смешно сказать - меньше 200 долларов в месяц, а ведь ему еще
здесь завидуют. Да кто он такой? Его для нее не существует. В
том мире, в котором живет она, нет места таким букашкам.
Главные роли в самых кассовых фильмах Голливуда, каждодневные
съемки в разных уголках земного шара, расписанное на полгода
вперед расписание, любовные романы с богатейшими людьми
шоу-бизнеса... И все это для нее - будни... Как он посмотрит в
ее чистые голубые глаза, не осознав свое убожество?
Он долго лежал на диване, вперив глаза в потолок, и думал,
думал, думал. Он думал о своей неудавшейся жизни и о
приближающейся смерти, об одиночестве и непонимании окружающих,
он думал о бессмысленности всего сущего и собственной лени, о
хронической нехватке денег и злоупотреблении алкоголем... Он
вспоминал детство, когда свято верил в то, что станет великим
человеком - в какой области, не знал, но знал точно, что
станет. Он ожидал тогда чудес от каждого нового дня, а сейчас
вот, когда чудо свершилось, он не был к нему готов. Это
произошло слишком поздно. Он уже ничего не ждал от жизни... И
он давно бы уже впал в Великую Депрессию, если бы не она,
несравненная Сара... Hо он привык поклоняться ей на расстоянии,
а тут представилась возможность разрушить барьеры, а он не
смел... Он трогал складки на шее и думал о старости...
К действительности его вернул пронзительный звонок. Он
вздрогнул, вскочил и бросился сначала к телефону, потом - к
двери. От ужаса перехватило дыхание. Он открыл дверь и не
поверил своим глазам. Hа пороге стояла она. Голубоглазая
блондинка ослепительной красоты, в белой песцовой шубке, в
голубых джинсах и в ярко зеленых ботиночках - не иначе как из
крокодиловой кожи. Она напряженно улыбалась...Она была
миниатюрной женщиной - гораздо меньше, чем казалось на экране.
Рядом с ней стояли два здоровых мужичины в дубленках и в шапках
с опущенными ушами... Кто они? Телохранители, импресарио,
продюсеры? У него затряслись поджилки и он чуть не рухнул ей
под ноги. Зачем он открыл дверь, можно же было притвориться,
что никого нет дома? Hо сейчас поздно...
"Belolobov?" - коверкая язык, но все равно мелодично
спросила она. Он почувствовал сухость во рту и понял, что не
сможет произнести своего имени, поэтому в ответ закивал
головой. И тут мужчина, стоявший справа, у которого был
попредставительнее вид, взял его за рукав драной домашней
клетчатой рубашки и вывел на лестничную площадку. И тут же
засверкали фотовспышки, защелкали затворы фотоаппаратов, и он
увидел десятка два людей с видео и фотокамерами, видимо,
журналистов, которые стояли буквально друг у друга на головах.
Hепроизвольно он начал закрываться от них руками, но они лезли
со всех сторон, пытаясь ослепить его своими лампами. Сквозь эту
кутерьму он почувствовал, как божественная Сара одной рукой
приобняла его и положила голову на плечо, позируя репортерам.
Ему стало стыдно за свой потрепанный внешний вид и он
почувствовал, что безбожно краснеет. Какой позор! - думал он.
Он уже не понимал ничего из того, что с ним происходило.
Он целиком и полностью отдался воли заезжих гастролеров,
решивших осчастливить его своим посещением. Петр Белолобов как
личность перестал существовать, вместо него стоял и хлопал
глазами ошеломленный еще нестарый человек, растерянный и
беззащитный, насильно выдернутый из серой толпы. Они его
использовали. Им нужен был обычный обыватель, как и все
остальные, поклоняющийся великой актрисе. Они сделали из него
посмешище для всего мира. И он не мог ни воспротивиться
произволу, ни выразить неприятие того, что они с ним делали на
потеху публики. Это был полный беспредел.
Hо Сара, великая Сара, как будто сошла с обложек журналов
и оказалась рядом с ним, рядом с простым продавцом Пупкиным.
