пластиковой лентой на ветке (что здесь было отмечено?), но озер не было.
Медведица находилась где-то рядом; мы были на чужой территории, и
злоупотреблять терпением мохнатой родительницы, от которой в случае чего
спастись было невозможно, не стоило; по неопытности я недооценивал
щекотливость ситуации, а Гусев, по опытности, вероятно, ее переоценивал.
Какое-то время мы двигались по дороге.
- Нет - Гусев остановился. - Если судить по времени, озера мы прошли. А
места здесь сильно изменились - я их не узнаю Пошли обратно.
Мы повернули, вновь всматриваясь в чащу. Так ничего и не обнаружив, мы
благополучно возвратились к избушке.
7
Весла путались в стеблях толстых листьев кувшинок, цеплялись за подводные
коряги. Наконец лодка вышла на середину крохотного заливчика. Грести пожелал
Гусев. Вода и дальше от берега была коричневатой. Озеро, раскинувшееся
недалеко от избушки, имело форму эллипса и просматривалось во все стороны
хорошо. Длина его была около полутора километров.
- Давай погребу, Александр Петрович.
- Нет, я сам.
Гусев греб не спеша. Лодка повернула направо. Открылись еще два заливчика;
осарки находились примерно напротив второго из них.
- Вот здесь вот люди и лечились. - Гусев сложил весла, и лодка плыла по
инерции. Ничего особенного здесь не было: та же вода, тот же берег, разве
что по нему никто не ходил лет двадцать-сорок. Виднелся кем-то и когда-то
сработанный маленький мосточек.
Мы омыли руки и лица. Остроты по поводу ожидавшегося с минуты на минуту
омоложения, подобно шустрым муравьям, так и крутились у меня на языке, но,
взглянув на Гусева, я вновь присмирел. Прошлое властвовало над ним. Оно,
оказывается, властвовало и надо мной: я поймал себя на мысли, что
несостоявшиеся шутки были призваны подбодрить нас.
Мы переплыли во второй заливчик.
- Здесь всплывал корабль... - Комментировать Гусеву более ничего не
приходилось: я слышал об этой истории не раз. Признаюсь, нам было несколько
неуютно, как если бы мы, рассуждая о Несси, подозревали, что чудовище
находится под нами. За кустами, на небольшом удалении от нас, угадывались
березы, росшие на осарках.
- Давай погребу, Александр Петрович...
- Нет, Валерий... Погоди. - Гусев вновь взмахнул веслами, разворачиваясь, и
было заметно, что он старался не грохотать металлом по металлу: лодка и без
того гремела, как пустая бочка.
"Что же ударило по дну этой лодки сегодня утром?" - подумал я, не утруждая
себя поисками ответа и стремясь отделаться от этой мысли так же
стремительно, как вчера, во время грозы - от пламени свечи.
- А там вот зеленые человечки костер жгли. На той стороне. Точно напротив
нас. А березовый лесок - вон где. Видишь? - Я кивнул. - А здесь вот, на этом
берегу, где-то и сети с мелкой ячеей были развешаны. Помнишь, я тебе
рассказывал? - Я кивнул еще раз. - Верховой торф вон где, на той стороне,
как нам указали, завтра туда и поплывем. На, погреби...
Я развернул суденышко и повел его обратно. Места, конечно, были здесь
красивые, да какие-то заброшенные, неуютные. Ничего интересного мы не
заметили.
8
Дополнительный осмотр осарков показал, что изменения здесь произошли
большие, нежели Гусеву поначалу показалось. С северо-восточной стороны от
кучи находились еще две большие ямы. Их, по мнению Александра Петровича,
раньше здесь не было. Должно быть, отсюда брали землю для засыпки подполий,
когда деревню снесли, - решили мы. Никаких остатков часовни, установленной
когда-то вблизи кратера, обнаружить также не удалось. Ее местоположение, как
припомнил Гусев, можно было определить по яблоням, но где они? В двух местах
близ осарков стояли полусгнившие искривленные стволы яблонь - они это или
нет? Вечером, при скользящем освещении, я обратил внимание, что на поле, к
северу от осарков, под обильной травой просматривались какие-то
возвышенности в виде прямоугольников, но по размерам они больше подходили
под грядки, а не под могилы, которые я, вопреки утверждениям Гусева, пытался
отыскать для спасения "азотной" версии. Никаких измененных растений найти не
удалось. Может, это было связано с тем, что землепользователь, как
выяснилось позднее, подсеивал нужные сорта трав, изредка перепахивая и
удобряя поле, и новые виды растений заглушили росшие здесь?.. Может быть.
