лет вне ее мира, столько сделавший и столько не смогший. Я должен был
сказать самое главное, трудное и наболевшее, и я сказал:
-- Те четверо... Они гибли рядом со мной, и я не сделал ничего, чтобы
спасти их.
Наверное, это было то. что нужно, потому что через мгновенье Сана
сидела на моей постели, и рука ее лежала на моих губах, и она шептала мне
тихо и растерянно:
-- Не надо. Не надо об этом, милый. Я же знаю. Все знаю. Ты не мог
ничего сделать. И больше не вспоминай об этом. Никогда. Не теряй на это
времени. Нашего времени.
Я понял, что и она говорит не то, что думает, а говорит от мучительного
счастья сказать, наконец, хоть что-нибудь, и я засмеялся в ответ ее
торопливой нежности, потому что она снова стала не воспоминанием, не
человеком, не женщиной -- никем, а только тем единственным на Земле
существом, которое называется -- Моя Сана.
Я даже не спросил ее, где она поселилась и скоро ли вернется ко мне, я
просто лежал, закинув руки за голову, и был полон собственным дыханием, этой
чертовски прекрасной штукой, совершенной в своей соразмерности вдохов и
выдохов, бесконечно мудрой в своем назначении -- наполнять человека тем, что
ему необходимо, наполнять всего, целиком, и делать его легким и всесильным.
Я не ждал ни шагов, ни шорохов. Я знал, что все, что со мной теперь
будет, -- будет хорошо. И я спокойно ждал этого хорошего будущего. Тогда
бесшумно раздвинулась дверь, и бронзово-коричневый "бой" вкатил столик с
ужином. Я посмотрел на него с любопытством -- это был первый робот, который
появился у меня за время моей болезни.
Стол был сервирован на двоих -- значит, Сана меня уже больше не
оставит. Шесть смуглых, почти человеческих рук быстро разливали кофе,
раскладывали по тарелочкам лакомства, от которых пряно пахло суиком и
школьными завтраками. Мне вдруг бросилось в глаза, что мой "бой", несмотря
на свою пластическую моделировку и многоконечность, значительно тяжелее
обычных сервис-аппаратов и даже снабжен проектором планетарного типа.
-- Кофе натуральный? -- спросил я его, чтобы узнать, снабжен ли он
диктодатчиком.
-- Да, но могу заменить, если вы желаете.
Голос был противный -- мужской, но очень высокий, с металлическими
нотками.
-- Не желаю. Можно ли убрать с потолка снег?
-- Пожалуйста. Выполнить сейчас же?
-- Через пятнадцать минут. Какое сегодня число?
-- Тридцать первое декабря.
Да, я основательно провалялся.
-- Что со мной было?
-- Региональное расстройство сиффузорно-запоминающей канальной системы.
А откуда он это знает? Слышал? Нет, так сказать никто не мог -- разве
что роботехник о причине выхода из строя аппарата высокого класса. Значит,
этот "бой" имеет собственное мнение о моей персоне. Забавно. А вдруг это...
-- Чему равна масса типовых буев-резервуаров на трассах Солнечной?
-- От пятисот до семисот мегатонн.
-- Сколько шейных позвонков у человека?
-- Семь.
-- Где расположены нейтринные экстрактеры в аппарате ЗИЭТР?
-- Аппарат ЗИЭТР не имеет нейтринных экстракторов.
-- Сколько мне было лет, когда я в последний раз покидал Землю?
-- Тридцать два.
Все было ясно. Я ткнул его кулаком в золотистое брюхо.
-- Можешь кончить этот маскарад и облачиться в свой серенький капот.
Кстати, твой прежний голос мне тоже больше нравился, а то сейчас ты мне
напоминаешь... М-м-да. Боюсь, что в этой области ты не силен.
-- Я вас понял. В данное время заканчиваю курс сравнительной анатомии.
-- Зачем?
-- Должен усвоить все курсы высшей медицинской школы. Буду, в свою
очередь, программировать других роботов на аккумулято-диагностику.
-- Ну, работа у них будет не пыльная. Кстати, кто тебя программирует?
-- Самопрограммируюсь по книгам и лентам записи.
