было жарить - "вспухала" в объеме раза в полтора, а как горячий кусок есть
станешь - сильно жжет горло. Есть можно было только в холодном виде. А лучше
всего - солить и сушить, а уж только после этого варить из нее суп.
А то еще такое было. В войну-то ведь недалеко от нас находился пост ВНОС
(пост воздушного наблюдения, оповещения и связи). Служили там
девушки-зенитчицы. И вот уж в конце войны, году в 44-45-м, заметили оттуда,
как к "двойному" озеру подлетал "оранжевый корабль", на борту которого горел
прожектор. Был даже дан выстрел в воздух - об этом потом много говорили.
Да и недавно, году в 50-51-м видели, как на то же озеро делал посадку
"корабль с фарами".
Что они там на озерах делают - Бог их знает. Да вот сами посудите. Однажды в
начале века на нашем-то озере, на бережку, видят - на кустах сети развешаны.
Не наши сети, с мелкой ячеей.
Старики-то сразу сказали: "Нечистое дело, черт рыбу ловил". Порешили сети
сжечь. А они в огне не горят - как студень становятся. Стали топорами рубить
- от сетей летят искры. Но изрубили все-таки. Погрузили их на четыре лодки и
затопили на той стороне озера. Говорят, один человек после этого умер.
Все, что рассказывал Гусев, мы сразу же записывали. Впоследствии я много раз
слушал Александра Петровича. Он приходил ко мне домой и рассказывал. Я,
боясь что-либо упустить, вновь начинал записывать. Потом оказывалось, что
какой-нибудь рассказ был записан дважды, а то и трижды. Но что интересно -
имена и названия повторялись точно. Годы назывались либо точно (часто
упоминалось и время года или даже месяц), либо приблизительно, но даже в
этом случае разница в датах никогда не была более одного года.
- А во время войны, - продолжал между тем Гусев, - неподалеку от нашей
деревни был концлагерь Но не немцы там содержались, а наши же, советские
люди - времена-то тогда какие были! Точно знаю, что много было там
интеллигентов, даже и из Кремля женщина-врач была, которая меня впоследствии
от болезни вылечила.
- Значит, заключенным разрешалось из лагеря выходить? - спросил кто-то.
- Разрешалось. Да и как не выходить: они ведь работали на лесоповале и на
полях, в основном картошку для нужд фронта выращивали. Приходили и к нам в
деревню. Обычно приходили косить крапиву на задворках - они суп из нее
варили. Ну, еда едой, худо-бедно была, а вот мужичкам из лагеря, может, и
винца когда хотелось, да где ж его взять? И что же вы думаете? Наладились
они к строго определенному времени - к часу дня - ходить на осарки, а ведь в
это самое время там находиться нельзя было. Ну, а им-то что терять...
Придут, постоят, да и захмелеют - вибрация как раз в это время была, корабль
в подземный свой путь отправлялся точно по расписанию.
- Приспособились, значит, - засмеялись мы.
- Да, приспособились, человек-то ведь ко всему приспосабливается. .
- А как же случилось, что вас не обычный доктор лечил, а врач из лагеря?
- Вот это-то и есть один из самых интересных случаев, что произошел со мной.
- Гусев оживился. - Но начну сначала. Дело было так В 44-м году картошки на
полях собрали много. Куда ее девать? Сразу-то всю на фронт не отправишь. Ну
и решили на осарках вырыть ямы и хранить ее там. И вот, когда одну яму рыли,
- а уж глубоко вырыли, метров около трех, - работник, что в ней находился,
позвал вдруг всех нас. А я как раз там был и видел все как есть собственными
глазами. Ну вот, позвал он нас, мы к краю ямы подошли, видим - пытается он
со дна ямы лопатой какой-то шар поднять. А шар поперечником миллиметров в
180-200 будет, в грязи, и будто бы известью выпачкан. И никак у рабочего с
шаром этим ничего не получается: и так он его, и сяк - никак не поднять.
Бросили ему лом. И ломом поднять не может. А у шара-то уже видны стали с
боков как бы прорези сквозные. Вот он лом-то в прорези эти вбил, подналег,
да и скрутил ему голову!