Хотя на поле довольно четко просматривались участки более яркой зелени,
часто - рядом с небольшими углублениями; здесь, вероятно, раньше стояли
дома, и определенная растительность, несмотря на подсеивание, сохранилась.
В целом масса подтверждений рассказам Гусева однозначно убеждала меня в его
правдивости, хотя, честно сказать, мы оба, понимая, что одного заезда
недостаточно для прояснения ситуации, все-таки были сбиты с толку тем, что
созданные нами в Ярославле стройные картинки предположений здесь оказались
начисто разрушенными действительностью, которая к тому же за последние сорок
лет проявила тенденцию к саморазвитию. Вместо прояснения ситуации мы имели в
головах ее безнадежно усложненный вариант.
Спускался вечер. Ноги гудели от ходьбы. Окончательно изъеденные комарами, мы
возвратились к избушке.
* * *
Набрав листьев смородины, которые мы добавляли в чай, я подошел к домику - и
стал свидетелем бесхитростной сцены, глубоко врезавшейся мне в сердце.
Александр Петрович стоял перед избушкой, наблюдая за ласточками, сновавшими
через оконце на чердак и обратно - там у них было гнездо. Птички летали
совсем рядом с нами, будто бы радуясь возвращению людей. Одна из них,
уцепившись лапками за косяк двери, крутила головой, глядя на нас черными
умными глазками.
- Ласточка, ах ты ласточка... - нежно говорил ей Гусев - Люди ушли, а ты все
живешь под крышей. Ах ты добрая ласточка...
9
Наблюдения за компасами с 12.30 дня в течение обеда и вечером, с 19.30 до
20.30, в этот день не дали ничего. Север оставался на месте.
В немыслимой тишине мы сидели у костра. Медный лист заката бросал на пейзаж
скупой отблеск пламени, горевшего под горизонтом. Красная зелень отягощенных
росой кустов и деревьев выступала из луж волнующегося тумана. Совсем рядом
из зарослей с удивительной для дикой природы точностью выдавал свои позывные
коростель.
- Вот ты видишь это углубление? - спросил Гусев, указывая на яму в
нескольких метрах от домика. - Здесь раньше прудик был, а рядом стоял дом.
Историю эту рассказала мне бабушка, которая в нем жила, - Марья Барбашова.
Случилось это году в 39-м, в Михайлов день, уже выпал небольшой снежок.
Старушка только лишь закончила есть, как в избу вошел невысокого роста
человек с темным лицом и в серой одежде; штаны доходили до самого полу.
Бабушка испугалась поначалу, а потом видит - перекрестился тот человек на
икону в углу, поздоровался, попросил разрешения отдохнуть. А ведь
сельский-то житель - он гостеприимный... На столе еще самовар стоял, вот она
ему и предложила поесть да чаю попить. От еды он отказался, а чай стал пить,
добавляя в него порошок. Когда сидел, ноги под лавку прятал. Разговорились,
и бабушка постепенно успокоилась. Назвал он и имя свое. Длинное имя.
Запомнилось мне лишь окончание этого имени - "...рама", ну а запомнить-то
его легко. Вот сидят они, говорят. Вдруг вынимает человек этот как бы
портсигар с острыми углами и кладет на стол. Потом сверху портсигара потянул
за пуговку и вытащил из него проволочку Старушка и спрашиваетчто, мол, это и
зачем? Человек тот улыбнулся, стал объяснять.
Бабушка-то мне так и говорила: и снаружи тот человек чудной был, да, видно,
и характера такого же: стал сказки рассказывать. Мне, говорит, на корабль
опаздывать нельзя, а там поломка. Ну да я, мол, не беспокоюсь, так как место
это разбирали неоднократно и к сроку улететь успеем. Ну, думает старушка,
чудной человек, видно, сказкой меня за чай благодарит. Сидела, сидела, да и
в сон ее потянуло. "Ты уж, батюшка, - говорит, - извини, а я прилягу пойду".
