голову и, выпрямившись, стукнул себя кулаком в грудь, так что она
загудела.
Газировщик вспоминал:
- Да, брат, сильна Дракоша. Эх, как вспомнишь ранешние времена...
Жизнь-жистянка... Как мы с ней гуляли... Эх, как же он назывался?.. А!..
По Бродвею!.. Тогда это называлось: "Прошвырнуться по Бродвею". Только что
это - убей не знаю.
Леший даже жевать перестал. Его хлебом не корми, дай вспомнить
старое, хоть и помнил он с гулькин нос, а туда же...
- Да, - говорит. - Раньше еще кино было. Тоже - штука. Там, помню,
жизнь показывали. И эту... любовь. Такие все красивые - спасу нет.
Особенно женщины... Они ведь, женщины, и влюблялись. То в одного, то в
другого. А первый, ясное дело, мучается. И как надоест - возьмет пистолет
и хлоп соперника. А то и ее, и соперника. А если кино уж совсем
интересное, то в конце и себя. Ну, это уже в конце. Да и не каждый, ясное
дело - жить-то хочется.
У Крокена аж рот раскрылся. Он слушал и боялся дохнуть.
И только Аристарх сидел злой, как два птеродактиля, и клял себя.
Ну и дурак. Ведь знал же, чем это кончится. Нет же, понесло. Старых
друзей решил проведать. Вот - проведал. Доволен? Ведь они сейчас все и
разболтают... А уж поздно, ничего не изменишь. И бросать Крокена нельзя,
Дракоше слово дал. И придется его тащить за собой всю дорогу. И что это
будет за дорога? Страшно даже представить. Вопросами замучает. Куда не
надо соваться будет. И нарвется... А как тогда Дракоше в глаза смотреть?
Вот в чем штука.
Ну ладно. Сам виноват, сам и будешь расхлебывать. Эх, если бы один
Леший, я бы его отвлек от этого разговора... А там - спать до самого утра.
А потом быстренько-быстренько собрались и - ходу. Вот бы и обошлось...
Но ведь еще Газировщик. Так что можно не рыпаться. Газировщика вокруг
пальца не обведешь. Да и помнит ничуть не меньше меня, а может, и больше.
Да только поди узнай, молчит - слова не выдавишь. А иногда как скажет -
хоть стой, хоть падай.
Аристарх подумал, что пропадать - так с музыкой, хлебнул еще
моркусного сока и зажевал колбасой. Вопрос Крокена прозвучал громко, и
видно было, что парня зацепило и теперь он не отстанет:
- А как раньше-то было? И почему все стало таким, как сейчас?
И тут Аристарх окончательно уверился, что все пропало. Да и прах с
ним! Будь что будет!
Он стал ждать, что ответят Леший и Газировщик, которые молчали совсем
недолго, но этого хватило, чтобы Аристарха охватила звериная тоска по
статичному миру. Потому что нестатичный мир был обильным и интересным,
вроде бы привычным, но все же бесконечно чужим, что ни придумывай, как ни
храбрись. Он понял, что Лешему и Газировщику тоже плохо, а может, и хуже.
И только Крокен весь подался вперед, и глаза его светились любопытством, а
руки чисто машинально крошили булку. От напряжения он вспотел и облизывал
губы раздвоенным языком.
Не так он был и глуп, этот Крокен. Он понимал, что имеет единственную
возможность узнать все. И упустить ее было невозможно.
Газировщик закашлялся. Внутри у него зажглась и погасла какая-то
лампочка, словно бы он подмигнул.
- Видишь ли... - начал Газировщик, и голос его был задушевным,
простым. Так обычно начинают долгий разговор.
Аристарх даже обрадовался. Рассказывать - так все.
- Видишь ли... Когда-то весь окружающий мир был другим... Это был
удивительно статичный мир, где полено оставалось поленом и не имело
возможности неожиданно превратиться в телевизор. Так же и разумные...
Насколько я помню, они не умели делать то, что умеем мы, но обладали таким
могуществом, что нам и не снилось. А потом произошло нечто, и этот мир
превратился в наш... Понятно?
Крокен быстро кивнул и спросил:
- А мыслящие?
- Они изменились и живут теперь в нашем мире.
