ее, как сидорову козу!
Нежности, обычно сопровождающей этот акт, не было и в помине. Нена-
висть к этой "подсадной утке", к этой предательнице вдруг сублимирова-
лась в такое жестокое и могучее желание, что я готов был проткнуть ее
насквозь и разорвать на куски. Я знал, что причиняю ей сильную боль сво-
ими зубами и когтями задних лап, но это знание еще больше усиливало мое
наслаждение - и на миг у меня в мозгу промелькнуло, что подобного со
мной никогда не бывало! Уж не сбрендил ли я на секспочве?!
Теперь рыжая не орала, а только хрипела, прижатая к полу. На долю се-
кунды я вдруг увидел ухмыляющегося Бродягу, потрясенную Старуху-Кошку,
насмерть перепуганного Котенка, с отвалившейся от удивления челюстью
и...
...в момент пика моих трудов, в пароксизме страсти, я еще сильней
сжал зубы у нее на затылке и услышал, как она тихонько взвизгнула подо
мной...
Когда же я кончил и, как ни в чем не бывало, слез с нее - она так и
не смогла встать на лапы. Со всклокоченной шерстью, с безумными глазами,
негромко постанывая, она, словно раздавленная, поползла на брюхе в угол
клетки. На мгновение сердце мое кувыркнулось от жалости, но я тут же
вспомнил про пятнадцать замученных Котов, погибших из-за нее в лаборато-
рии института, и моя слабость уступила место гадливому презрению. Я дол-
жен был быть у нее шестнадцатым...
Неожиданно мы почувствовали, что наш автомобиль стал притормаживать.
Я тут же подскочил к дверце клетки и вопросительно посмотрел на Бро-
дягу. Неужели мы уже подъехали к институту, к этому Кошачьему лобному
месту?! Неужто Бродягу так подвела знаменитая наша интуиция? А может
быть, от постоянного многолетнего недоедания он утратил ощущение Време-
ни, Предвидения, и все те качества, которые ставят нас в недосягаемое
интеллектуальное превосходство над всеми остальными живыми существами?!
Бродяга и сам недоумевал.
Автомобиль еще катился по инерции, когда раздался негромкий, испол-
ненный злобой, голос Пилипенко:
- Вот, ссссука!.. Чего этому-то козлу от нас надо?!
- Чего, чего!.. А то ты не знаешь - "чего"? - ответил Васька.
Но тут наш "москвич" окончательно остановился и кто-то сипло прогово-
рил:
- Здравия желаю, граждане. Па-апрашу документики!
Я почувствовал новый букет запахов, ворвавшийся в наш тюремный мир: и
запах устоявшегося, многодневного водочного перегара; и кислые запахи
маленьких, но сильных аккумуляторов для переносных радиостанций; ни с
чем не сравнимый запах оружия; пропотевшей кожаной амуниции; и сла-
бенький запашок мятной жевательной резинки, наивно призванной заглушить
все остальные запахи.
Нет, это не институт, слава Богу!.. Это милиционер. Или бандит. Что,
впрочем, с моей точки зрения, одно и то же - человек с оружием. У меня
сразу отлегло от сердца - значит, время еще есть.
- Здравия желаем, товарищ начальник! Научно-исследовательский инсти-
тут физиологии приветствует нашу доблестную милицию, - одновременно про-
пели Васька и Пилипенко такими сладкими, липкими голосами, как если бы
вдруг заговорило растаявшее мороженое.
Я как-то жрал такое. Гадость - чудовищная, оторваться - невозможно!
Та-ак... Значит, это все-таки милиционер. Тоже неплохо...
- Документы попрошу, - повторил милиционер.
- Пожалуйста... - голос Пилипенко совсем упал. - Какие проблемы-то?
- Счас посмотрим, - сказал милиционер. - Не будет проблем - создадим.
Все в наших руках. Тэ-зк-с... Пилипенко Иван Афанасьевич?.. Вот и ладуш-
ки, Иван Афанасьевич, пришлите двадцатничек от греха подальше, и поез-
жайте с Богом.
- Какой "двадцатничек"?.. - растерялся Пилипенко.
- Зелененький, - пояснил милиционер.
- За что-о-о?.. - простонал Пилипенко.
- Дымление двигателя, прогар глушителя, левый "стоп" не работает,
коррозия по низу дверей и крыльев, машина грязная, номера ржавые, правое
наружное зеркало отсутствует... Еще нужно?
- Нет... - выдохнул Пилипенко. - Может, рублями возьмете?