Помнит, из соседней комнаты видела, что и тот на лавку лег. Да и уснула.
Проснулась, будто толкнул кто... "Что ж это я, дура старая, чужого человека
в дом пустила, а сама спать улеглась?" Встала, глядь - а того уж и нет. Она
- на улицу. А уж смеркалось... Видит, от крыльца идут по снежку следы
странные, будто человек на одних каблуках шел. Она по следам этим пошла,
видит - поворачивают они на осарки, а уж туда ли они шли - неясно, так как
здесь, на полянке, снег-то ветром сдуло...
Я сидел перед костром. Высохший прудик был в десяти метрах справа, осарки -
в ста двадцати прямо передо мной. Все находилось невероятно близко. Девять
долгих месяцев рождалась идея побывать здесь И вот все сбылось. Как много
было передумано - и как невероятно все оказалось и запуталось. Вон, прямо по
курсу - чужой "космодром". Полдня я сегодня топтался по нему.. Странным было
то, что, находясь на месте, я перестал удивляться. Не верилось, что всего
лишь вчера мы пришли сюда. Отклонились стрелки компасов.. Я думал об этом
совершенно спокойно. Все это было, конечно же, давным-давно. Это меня не
занимало сейчас. Какая-то мысль сама собою зарождалась в мозгу так глубоко,
что он не мог пока прочитать ее Я насторожился, боясь спугнуть эту мысль, и
уловил лишь часть ее: "рама". Имя человека. Зачем оно мне? Мысль крутилась,
как колесо застрявшей машины, и в тот момент, когда Гусев начал снова что-то
говорить, в мозгу вспыхнуло еще одно слово: Индия!
- Много здесь чудес бывало, - продолжал Александр Петрович - На месте-то так
одно за другим и припоминается... Вот что я тебе еще не рассказывал. Слышал
я, что в километре от деревни, на поляне, нашли однажды всаженную в развилку
дерева большую стрелу, в рост человека. Стрелу эту из дерева вытащили и
забросили на крышу хлева. После этого у хозяина хлева перемерли все
животные, а какое-то время спустя скончалась и жена...
- А что же эта стрела из себя представляла и куда ее потом дели?
- Об этом не знаю. Говорили люди: "стрела" - и все тут... Я еще, помню,
принес как-то ветку елки с того места - хвоя какая-то была на ней
ненормальная. Бросил на двор. Так телка-то у нас после этого вся в поту
была. Бабушка как узнала, откуда ветка - меня отругала, а ветку в землю
закопала.
А было еще и такое. Рассказывала об этом Перепетуя Паршина. Муж-то ее умер в
43-м году... Вот она и говорит: а ведь отец-то мой (так она мужа называла),
нехорошо сказать, а в последние годы перед смертью как бы умом повредился...
Я бы, говорит, об этом и не знала, да году в 37-38-м муж исповедовался при
мне, вот я и слышала. Рассказал он священнику вот что. Сидел он однажды на
скамеечке на берегу реки - было такое место устроено для отдыха, - и вдруг,
говорит, словно опьянение напало... Напротив-то елка была, так, говорит,
будто бы на ней что появилось, а что - не помнит, и как бы музыка
началась... Уснул он так-то. Потом чувствует - смотрит кто-то в затылок,
обернулся - а сзади стоят несколько "зеленых" людей, и позади них "на ногах"
стоит нечто большое по размерам, а по виду "как хлеб", то есть в форме
каравая. Ну вот, стоят эти люди, ничего плохого не делают - и будто бы
приглашают его идти за ними. Страху у него никакого не было, встал он и
пошел за теми людьми, и поднялись они все в тот "каравай". Сразу же понял
он, что требуют от него снять одежду, - он снял. На одежду ту посветили они
светом и дают знать, что, мол, одеться можно. Тот их понимает, оделся Стали
они ему показывать "маленькое кино", видно все хорошо, как наяву; видел он,
