слышимым даже здесь, куда-то направился архиповский броневик.
- Третья ночь без стрельбы, - сказал Фома Андреевич. - Замечаешь,
дочка?
- И правда, - сказала Татьяна. - Неужели выдохлись?
- Или готовят что-то.
- Или готовят...
Медленно прошли, разговаривая, четверо караульных: один с дробовиком,
двое с огнеметами, у четвертого на плече лежала пика с поперечной
перекладиной. Оборотня было мало поразить картечью или поджечь - нужно
было еще и держать, пока не сдохнет.
Да, растратили серебро в первые дни, теперь приходится ухищряться...
Кто же знал, что все это затянется черт знает на сколько времен?
Ах, война-то еще долго протянет, на то она и война... Миша, Миша, как
же это так, а? Забрали, убили, сунули обратно: хороните... будто так и
надо... трехлинеечки, четырежды проклятые, бережем, как законных своих. А
вот законных не бережем. Мишку убили, Валера умер, Дима тяжелый...
И вдруг внезапно, будто вспыхнул свет, она поняла, что должна увидеть
Диму - немедленно, сейчас, пусть он без сознания, пусть не видит, не
слышит. Почему-то получалось так, что нет ничего важнее этого...
Что-то должно было случиться в эту ночь.
До больницы двадцать минут - днем. Здесь хватит рук и без нее.
Правда, если отлучку обнаружат... Но об этом лучше не думать.
Тем более - что-то должно случиться. И это что-то требует ее
присутствия рядом с Димой.
- Фома Андреевич, - Татьяна поднялась. - Вы не проводите меня до
больницы? А то у меня только три патрона.
Несколько секунд Фома Андреевич молчал. Потом встал.
- Сюда возвращаться будешь? - спросил он.
Татьяна прислушалась к себе.
- Не знаю. По обстоятельствам.
- Тогда я захвачу свой мешок...
Чудный старик, подумала она. Чудный и чудной. Впрочем, как
выяснилось, многие оказались не такими, как были прежде.
Взять того же Диму...
Фома Андреевич, с мешком за плечами и архиповской многозарядкой в
руках, возник рядом. Но с ним, к ужасу Татьяны, возникла и Василиса -
директор второй школы, а теперь комендант лагеря "Верхний"...
- Я все знаю, девочка, - сказала она неожиданно. - Пойдем, а то вас
без меня пристрелят в воротах...
На улицах оказалось неожиданно светло. Почти как в нормальную лунную
ночь. То, что глаза, нагруженные светом костров, керосиновых ламп и
свечей, воспринимали как непроницаемую темноту, через несколько минут
стало мостовой, заборами, домами, крышами, небом... Черным небо было лишь
над северным горизонтом; вокруг же тусклого кольца луны расплывалось
серо-сиреневое пятно, дающее довольно яркий, но бестеневой свет.
Отсутствие теней, контрастов, объема делало город туманно-призрачным.
- Второе полнолуние встречаем, - тихо сказал Фома Андреевич. - С
первого, по сути, началось...
- По-моему, еще весной началось, - сказала Татьяна.
- Не определить нам, когда это началось, и лишь когда кончится, будем
видеть все. Восьмая часть нас сейчас осталась, а должна остаться
двенадцатая...
- Фома Андреевич, - медленно начала Татьяна, - вот мы с вами много
говорили обо всем таком... я до сих пор не пойму: неужели вы и вправду
верите в предначертания? Ведь это же... - она поискала слово, -
неинтересно.
Фома Андреевич ответил не сразу. Татьяне даже показалось, что он
вообще не будет отвечать - так размеренно он шел, поворачивая голову из
стороны в сторону и поводя толстым стволом своей пушки. Но шагов через сто
он заговорил.
- Если предначертанное сбывается: раз, другой, третий, сотый... можно
ли это отбрасывать? Или стоит поискать объяснение? Допустим, нас не
устраивает простейшее из них: что все кому-то известно наперед, а,
поскольку мир неизменяем, то мы волей-неволей исполняем предписанное.
