серебряными узорами.
На голове царя - высокая стрельчатая шапка, узукрашенная драгоценными
каменьями, низ ее опушен темным соболем, на верху - усыпанный алмазами
крестик. На плечи царя наброшена горностаевая мантия, длинные полы которой
и рукава ниспадали до самых носков красных сафьяновых сапог. Стоящее на
бархатном ковре тяжелое кресло блестело и переливалось. Спафарий
рассмотрел: оно литое из серебра, по-серебру - золотые листья и цветы,
грани обложены дорогой костью. В правом углу палаты в израсцовом киоте
стояла икона Спаса, отороченная парчовым окладом; перед иконой теплилась
лампада. У стены, поодаль от трона, на мраморном постаменте стояли часы
затейливой заморской работы.
С замиранием сердца подошел Спафарий к трону и упал на колени. Царь
приподнялся, повернулся к иконе, перекрестился. Спафарий и стоящие рядом с
ним на коленях придворные тоже стали креститься. Потом царь сел в кресло и
приветливо улыбнулся. Спафарий подошел к руке.
Лицо у царя открытое и ласковое, глаза большие, светлые, доверчивые.
Большой белый лоб перерезала морщина; волосы, усы и окладистая борода
темнорусые. С виду царю лет пятьдесят, в движениях он медлителен, будто
устал, говорит глухо, едва слышно. Первых слов царя Спафарий не расслышал,
стоял смущенный, озадаченный. Нависла тягостная тишина, только громко
тикали часы. Спафарий подумал: "Добрая ли примета: часы слышу, а царских
речей нет?..."
Боярин Матвеев, стоявший рядом с царским креслом, обратился к
Спафарию:
- Великий государь премного доволен книжными трудами твоими.
Спафарий низко поклонился. Царь спросил:
- Какие мудрости ныне постигаешь? Чем порадуешь нас?..
Глаза Спафария блеснули.
- Безмерно тружусь, великий государь, скоро окончу книгу "О четырех
монархах".
- Труд похвалы достоин. Уповай на бога всемилостивого, и успехом
увенчается задуманное, - поощрил царь Спафария.
- Уповая, великий государь, молю заступника дать сил и здоровья...
Царь обласкал ученого трудолюбца. Он добавил ему жалованья до ста
тридцати рублей в год да положил ему пятьсот четвертей ржи да по полтине в
день кормовых.
Из царской палаты приглашен был Спафарий в комедийную хоромину,
открытую трудами и заботами боярина Матвеева. На представление в этой
комедийной хоромине царь пригласил думных дворян, бояр и других
приближенных своего двора. На возвышенных местах за решетчатыми дверцами
сидела царица с царевнами. Шла комедия об Эсфири прославленной. Играла
музыка, комедианты пели, танцевали, скоморошничали. Представление шло
целый день. Царь и его гости, не сходя с мест, просидели в комедийной
хоромине десять часов. Все хвалили столь умную затею боярина Матвеева.
Спафарий, видевший в других царствах немало чудес, остался комедийной
хороминой доволен. В горячем помощнике царя, боярине Матвееве, увидел он
мужа умного, просвещенного и смелого.
После комедийного зрелища царь не отпустил Спафария, позвал в
столовую палату к царскому обеду. В просторной палате стоял длинный стол,
накрытый парчовой скатертью. Над столом висело большое серебряное
паникадило с двенадцатью посвечниками и хрустальными перемычками. Горели
толстые восковые свечи, перевитые сусальным золотом. Свет от них через
хрустальные перемычки мягко падал на стол, на стены; оловянные тарелки,
серебряные кубки, золоченые блюда переливались живыми огнями. Гостям было
подано сто двадцать шесть перемен. Среди множества вкусных явств дворцовой
кухни отведал Спафарий первейшее кушанье царского стола - отборное мясо
белого лебедя с приправой из квашеной капусты и соленых слив.
Из царских палат вернулся Спафарий в свою посольскую камору
ободренный, радостный, гордый. Всемерные труды его щедро оценены. Спафарий
прилег на лежанку, погрузился в раздумье. Скоро уснул. Проснулся рано.