-- Но кто-то задает тебе круг определенной литературы?
-- Да, Патери Пат, Сана Логе.
-- При подобном перечислении женщин следует называть первыми.
-- Благодарю, запомнил. Сана Логе, Патери Пат.
-- Вот так-то. Перекрашивайся, все останется по-старому.
-- Прошло тринадцать минут,
-- Ну, ладно, проваливай.
Он выскользнул из комнаты, и вскоре я заметил, что снег постепенно
исчезает -- сначала с краев крыши, потом все ближе к центру здания, и вот
потолок стал совсем прозрачным. Бездумные сумерки обступили меня.
Темно-лиловыми стали цветы селиора в гагатовых вазах, пар над тонкими
чашками казался дымком.
Пришла темнота.
-- Свет, -- сказал я.
Потолок замерцал, несколько искр пробежало к окну, и комната стала
наполняться ровным холодным светом. Излучала вся плоскость потолка, и мне
вспомнилось, что именно так освещают операционные.
-- Меньше света.
Потолок стал меркнуть.
-- Довольно.
В комнате царил гнусный полумрак.
-- Педель! -- крикнул я.
Он явился тем же блестящим франтом -- вероятно, ввиду того, что его
система была усложнена, он счел нецелесообразным возиться со сменой капота.
Он игнорировал мой каприз, и правильно сделал.
-- Пригласи сюда Сану Логе...
На мгновенье мне вдруг стало нестерпимо жутко.
-- Если она здесь, -- добавил я.
-- Она разговаривает с доктором Элиа в его лаборатории.
-- Это далеко отсюда?
-- Семь километров сто тридцать метров.
-- Пусть она придет.
-- Пожалуйста. Выполнить сейчас же?
Давнишнее раздражение шевельнулось во мне. Мне захотелось к чему-нибудь
придраться.
-- Кстати, это ты умудрился расставить эти симметричные веники вдоль
окна?
-- Нет. Цветы расставляла она сама.
-- Не имей привычки говорить о Сане "она". Она тебе не "она".
-- Не понял.
-- Говори: "Ее величество Сана Логе".
-- Что значит эта приставка?
-- Это титул древних королев, не больше и не меньше.
-- Понял. Запомню.
-- Очень рад. Можешь выполнять.
Сана почувствовала, что я жду ее. Она появилась, не дожидаясь вызова, и
столкнулась в дверях с Педелем. Я наклонил голову и с интересом стал ждать,
что будет.
Педель посторонился, пропуская ее, потом обернулся ко мне и с
педантичной четкостью доложил:
-- Полагаю, что вызов не нужен. Ее величество Сана Логе уже здесь.
Сана должна была засмеяться, постучать пальцами по бронзовой башке
моего Педеля и выгнать его; но лицо ее болезненно исказилось, она глянула на
меня, как матери смотрят на детей, если они делают что-то не то, совсем не
то, что нужно, и бесконечно досадно, что вот свой, самый дорогой, -- и
непутевый, не такой, ах, какой не такой!.. Засмеяться пришлось мне и выгнать
Педеля пришлось тоже мне, но я не сказал ему, чтобы он не называл больше
Сану так. Мне-то ведь это нравилось. И потом, может быть на Земле хоть одна
королева?
Я хотел встать, но Сана меня остановила. Она ходила взад и вперед вдоль
прозрачной стены, к которой снаружи неслышно приклеивались огромные
снежинки. Я понял, что если двое будут ходить по одной, не такой уж
просторной комнате, то это будет слишком. Я устроился поудобнее на моем ложе
и приготовился слушать. Сейчас она будет говорить, говорить бесконечно
долго. И самое главное, она будет говорить, а не отвечать, как делали мои
роботы; говорить, что ей самой вздумается, причудливо меняя нить беседы,
путая фразы и не договаривая слова; говорить неправильно, нелогично,
говорить, словно брести по мелкой воде, то шагом, бесшумно стряхивая с
гибкой босой ступни немногие осторожные капли, то вдруг пускаясь бегом,
подымая вокруг себя нестрашную бурю игрушечных волн, пугаясь зеленых
островков тины и внезапно останавливаясь, не в шутку наколовшись на острую
гальку... Действительно, прошло столько минут с тех пор. как мы встретились,
а я .все еще не знал, как она прожила эти одиннадцать лет -- как и с кем.