- Где? Их можно увидеть?
- Можно. Посмотри вокруг. Мы трое и есть бывшие мыслящие. В том мире
мы были абсолютно одинаковые и назывались очень странно. Как - точно
установить не удалось. Но что-то похожее на "лутти" и "щеловеки". Самое
страшное то, что, изменившись, мы утратили нашу память. Остались только
противоречивые обрывки воспоминаний и снов. Поэтому облик статичного мира
восстановить необычайно трудно.
- А что с ним случилось?
- Невозможно сказать. Есть множество гипотез, но все они имеют
недостатки... Могу их тебе перечислить, кто знает, вдруг сумеешь узнать,
какая правильная... Так слушай...
- Да брось-ка ты, - вдруг ожил Леший и проворно взял один из
моркусов. - Затянул... Давай, брат, лучше. Да, были раньше веселые деньки.
А сейчас еще лучше.
Он свернул голову у моркуса и сунул его Крокену в руку. Действуя как
автомат, открутил головку у следующего, высоко его поднял и сказал:
- Прошлое?! Будь оно неладно...
И все остальные тоже стали пить моркусный сок. А потом Леший поймал
Крокена за гриву и, пригнув его голову к себе, стал рассказывать, как
ходил в черный замок. И, конечно, безбожно врал.
- Представляешь - захожу. А там, вот провалиться, тридцатиметровые
потолки... А у хозяйки нос добрых два метра. Берет она этим носом ножи и
начинает точить...
И тут же бубнил Газировщик:
- А теперь представим, что в данное уравнение мы подставили минус
единицу. Всего-навсего. Но конечный результат будет иметь не одно решение,
а бесконечное множество. Вот так и наш мир имеет множество решений...
Из приоткрытой дверцы Газировщика нескончаемым потоком тянулись
маленькие лягушата. Зеленая лента двигалась по земле и исчезала в ручье.
- А если допустить, что кто-то изобрел что-то, под названием
"бомба"... Что это такое, я тебе потом скажу. Но, поверь, это самое
страшное на свете. И эта штука где-то падает и взрывается. Он и есть минус
единица. Когда ее подставили в уравнение жизни, мир стал иметь бесконечное
множество решений. Вот так...
- Все это странно, - сказал Аристарх, пытаясь согнать с плеча
грустную летучую мышь, которая никак не хотела улетать, а все чесала и
чесала когтистой лапкой его длинные волосы. Ненадолго ему тоже стало
грустно, но потом он разозлился и, воткнув в землю два пальца, объявил,
что ртом питаться безнравственно. А боженька все видит и накажет всех.
Но Крокен крикнул, что еще в прошлом году выбил этому типу все зубы,
так что он сидит на своем небе и не рыпается.
И тогда Леший спросил: "Продеформируем?" Аристарх испугался, но
почему-то согласился. А Крокен молча кивнул.
Леший вытащил из кармана черную коробочку и швырнул ее на скатерть.
Разбив две чашки, она остановилась и оглушительно взорвалась.
Это было странно, необыкновенно странно. Время и пространство
сливались в единое целое. Когда же это случилось, стало возможным измерять
пройденный путь в секундах и минутах, а время - в метрах и километрах. И
это было печально, невообразимо печально. Хотелось плакать, но он
держался, вспомнив, что совсем еще недавно жил в невероятно статичном
мире.
Время сделалось видимым и ощутимым, сливаясь в полосы и закручиваясь
в петли. Чисто случайно одна из них схватила Аристарха за шею и потянула
за собой в сырую и темную бездну, наполненную горестными вздохами и
слезной капелью, где по углам спряталось отчаяние и клубился туман печали.
Безгранично скорбя, он упал на дно, ощущая, как туман и слезы
разъедают глаза. Он взмахнул руками. Наверное, это было воспринято как
знак. Неизвестно откуда глянул хор опечаленных голосов. Туман рассеялся...
Вокруг расстилались унылые пески, и лишь на горизонте виднелись горы.
Аристарх пошел к ним, с каждым шагом пение становилось все тише и тише. Но
легче от этого не было. Хотелось покончить с собой. Веревку можно скрутить
из одежды, но где взять дерево?