Через решетчатое оконце светилось голубое небо, осыпанное мелкими
облачками, словно пухом лебяжьим; в саду пели пташки, их веселому
щебетанию вторило сердце Спафария, на глаза его набегали умильные слезы.
Скоро это сладостное умиление сменилось горделивой важностью. Спафарий
поднялся, зашагал по комнате, потом сел к своему столу, заставленному
толстыми книгами, рукописями, листами. Положив на разгоряченный лоб руку,
он унесся в мыслях своих в беспредельные выси. "Сколь могуча Русь -
пресветлая родина росса славного, - шептал он, - сколь она обильна, сколь
величава!.. Как мелки, немощны многие государства и царства, к ней
прикосновенные!.. Сколь велико будущее Руси - премудрой матери стран
славянских!.."
Вновь поднялся, прошел по каморе, взглянул в оконце, улыбнулся.
По узкой дорожке шел работный человек, рослый, широкоплечий, в
домотканой рубахе, в пестрых штанах, на ногах лапти, за спиной вязанка
дров, и столь огромна, что Спафарий ахнул: "Какова силища, а!" То был
Степка, сынок стрельца Прохора. Работящий молчун Степка с большим радением
топил толстозадые изразцовые печи палат, особливо старался угодить
Спафарию. Знал: любит грек сидеть в жарко натопленной каморе. Умильно
глядел Спафарий на Степку и шептал:
- Какова Русь!.. Стоит извечно... Степки да Ивашки, Николки да
Прошки, всех и не счесть - множество, подпирают своими могутными плечами
Русь-матушку. Это они, богатыри-лапотники, сдвигают горы и прудят реки;
землю лелея, хлеб сытный родят. Это они поднимаются в небеса синие и
золотят маковки храмов; строят хоромы царские да боярские, лабазы да лавки
торговые; рубят дерево, куют железо, варят соль, копают золото; ходят по
морям кипучим, по рекам рыбным; возводят города. А когда случится напасть,
сунется на Русь иноземец, хватают рогатины, самопалы да вперед грудью
крушить, ломать ворота, чтоб неповадно было и впредь.
Спафарий шумно вздохнул. Обуреваемый высокими мыслями, торопливо взял
перо, склонился над писанием. Не разгибаясь, не вставая, просидел он за
трудами до обеда.
...В конце года, после написания Спафарием большой книги "О четырех
монархах", книги весьма ученой и прославленной, царь добавил оклад
Спафарию и пожаловал государев подарок - на пятьсот рублей отборных
соболей.
Спафарий стал вхож в дворцовые хоромы, часто его звали к трону
государя, особенно для речей с иноземными послами.
Оказывая услуги государю, он жил в большом почете.
Видя силу и богатство Руси, чтя ее христианский уклад, Спафарий
полюбил ее навечно. Стала она для него святой родиной.
Год 1674 оказался тягостным: царь и его близкие бояре глядели на
судьбу Руси с большой тревогой. Беспокоили турки, а в январе скорый гонец
привез царскую грамоту от нерчинского воеводы Даршинского. Воевода со
страхом доносил о новых угрозах маньчжурского императора, писал о немощи,
в которой очутился его острог.
Воевода напоминал о богдыхановой грамоте, в которой император
настойчиво требовал выдачи беглеца Гантимура, сетовал на воровских людишек
Ярофея Сабурова, которые хозяйничают на Амуре-реке и тем могут накликать
большие беды.
Царю Нерчинский острог чудился на краю света, и до Москвы, мол,
китайцам идти не ближе, чем до небес. О Китайском государстве царь знал
мало, а близкие, изведанные пути в Китай никому в Москве не были известны.
Одно смущало царя: иноземные послы и лаской и коварством, а ныне
угрозой требовали грамоты, разрешающей проход через Русь в Китайское
царство их караванам с товаром, учеными и иными людьми.
Царь собрал думных бояр. Боярин Матвеев говорил:
- Всеславный нашего посольства переводчик Спафарий, роясь в книжных
мудростях, сыскал о том царстве, великий государь, вести скудные.