- То есть как "скрутил"? - не поняли мы
- А так Шар-то, оказывается, приделан был к трубе, что под углом примерно
градусов в 45 уходила под землю, в сторону кратера - потому его и поднять не
могли. Ну а работник ломом шар от трубы той и отломал. В этот момент то ли
сам шар, то ли что-то в земле под шаром зажужжало.
- Зажужжало?!
- Да И шар стал греться.
- ?!
- Рабочий схватил его руками и тотчас же бросил - горячий, говорит. И потом
в течение минуты у всех у нас на глазах человек этот как бы опьянел говорить
стал несвязно, ну буквально как пьяный, потом зашатался и упал на шар, прямо
шеей. Из ямы его на веревках вытащили - он без сознания, а шея и руки сильно
обожжены. Шар из ямы выбросили. Мужчину позже привели в сознание, но о
случившемся он ничего не помнил дня три. После этого у него на руках и шее
кожа облезла. Звали этого человека, помню, Романом, рыжеволосый такой. После
освобождения из лагеря он уехал, да на родине прожил недолго умер. Жена его
еще потом нам в деревню письмо прислала - сообщала о его смерти.
- Что же шар? - с нетерпением воскликнули мы.
- Шар - Старик помолчал - Отец-то ведь мой был сельским кузнецом. Ну вот,
пока взрослые вокруг работника суетились, я шар этот взял - и в кузницу.
Водой его отмыл и стал пробовать ковать - от шара летят искры длинные и
лопаются с треском, и запах при этом неприятный. От ударов грязь совсем
отвалилась, и стало видно, что снаружи шар как бы золотисто-серебристый,
оплавленный, и в поверхность вкраплены зерна светлого металла вроде цинка.
Вид и узор этих вкраплений напоминал соты, но были они помельче и не
симметричные. Внутри шар был полым, стенки всего миллиметров в 10, сверху -
отверстие, миллиметров в 80 поперечником, против него, снизу - остатки
обломанной трубы сантиметра 3 диаметром, вдававшейся внутрь шара и
приваренной аккуратным тонким швом, а сбоку шара, по всей окружности, шли
овальные вертикальные прорези - их было семь или девять. Нигде никаких
острых углов - все как бы заглажено. Внутренняя поверхность шара была
черная, словно вороненая. И на внутреннем пространстве, между верхним
отверстием и боковыми прорезями, друг против друга находились две
гравировки, будто бы тонким острым резцом чернение насквозь прорезали до
светлого металла.
Гравировки эти были такими... - Гусев стал рисовать.
Мы склонились над бумагой. От диска, окруженного какими-то лучиками, вправо
шли девять точек, над третьей был изображен серпик вроде лунного, над
восьмой - крупная черная точка. Схема Солнечной системы? В верхней части
рисунка была изображена синусоида с увеличивающимся шагом и какой-то
завитушкой на конце, внизу, в рамке, знаки типа "равно" и "дельта". От
третьей (считая от диска) точки вниз шла пунктирная линия, на которой в
нескольких местах имелось изображение "ракеты", двигавшейся "от Земли".
- А здесь что было? - спросил кто-то, указывая на полупустое место в левой
части рамки.
- Здесь, видно, ломом изображение побили, - ответил Александр Петрович. -
Пунктир этот вообще-то заходил на внутреннюю поверхность снаружи, через
"окна", но наружная часть шара была сильно побита и поцарапана - ничего не
разобрать.
Я уже говорил вам, что мне в то время было 16 лет. Все это я зарисовал и
записал. Не смог только я скопировать надпись в одну строку над этой
гравировкой - очень уж сложный шрифт, вроде арабского... Гравировки эти
видел и тоже зарисовал заведующий лесным хозяйством Александр Лукичев. Но он
уже умер...
- Эти рисунки и записи у вас сохранились? - спросил я.
- Нет. Перебирали мы с женой старые фотографии, письма, наткнулся я в
бумагах и на эти записи, а потом, когда все припоминаться стало, дай, думаю,
еще раз посмотрю - а рисунка-то уж и нет!
- Куда же он делся?
-Рисунок этот я вклеил в "Малый атлас мира". Брат мой, помню, перерисовал
его себе в блокнот. "Атлас" потом сдали в макулатуру, а блокнот у брата
куда-то затерялся...