- Ты чего? Мне, при исполнении, взятку предлагаешь, что ли?
- А доллары - не взятка?! - слышно было, что Пилипенко разозлился.
- А доллары - это доллары.
- Товарищ начальник... - заныл Пилипенко. - Мы бедные научные сотруд-
ники, мы сейчас работаем над одной диссертацией...
- Ты, "научный сотрудник"! Ты мне мозги не пудри и лапшу на уши не
вешай, - тихо сказал милиционер. - Я вот сейчас открою двери твоего фур-
гона, и вся твоя "диссертация" враз с мяуканьем и лаем по городу разбе-
жится. А я тебя еще и прав лишу, и техпаспорт отберу, мудила. Черт с то-
бой, гони червонец и вали отсюда на хуй, "диссертант" ебаный...
- Нет вопросов! - бодро ответил Пилипенко, чем-то пошелестел и, на-
верное, отдал милиционеру десять долларов.
Милиционер удовлетворенно крякнул и интеллигентно сказал:
- Получите ваши документы и к следующему разу прошу привести ваше
транспортное средство в порядок, товарищ водитель.
Тут Пилипенко ничего не ответил и мы снова поехали.
- Вот где надо сейчас работать, - завистливо вздохнул Васька. - А мы
эту срань болотную сачком ловим...
- Погоди, погоди, Васька... - Пилипенко даже зубами скрипнул. - Будет
и на нашей улице праздник. Сейчас время революционное! "Кто был ничем,
тот станет всем..." Есть, есть у меня одна мыслишка!.. А уж тогда не на
этом говне, а на белом "мерседесе" ездить будем!.. Этот же ментяра, ко-
торый сейчас с нас ни за что, ни про что десять долларов слупил, на мо-
тоцикле, бля, с сиреной и мигалками, бля, впереди будет ехать и дорожку
нам расчищать...
Бродяга услышал это и презрительно ухмыльнулся.
А я подумал - все может быть... Сейчас, как раз, время для таких, как
Пилипенко. Наглых, напористых, неглупых, неотягощенных интеллектом, а
поэтому и не стесняющих себя в выборе средств для достижения цели.
Мы много раз болтали об этом с Моим Шурой. Особенно, когда он где-то
выпьет, придет домой и начнет передо мной извиняться, что, дескать, он
мне даже приличной рыбы не может купить, что его доходов только на этот
"хек мороженый" и хватает... Ну, и всякие такие дурацкие излияния.
А потом - несколько многословный, но уже почти трезвый анализ всего
происходящего сегодня в нашей стране. И кто в это прекрасно вписывается,
а кто - вроде нас с Шурой Плоткиным, - никак не может вписаться, да ни-
когда и не впишется, хоть за бугор уезжай!..
Один раз, когда от него уж очень сильно пахло алкоголем, (чего я, к
слову сказать, не перевариваю!) он даже заплакал, когда мы снова загово-
рили об этом...
Помню, я так разнервничался! Мне его так стало жалко!.. И несмотря на
то, что от него буквально разило водкой, я принес ему остатки моего сы-
рого хека и лизнул его в щеку. А он еще сильнее заплакал, лег на пол,
прижал меня к себе и заснул.
Он тогда так храпел!.. Как я вынес все это в течении нескольких часов
- уму непостижимо! Навалился, пьяница чертов, на меня, храпит так, что
лампа под потолком качается, запахов от него отвратительных - неисчисли-
мо... Только два-три приличных. Остальные - не приведи Господь! Тут и
водка, и пиво, и какое-то ужасное вино, и селедка, и дешовая колбаса (я
ее, кстати, никогда не ем), и тошнило его, видать, по дороге домой...
Кошмар!!!
Только я попытаюсь вылезти из-под его руки, как он приоткрывает глаза
и в слезы: "Мартынчик... Родимый! Ты-то хоть не бросай меня..." Ну, что?
Мог я уйти?..
Под утро я все-таки сумел выползти из-под Шуры. Писать захотел -
удержу нет!
Обычно, когда со мной такое происходит дома, а Шура еще спит, я пос-
тупаю очень просто: сажусь на Шурину подушку точненько перед его физио-
номией, и начинаю не мигая, неотрывно смотреть на его закрытые глаза. Не
проходит и тридцати-сорока секунд, как Шура просыпается и говорит хрип-
лым ото сна голосом:
- Что, обоссался, гипнотизер хренов?
