на труса. Он бежал! Кинулся в воду, как карась! Правда, он убил
нескольких человек, Киссур не считал, скольких именно. Но он бежал, а не
умер за государя! А почему? Да потому, что сам бой был несправедлив!
Справедливый бой - это тогда, когда военачальник бьется с военачальником,
а дружинник - с дружинником! Дружина не будет служить сеньору, который не
дерется впереди, и сеньор никогда не потерпит, чтоб самый богатый
противник достался какому-нибудь простолюдину. А здесь? Что за подлый бой!
Не только Андарз, негодяй и взяточник, не думал быть впереди, но сама
головка мятежа заседала в городской префектуре и занималась... бог ее
знает, чем она там занималась? Если шестьсот человек сошлись вместе, и это
не войско и не пирушка, то разве можно понять, зачем они сошлись вместе?
Делегат окончил чтение, Киссур посмотрел на свиток и сказал:
- А ну-ка отдайте мне этот свиток!
- Он его разорвет! Не давай! - зашипел один делегат другому.
- Клянусь божьим зобом, - зашипел Киссур, - обязательно разорву, и на
одном конце повешу Нана, а на другом - Андарза!
- Трудновато это будет тебе сделать, - съехидничал лавочник, - потому
что в твоем войске - двадцать варваров, а в нашем, - весь народ.
Киссур усмехнулся и сказал:
- По трем причинам войско терпит поражение. Во-первых, когда
военачальники больше хотят свести счеты друг с другом, чем с врагом.
Во-вторых, когда, победив, воины, в погоне за добычей, перестают слушаться
полководца и становятся уязвимыми. В-третьих - из-за зависти богов. Оттого
же, что в одном войске больше народу, а в другом - меньше, поражения не
терпят никогда.
После этого краткого обмена мнениями делегацию выпроводили вон, а