Согласен: обидно, сил нет. Хотя никто не доказал, что мир обидным быть не
должен. Но зайдем с другого конца: предположим, предначертания исполняются
потому, что люди верят в то, что они исполнятся. Чем больше людей, чем
сильнее они верят - тем вернее исполнение...
Он остановился и прислушался. Тонкий вой возник вдалеке, поднялся - и
оборвался. И, как бы погребая его, нарос лязг броневика.
- Что-то утюжит Архипов...
Потом раздались крики - уже человеческие. Мокрый удар - и чавканье,
как от шагов по болоту. И снова - вой, визг, бульканье... Желтый огненный
пузырь вздулся над крышами.
- Однако, поторопился я - про затишье, - пробормотал Фома Андреевич.
Коротко рванул автомат. Потом еще раз.
- Пойдемте, - сказала Татьяна. - Все равно мы...
Почти бегом они двинулись вниз по мощеной булыжником Социалистической
улице, которую все звали по-старому: Прямым Взвозом. Она шла от самой
пристани до каменных лабазов наверху; там же было пожарное депо с каланчой
и вторая школа, раньше - реальное училище. Теперь все это вместе
называлось "Верхним лагерем" и давало приют трем сотням людей, в основном
- детям и женщинам. Верхний лагерь было легко оборонять, там были самые
большие запасы продовольствия, но воду приходилось возить снизу.
Самый большой и самый важный - но и самый беспокойный и уязвимый -
лагерь образовался вокруг ремзавода. В нем было человек семьсот. Третий
был - больница и два десятка домов вдоль набережной. Полторы сотни людей
удерживали его. И было то, что называлось постами: электростанция,
пакгаузы у пристани, хлебозавод... все, хлебозавод можно вычеркнуть. С
самого начала он висел на ниточке...
Улицы и дороги, соединявшие лагеря, по непонятным причинам оставались
ничьей землей. Людям здесь было небезопасно появляться - но и нечисть,
дневная и ночная, не занимала дома и не взрывала землю. По крайней мере,
слухачи, сутками напролет обычными докторскими стетоскопами выслушивающие
подземную колготню, здесь ничего не находили.
Что-то заставило Татьяну замереть; Фома Андреевич тут же остановился
и повернул голову к Татьяне, но, повинуясь жесту, промолчал.
Странная возня происходила в палисаднике дома, с которым они
поравнялись. Возня, возбужденный крысиный писк... и с шипением, как от
влетающей ракеты, вспыхнуло белое пламя! Клочья чего-то горящего вымахнуло
на высоту крыши. И тут же, рядом - вторая вспышка. Крысы завизжали.
Смотри, смотри! - зашептал Фома Андреевич, но Татьяна видела и сама, хоть
и сквозь лиловые пятна: из палисадника на доски тротуара выбрались
какие-то гномики. Двое несли третьего. Потом появился четвертый. Заметив
людей, они замерли, но тут между штакетин просунулось сразу несколько
крысиных морд. Гномики перебежали тротуар и спрыгнули на мостовую. Фома
Андреевич дослал патрон и дважды выпалил по крысам. Полетели щепки.
Штакетник завалился и повис на кустах. Крыс, конечно, смело. Гномики
встали, подняли своего пострадавшего товарища и, поглядывая на людей,
пересекли мостовую. Татьяна присела, чтобы лучше их разглядеть. Они были
вполне обычными - только маленькие. Ей показалось, что последней шла
женщина - впрочем, одетая, как все остальные.
Значит, Мишка ничего не придумал... значит, все так и было, как он
говорил...
- Эй! - позвала она. - Вернитесь! Мы вам поможем!
Но никто не вернулся и не отозвался.
ВИТО, ИЛИ САЙР ГЭБРИЛ КСИМЕН
Что Гэбрилу определенно нравилось в новом тоуне, Джаллаве, так это
естественность поведения. Если тоун Джаллав был доволен - все знали, что
он доволен; если что-то его не устраивало, то все знали, что именно, и не
требовалось вычислять и угадывать, кого и за что наказывает тоун, понижая
в чине, допустим, референта вице-председателя Малого круга. Может быть,
пройдет двадцать лет - и Джаллав научится делать загадочные жесты,
ставящие в тупик всю команду - но пока ничего кроме облегчения никто не
испытывал. Сегодня тоун был встревожен, тревоги не скрывал, но, тем не
менее, все, собравшиеся на Большой круг, знали, что ни с какими иными
трудностями, кроме реальных, не столкнутся.