Однако природа предусмотрела все. В пяти километрах пополудни,
отмахав около шести-восьми часов, он упал от солнечного удара и километра
через полтора умер.
Солнце высушило его труп и обнажило кости. А когда все рассыпалось в
прах и остался лишь один белый череп, ближайший камень сказал ему голосом
Газировщика:
- Стоит представить, что основная часть каждого человека находится в
четвертом измерении... И вот, в силу каких-то причин, положение
четырехмерного человека изменилось. Для обитателей трехмерного мира
человек исчез и возникло что-то другое: Кентавр, Леший или Газировщик...
Естественно, и сам человек стал воспринимать окружающий мир по-другому...
Чем не объяснение? Вполне правдоподобно. И попробуй опровергни!
Безжизненное солнце покрылось голубыми пятнами и сказало голосом
Лешего:
- Да наплюй ты на эти объяснения. Дерни-ка лучше еще один моркус.
И ему вторил раскаленный ветер, едва слышно прошептав голосом
Крокена:
- Как интересно. Но почему никто раньше мне об этом не рассказывал?
Почему, Аристарх?
Аристарх хотел ответить, но только скалил зубы.
Ветер пригнал тучу, и она пролилась дождем, и пустыня зазеленела. Все
тянулось вверх, распускалось и цвело. Оставаться в стороне от этого было
неудобно. Аристарх пророс.
Тоненький стебелек быстро вырос в огромное дерево. Почувствовав свою
силу, Аристарх выдрал корни из почвы и отправился гулять. Сколько можно
стоять столбом? Так недолго и забыть, для чего ты предназначен.
Утром он шел на восток, к обеду на север, после обеда на запад и к
вечеру на юг. И так - день за днем.
Весело перепрыгивая через ручьи, распугивая сновавших под прозрачной
пленкой воды ихтиозавров и плезиозавров, он штурмовал горные вершины и,
радостно напевая приветственные гимны, прыгал в пропасти, плавно опускаясь
в горные реки, принимавшие его в свои холодные объятья. Вероятно, им
хотелось, чтобы он остался, но Аристарх решительно карабкался по отвесным
стенам и снова пускался в путь. На восток! На север! На запад! На юг!
Вскоре он уже шел по узкой тропинке, которая постепенно превратилась
в дорогу. Самое приятное было в том, что она предугадывала каждый его шаг,
поспешно сворачивая в нужную ему сторону.
И тогда он понял нехитрую истину: "Главное - идти". И шел, хорошо
понимая, что лишь достигнув цели сможет понять, чем она является.
До цели оставалось совсем немного (все признаки говорили об этом),
когда дорогу ему загородил хитроватый мужичок и после небольшого разговора
срубил Аристарха под корень. Потом отделил лишние ветки, распилил ствол и
поколол его на дрова. Ветки использовал на колья для виноградных лоз,
дровами стал топить печь, а листья и мелкие веточки остались на земле -
гнить. Дрова сгорели и превратились в дым и золу. Колья поддерживали
виноградную лозу. Листья и веточки стали перегноем, который был удобрен
золой. Дым унес ветер. Виноград созрел. Мужичок его собрал и превратил в
вино. А перегной был вспахан и засеян пшеницей.
Ветер летал по свету, вино бродило в бочке, пшеница созрела. Ее
собрали и смололи в муку.
Однажды мужичок испек из муки хлеб, откупорил бочку, налил вино в
стакан и сел на скамеечку перед домом. Он сделал вдох, и та часть
Аристарха, которую носил ветер, попала в его легкие и осела там. Потом он
откусил хлеб, и другая часть Аристарха вошла в его желудок. Потом он выпил
вино и приобрел последнюю часть Аристарха.
Так он и сидел на лавочке, дышал, пил вино, ел хлеб и постепенно
становился Аристархом. Пока не почувствовал, что он и есть Аристарх...
Аристарх открыл глаза и увидел краба, который собирал в кучу грязную
посуду. Неподалеку лежал Крокен, неловко разбросав копыта, громко
всхрапывая и пуская сонную слюну. Вдруг он проснулся, застонал и, схватив
краба, засунул его себе под голову и затих. Краб что-то яростно шипел,