Ну, что же ты так долго колеблешься? Говори, хорошая моя. Я ведь еще не
вспомнил как следует твоего голоса...
Сана подошла к столику с остывшим кофе и оперлась на него руками,
словно это была трибуна. Я постарался не улыбнуться.
-- Вскоре после твоего отлета был осуществлен запуск "Овератора", --
ровно и отчетливо произнесла она. "Неплохое начало для автобиографии", --
подумал я.
-- Я считаю нецелесообразным останавливаться подробно на физической
стороне этого эксперимента, коль скоро в период, предшествовавший запуску,
обо всем говорилось весьма подробно даже в начальных колледжах. К тому же
скудная техническая эрудиция вряд ли позволила бы мне в достаточно
популярной форме изложить этот вопрос. В основе эксперимента лежала теория
Эрбера, выдвинутая около пятидесяти лет тому назад...
-- Точнее -- сорок шесть, -- постным голосом вставил я.
-- ...и устанавливающая законы перехода материальных тел в
подпространство.
Я поднял голову и внимательно посмотрел на нее. Это была Сана. Это была
Моя Сана. Но если бы два часа тому назад она не была Моей Саной, я подумал
бы сейчас, что это -- прекрасно выполненный робот пластической моделировки.
Одиннадцать лет ждать этого дня, этого первого разговора -- и
выслушивать лекцию, которую я свободно мог бы получить от любого
робота-энциклопедиуса.
-- Когда-то ты интересовался моей работой, -- невозмутимо продолжала
Сана, -- поэтому ты должен помнить, что наша группа, -- тогда ею руководил
Таганский, -- была занята поисками человека, достаточно эрудированного для
того, чтобы его мозг мог послужить образцом для создания модели электронного
квазимозга.
-- Ага, -- сказал я, и голос мой прозвучал хрипло, так что мне пришлось
откашляться. -- Поиски супермена. Еще тогда я вам говорил, что это -- бред
сивой кобылы в темную сентябрьскую ночь.
Сана опустила уголки губ и приподняла брови. В такие моменты она
становилась похожа на старинную Византийскую икону, и это предвещало, что
меня сейчас начнут воспитывать.
-- За эти одиннадцать лет твоя речь приобрела излишнюю
иллюстративность, Я понимаю, что ты разговаривал только с роботами и читал
книги, написанные на забытых диалектах, в некоторых случаях опускающихся
даже до уличного жаргона. Но теперь тебе всю жизнь разговаривать с людьми.
Она почему-то сделала едва уловимое ударение на слове "тебе", и от
этого фраза получилась какой-то неправильной, шаткой, словно тело в
положении неустойчивого равновесия. Сана и сама это заметила, снова
недовольно вскинула брови и еще суше продолжала:
-- Мы были связаны жесткими требованиями Эрбера. Он считал, что только
схема, целиком воспроизводящая человеческий мозг, сможет управлять машиной в
любых, самых неожиданных условиях. Технически выполнить эту работу было не
так сложно. Взять хотя бы наши профилактические станции здоровья -- наряду с
такими физическими данными каждого человека, как снимки его скелета или
объемные схемы кровеносной системы, они хранят периодически обновляемые
биоквантовые снимки нейронных структур головного мозга. Это позволяет в
случае потери памяти восстанавливать ее почти в полном объеме, как это
делается сейчас по просьбе любого человека. Если ты хочешь вспомнить что-то,
забытое тобой за эти одиннадцать лет, -- обратись в Мамбгр, ведь именно там
мы провели последние годы перед твоим отлетом...
-- Я ничего не забыл, -- начал я. -- Помнишь, мы...
Она подняла ладонь, останавливая меня.
-- Сейчас речь не о том. Так вот. Мы отобрали нескольких наиболее
видных ученых и с их разрешения создали электронные копии их головного
мозга.
-- Нетрудно догадаться, -- сказал я раздраженно, -- что из этого вышло.