Прежнего тоуна, Сондж-Такши, никто не вспоминал, руководствуясь
мудрым правилом: о мертвых хорошее или ничего. Правило действовало, хотя
Сондж-Такши был жив, здоров и шумно проматывал свое неимоверное выходное
пособие. Гэбрил видел его однажды, но сделал вид, что он сам на задании, а
в теле его жокей.
Оперативная обстановка внезапно осложнилась, говорил тоун Джаллав,
причем в нескольких уровнях одновременно. Особые опасения внушают уровни
Вав, Зайин и Хет, где события развиваются по образцу "Припарийской
катастрофы", но в значительно большем масштабе. Уже очевидно, что процесс
охватывает все три уровня, локализуясь в каждом из них на площади от
одного до трех миллионов квадратных миль. "Припарийская катастрофа", как
все помнят, началась на территории в несколько сот квадратных миль - и
привела к гибели половины населения планеты и деградации оставшейся, что,
в свою очередь, резко ослабило наши позиции в отдаленных уровнях.
Ничего себе, ослабило, подумал Гэбрил. Уровни выше Коф практически
недоступны...
Понятно, что события в уровне Коф, в Припарии, произошли еще тогда,
когда мы не обладали даже минимумом необходимых средств, продолжал
Джаллав, а главное - не имели представления об истинной причине
происходящего. Сегодня мы имеем возможность локализовать подобные процессы
в течение дней и даже часов. Не далее как в прошлом году была проведена
успешная операция в слое Ламед - хотя и небезупречная с этической точки
зрения...
В сущности, за эту операцию Сондж-Такши и сняли. На ИТ-тест
отреагировал один из заливов мелкого и чрезвычайно населенного
ламедианского океана. Сайр-команда организовала там столкновение двух
танкеров: с нефтью и с какими-то кислотами. После чего в заливе не стало
даже бычков.
С другой стороны, если болезнь запустить... в уровне Коф погибло
полтора миллиарда. Правда, там был чисто сухопутный вариант. Но с морскими
аналогами "преображения" бороться было бы практически невозможно. Поэтому
неизвестно, что хуже.
Вообще неизвестно, что хуже. Похоже, что выжившие в уровне Коф не так
уж бедствуют. Хотя живут странно - по нашим понятиям. А по своим - хорошо.
Спокойно живут. Многие из нижних уровней поменялись бы с ними... если те
согласятся, добавил про себя Гэбрил.
А может быть, и меняться не придется...
Джаллав закончил вступление и спросил, не нужно ли что уточнить? Это
был обязательный ритуальный вопрос на Большом круге.
И встал магнус Зоунн.
- Мой командир, - сказал он, - как давно появились признаки
"преображения" в этих уровнях?
- Ретропроекция показывает: в уровне Вав - около трех лет назад, в
уровне Зайин - около полугода, в уровне Хет - более двадцати лет назад.
- А идентификация состоялась?..
- Две недели назад.
Ропот прокатился по залу.
Сейчас спросит: чья вина? - подумал Гэбрил.
- Мой командир, есть ли объяснения тому, что в сроках ретроспекции мы
имеем двадцатикратный разнос?
- Объяснений... - тоун чему-то, известному только ему, улыбнулся. -
Объяснений до черта. Лично я отдаю предпочтение двум: во-первых, методы
ретроспекции крайне несовершенны, во-вторых, противник сознательно
оттягивал момент инвазии в слой Зайин. Подчеркиваю: сознательно. Он создал
плацдармы: сверху и снизу; накопил силы... Мы с вами знаем, какова роль
уровня Зайин для равновесия системы, для защиты Алефа. Думаю, противник
знает это не хуже нас. Пора перестать относиться к нему как к безмозглому
животному, как к явлению природы - этим многие из нас грешат до сих пор. Я