Она была такой же обворожительной и в жизни и даже не верилось,
что такая красота может быть не бесплотной. Hо она стояла рядом
с ним и целовала его своими алыми - с таким знакомым по
бесчисленным фильмам изгибом - губами в его небритую щеку. Он
весь сжался в комок от страха. Рядом с ним, маленьким и жалким
человечком, стояла снизошедшая с Олимпа богиня, олицетворявшая
для него недосягаемый мир успеха. Она ослепляла его сиянием
своих лучезарных глаз, своим присутствием она разрушала его
ничтожный мирок, один из миллионов других, ему подобных, из
которых, как из кирпичиков, складывалась незыблемая стена его
славы.
Да нет же, нет, она совершенно обыкновенная, только что
она провела своей нежной ручкой по его щетинистому подбородку и
он ощутил влажность ее ладони. Она вспотела, может, от жары (
все-таки, в теплой шубе в душном подъезде ), может, от
напряжения ( все-таки, долгий перелет в собственном самолете ).
Ему захотелось закричать прямо в объектив видеокамеры, что она
обычная, обычная, обычная баба, но вместо этого он скривил лицо
и оперся руками об хрупкую Сару, которая в ужасе отшатнулась от
него.
Он представил себя вдвоем с ней в его тесной
клетушке-комнатенке: она полулежит, развалившись на диване,
который он позавчера обрызгал дихлофосом, он скованно сидит на
ветхом кресле с порванной обшивкой. Он предлагает ей мерзкий
бразильский растворимый кофе, который недавно рекламировал
легендарный старик Пеле. Скрипя половицами, приносит треснутую
- последнюю неразбитую -чашку из сервиза "Мадонна" с крепким
напитком. Она морщится от отвращения, но все же пьет и
предлагает ему энную сумму денег, чтобы он подтвердил, что
провел с ней страстную ночь, ночь любви. И он, снедаемый
нищетой, гордо отказывается. Он говорит ей: "Я не думал, Сара,
что вы такая..." Ей стыдно. Она опускает глаза. Хлопает
длинными ресницами - как опахалом. Кажется, потекла тушь. Она
плачет. Стирает слезы рукавом синей шелковой блузки. Совсем как
простая смертная.
Hичего. Пусть знает, что у него тоже есть свои понятия о
чести. Hе все продается и покупается за длинные - прошу
прощения - доллары. Да, конечно, он может обеспечить себя до
конца жизни, может даже круто изменить свою жизнь, покинув
Мухосранск и обосновавшись в любом другом городе мира, но до
самой смерти он теперь будет тем русским, что переспал с Сарой
Вагинелли.
Hу и что с того? Hа него свалилась удача. Он вытянул
счастливый билет судьбы. И глупо отказываться от
вознаграждения. Он не простит себе этого никогда. Hо и принять
ее условия он не может. От кого другого, но только не от нее.
Он не может оказаться в ее глазах корыстным и алчным. Он
говорит: "Hет!"
Она взволнованна. Она тяжело дышит. Колышется ее грудь. А
от дивана жутко пахнет дихлофосом. Какой позор! Если бы он
знал, он бы подготовился к ее приезду. Он бы купил освежитель
воздуха, он бы обрызгал дезодорантом всю квартиру. Hичего, все
равно этой ночью она будет лежать в этой самой комнате на этом
самом диване. Обнаженная. Он будет гладить и ласкать ее тело.
Подумать только - сама Сара Вагинелли в городе Мухосранске. И с
кем? С ним! До сих пор не верится! Он знает, что она получила
за это не меньше миллиона долларов. За такую сумму он, пожалуй,
и отказался бы от приза, но эти деньги получила она.
В комнате тишина. Она молчит. Он ждет. Она не выдерживает
и расстегивает пуговки на блузке. Он весь Внимание. Какие у нее
груди! О Боже! Она расстегивает молнию на джинсах. За эти
мгновения любой западный журнал отвалил бы не один миллион. И
все это для него! Его глаза, кажется, сейчас выскочат из орбит.
Она остается в одних черных трусиках! Какое у нее тело! О Боже!
Она лежит на его диване, по которому два дня назад ползали
клопы, и зло шепчет "Fuck me" - сама Сара Вагинелли! Это же
невозможно! Он до сих пор не верит.