- Далеко ли от места падения "стрел" был найден шар?
- Нет, метрах в двадцати... А картошка в той яме так и сгнила. Ее шлаком
сверху завалили, да спустя несколько дней верхний слой стал как бы
колыхаться и проседать. Туда шест сунули, а он и прошел без сопротивления до
самого дна. В войну целую яму картошки сгноить - за такое можно было и
поплатиться. Вот уж бригадир-то наш поволновался: побыстрей, да чтоб никто
не заметил, мужики завалили яму шлаком, а сверху, я помню, еще и пирамидку
из крупных шлаковых кусков сложили, чтобы, значит, место это отметить.
- Ну а что же стало с шаром?
- А шар этот у нас в кузнице дня три провалялся, да потом както незаметно
исчез...
- Как это исчез?
- Ну, как... Время-то ведь какое было - война. Не до загадок тогда было
людям. Да и мало ли что... Вдруг, скажем, шар этот фашисты забросили? А с
ним кто-то из наших занимается... За такие дела ведь тогда круто обходились.
Короче, все жители деревни были заинтересованы в том, чтобы шар исчез. И он
исчез... Лишь году в 51-м я случайно встретился с сыном Александра Лукичева,
Павлом; разговорились, стали вспоминать. А Павел-то летчиком служил,
вернулся, кажется, из Венгрии, денег - полные карманы. Ну, мы с ним,
конечно, выпили, сидим, то, се... Я в то время историю с шаром хорошо
помнил, но как-то не придавал ей значения. Вот Павел-то мне и говорит: "А
помнишь, шар-то в 44-м нашли?" - "Помню", - говорю. - "Ну так вот, он ведь у
нас на чердаке лежал, это мой отец тогда его взял, очень уж он ему
понравился".
- Ну а сейчас где же шар?
- Не знаю. С Павлом я виделся уже спустя годы, заговорил с ним про шар, да
он как-то увел разговор в сторону...
- Вы начали этот рассказ с упоминания о своей болезни...
- Да. - Гусев помолчал. - Не могу сказать точно, от чего это произошло, но
случилось все после того, как я шар в руках подержал. Занемог вдруг, да и
сильно: поднялась температура, побледнел, ослаб, месяц пролежал в поту и
слабости. Врачи приезжали, осматривали, понять ничего не могли. А мне все
хуже да хуже, уже есть ничего не мог. Что тут делать? Вот мать-то и
уговорила ту женщинуврача, что из Кремля, осмотреть меня. Фамилия ее была
Высокосова.
Та тоже долго поставить диагноз не могла. Потом дала мне таблетку - новые
таблетки тогда появились, сульфидин назывались. Мне полегчало. Да и старики
еще посоветовали матери понемногу мне водки давать. Так и выздоровел.
На минуту в комнате воцарилось молчание. Одни пытались както соотнести
услышанное с известным, понимая, что информация все-таки требует проверки.
Другие вполне откровенно и многозначительно улыбались. Гусев вновь на время
утратил уверенность, тем более что отдельные и довольно едкие замечания,
вроде бы ни к кому не обращенные, подобно ржавым гвоздям уже вбивались со
стороны в его речи. Мне всегда было непонятно, что заставляет присутствовать
при таких рассказах тех, кто слушать их не хочет.
- А наблюдались ли еще какие-нибудь странности в этих местах? - спросил
кто-то, желая замять чужое нерасположение и подбодрить старика.
- Были. Много. - Чувствовалось, что продолжение рассказа стоило Александру
Петровичу определенных усилий - Да вот хотя бы в 46-м году пришел из армии
Гусев Григорий (в деревне-то нас, Гусевых, много жило) и решил перед
селянами вроде бы похвастаться тем, как точно он по компасу ориентироваться
может; а в войну он в связи служил, по азимутам провода телефонные
прокладывал. Ну вот, стал он компас устанавливать, и вдруг, у всех на
глазах, стрелка отклонилась влево. Было это в пятницу, в восемь часов
вечера.
Сначала подумали - случайность. Мало ли что? Но стрелка вела себя так каждую