Китайский царь похваляется, что царство его среди земли едино есть, а иные
государства на свете ни во что почитает и молвит, что-де всех иных земель
люди - варвары и глядят одним глазом, а они - обоими...
Бояре переглянулись, царь спросил:
- А ведомы ли пути добрые в их царство?
- Пути близкие, ладные, великий государь, неведомы. Сказывали наши
бывальцы, охочие люди да беглые казачишки, что по сибирским лесам рыщут,
добывая соболей, что-де царство Китайское без меры обильно, а жители ликом
скуласты, узкоглазы; радивые землепашцы, воинов полки великие и на бою
храбрые. От всех царей и царств отгородились каменной стеной высоты
преогромной и длины от моря и до моря...
Боярин замешкался, поднялся думный дьяк:
- Великий государь, ведаю я иные сказы о путях в Китай... Еще
блаженной памяти царь Федор Иванович клялся полякам безданно и беспошлинно
отдать торговлю с Сибирью, дабы сыскали поляки пути в царство китайцев.
- То ложь! - вскипел царь.
Думный дьяк виновато продолжал:
- Та ложь, великий государь, в писаницах помечена... А царь Борис
Годунов тем же клялся англичанам в соискании Китайской земли.
Царь встал:
- Иноземцам то выгодно, а Руси урон великий!.. А ты, думный дьяк,
прижал бы свой язык. Не в меру стал ты злословен...
Боярин Матвеев сказал:
- Надобно, великий государь, спешным ходом гнать в Китай
посольство...
- Дело молвил боярин, - вмешались бояре, - выгода Руси велика, да и
иноземцев это образумит; нет от них отбоя, спешно норовят попасть в Китай.
Несут они Руси ущерб...
Думный дьяк вновь не вытерпел, вставил свое слово:
- Памятую, великий государь, о том, что в Китайское государство тобою
послан был много лет тому назад посол Федор Байков. Царство китайцев столь
далеко, что посол твой, не сыскав ладных путей, кое-как добрался до Китая
неезженными окольными дорогами. Муки претерпел посол - пересказать
страшусь: едва жив остался! А выгода какова? Посла твоего люди китайского
царя обидели, обесчестили, со своей земли выгнали. Сколь горды!
Боярин Матвеев остановил дьяка:
- Обиды вспоминаешь, думный дьяк, ты не ко времени... Достойные послы
Руси пресветлым умом и сноровкой да силою государева слова у многих владык
иноземных спесь обламывали! То как?
Царь согласился:
- Надобно, чтоб в Москву доставили природного китайца с дарами их
царства, дабы можно судить об их облике и богатствах.
Подумав, царь добавил:
- Надобно посла разумного сыскать, чтоб чести нашей не посрамил, чтоб
в науках иноземных и речах был силен, в христианской вере крепок.
Боярин Матвеев поднялся:
- Не ошибемся, великий государь, коли пошлем посланником твоим
переводчика нашего Спафария. В христианской вере строг, чести твоей,
государь, не уронит, а об учености его и молвить не надо: учен премного...
- Грек умен, то истинно, - зашумели бояре, - но грек лукав, не
сотворил бы он тайную измену...
Боярин Матвеев вступился жарко:
- Великий государь, глаз имею ладный и примечал я иное. Ласки твои,
великий государь, дорогие подарки да жалованье пришлись греку по сердцу.
Не ищет он лучшего житья, чем на святой Руси. Ставит ее превыше всего на
свете. Однажды молвил: "Многие страны изъездил, несметные богатства имел,
но был беден - не сыскал родины... Теперь премного богат - нашел родную
землю свою; мать свою - великую Русь".
Бояре вновь зашумели:
- От сердца ли чистого то греком сказано? Не лукавы ли слова ради
отвода глаз?
Боярин Матвеев отвечал:
- Грек Спафарий Руси славный муж, тому порука деяния его добрые и
трудолюбие безмерное. Клялся он перед иконою со слезами на глазах: "И
живот, и родню, и богатства мои рад отдать, коль потребны они будут для
блага Руси!.."
- Хваления твои, боярин, сочту за праведные, - сказал царь. - Нарекаю
Николая Спафария царским послом.