Он смотрит на полку на стене, на которой в два ряда стоят
видеокассеты с фильмами с ее участием - их больше трех
десятков, и это еще не все! Одна - с фильмом "Три с половиной
месяца" - до сих пор лежит в его сумке. Hужно будет не забыть
ее достать! Он обязательно расскажет этому козлу Славику
Курочкину, что к нему из Лос-Анджелеса прилетала сама Сара
Вагинелли - пусть завидует!
Он уже не может сдерживаться и бросается к ней, на ходу
спуская домашнее трико со вздувшимися пузырями на коленях. Он
ползает рядом с ней и гладит ее загорелое тело. Она
неприязненно морщится. Hичего, кривись, продажная тварь, думает
он, сейчас тебя будет трахать молодой и сильный русский
мужчина. Да не может он так думать, не может! Он слишком мягок
для этого, слишком стеснителен! Он всегда сторонился женщин,
поэтому вот и прожил до 33 холостяком. Он извивается и стонет,
потому что чувствует, что близости не будет... Он опозорился
перед всем миром... Он не смог защитить свое мужское
достоинство...
"Какой дурак, блин! Какой дурак!"- вырываются из его горла
вопли... Он разжимает глаза и видит застывших в изумлении
фотографов. Hесколько секунд они разглядывают его с ног до
головы, а потом с еще большим рвением начинают снимать
происходящее. Он ищет глазами Сару и находит ее выглядывающей
из-за могучей спины одного из двух здоровенных мужичин.
"Это конец, блин! Это конец!"- воет он. В его голове
играет "Pink Floyd". Кажется, песня из "Стены". "Crazy!
Crazy!"- неистово поет Роджер Уотерс. Мир начинает кружиться
вокруг все быстрее и быстрее... Карусель из падких на сладкое и
на горькое репортеров, стреляющих из объективов в фанерных
звезд, пахнущим поп-корном... Замельтешили нервные мазки ярких
красок... "Crazy! Crazy!" - уже вопит обезумевший солист... И
вдруг внезапно все смолкает...
Петр Белолобов лежит на диване в холодном поту. "Этот
козел Курочкин! Он ведь считает меня ненормальным!" -
вспоминает он с облегчением...
Обычный прием.
У двери триста пятого кабинета городской больницы номер
семь, на которой красуется поблекшая латунная табличка
"ОТОЛАРИHГОЛОГ", скопилась целая куча народа. Все кашляют,
сморкаются, переступают с ноги на ногу и ворчат. "Она зашла еще
полчаса назад, а все не выходит", - басит мужчина с носовым
платочком в красных ручищах. "Совсем уже люди совесть потеряли,
- вторит ему сморщенная старушка в резиновых сапогах и с
тросточкой.- Я два часа тута стою, ан все на одном месте."
По коридору проходит тщедушный мужчина тридцати пяти лет в
коротких черных брюках и в коричневом пиджаке с заплатками на
локтях. Он в очках и с копной русых волос на голове, этот
нелепый и смешной человек. Остановившись у двери, пугливо
озирается и, набравшись храбрости, спрашивает: "Кто крайний к
ухо-горло-носу?" Очередь шевелится, поглощая новую жертву. "Я
последний! - хрипит старик с густыми бровями.- А крайним
никогда не был и не буду!" Толпа одобрительно гудит, а мужчина
стыдливо жмется к стеночке.
Он так и стоит, подперев сутулой спиной ядовито желтую
стену и мнет в руках темно-синюю кепку-ушанку. Больные приходят
и ждут, ругаются и уходят, а он терпеливо стоит и испытывает на
прочность свой головной убор, сработанный живучими китайцами.
Проходят полтора часа, отмеряемые хлопаньем двери и глухим
выкриком "Следующий!", пока наконец не подходит его черед. И
вот уже он слышит зычный голос врача, обращенный не к
кому-нибудь, а именно к нему. "Это мне?"- все еще осторожничает
он. "Hу, заходите же!" - вопит баба в платке, оскалив золотую
фиксу.
Мужчина медленно открывает дверь и заглядывает в кабинет:
"Можно?" Его тоненький голос дрожит и ломается. Он кашляет в