Я молча спрыгиваю на пол и иду к дверям. Шлепая босыми ногами, Шура
бредет за мной в чем мать родила, и выпускает меня на лестницу. Дальше -
дело техники. Я сбегаю на первый этаж и начинаю орать дурным голосом:
- А-а-аааа! А-а-аааа!
Обязательно кто-то из жильцов первого этажа выйдет, откроет мне дверь
парадной, и со словами "А, это ты Мартинчик?! Ну, выходи, выходи..." -
выпустит меня на улицу.
Почему-то соседи называют меня на иностранный манер - "Мартин". На-
верное, считают, что у такого человека, как Мой Шура Плоткин - литерато-
ра и журналиста, Кот с обычным плебейским именем "Мартын" быть не мо-
жет...
В нашем доме меня знают все. Особенно после того, как я набил морду
огромной овчарке наших нижних соседей. Она теперь ко мне то и дело под-
лизывается, но я и ухом не веду в ее сторону.
Но в тот раз, когда Шура надрался до положения риз, мой гипноз так и
не достиг цели. Не скрою, я запаниковал! Напрудить в квартире - я такого
себе даже Котенком, не позволял. Еле-еле выцарапал на себя дверь в Шурин
туалет, вспрыгнул на горшок и сделал свои дела. Помню, потом встал на
задние лапы и, опираясь одной передней о сливной бачок, второй лапой на-
жал на рычаг и спустил за собой воду...
- Внимание, Мартын! Осталось ровно три минуты! - услышал я команду
моего кореша Бродяги.
Я быстро вонзил когти правой передней лапы в деревянную опускающуюся
заслонку на передней стенке клетки, что было сил потянул ее вверх, и,
когда между полом клетки и заслонкой образовалась щель, я тут же поддел
заслонку второй, левой лапой.
- Помогай, браток! - крикнул я Бродяге.
Тот мгновенно просунул в щель и свою лапу. Вдвоем - в три лапы, (од-
ной Бродяга держал Котенка) мы приподняли тяжеленную заслонку настолько,
что смогли просунуть туда свои головы.
Теперь заслонка лежала на наших плечах и шеях, всей своей тяжестью
придавливая нас к полу клетки.
- Вылезаем одновременно, - приказал я Бродяге. - А то заслонка тяже-
лая - одному не удержать.
- А с этим недоноском что делать? - спросил Бродяга.
- Выталкивай его первым! Внимание... Раз, два, взяли!..
И мы втроем выскользнули из клетки. Заслонка со стуком опустилась за
нашими хвостами. Точнее, за моим хвостом и хвостом Котенка. Бродяга ли-
шился хвоста еще года три тому назад при весьма смутных обстоятельствах
- то ли был пойман в мясном отделе нашего гастронома, когда хотел спе-
реть кусок мяса, то ли еще что-то...
Во всяком случае, сам он об этом не рассказывал, я не расспрашивал, а
на то, что болтали об этом всякие Коты и Кошки нашего квартала - мне бы-
ло совершенно наплевать.
Теперь мы - Котенок, Бродяга и я - были вне клетки. Но это составляло
лишь пятую часть операции. И ликовать по этому поводу было более чем
преждевременно.
Между Кошачьей и Собачьей клетками и внутренними стенками фургона бы-
ло достаточно расстояния даже для взрослого Кота, а уж Котенок мог
чувствовать себя там совершенно свободно. Но где гарантия, что этот ма-
лолетка стремглав выскочит из фургона, когда Васька или Пилипенко рас-
пахнут снаружи дверцы? Где гарантия того, что Котенок от страха не
забьется в угол фургона и будет там трястись, пока кто-нибудь из этих
сволочей не сгребет его за шкирку и не сунет в мешок?..
- Как только Васька откроет "воронок" - выталкивай этого дурачка и
сам рви когти, - тихо сказал я Бродяге.
- А ты? - встревожился Бродяга.
- За меня не дрейфь. Сейчас я устрою маленький концертик - как отвле-
кающий маневр, а ты с пацаном будь на старте! Я этих "Пилипенков" в гро-
бу и в белых тапочках видел!..
Это не мое. Это - Шурино. Это он так иногда выражается, когда хочет
высказать свое презрение к кому-нибудь или чему-нибудь.
Я обошел сзади Собачью клетку, просунул туда лапу, на всю длину вы-
пустил когти и с размаху хорошенько тяпнул по заднице идиота-Фоксика.
Тот завизжал, забился в истерике, и немедленно укусил моего приятеля -
огромного беспородного доброго Пса.
