многие из нас не видели Казимира, но все хорошо помнили черты его
юношеского лица, и когда он вошел в черной одежде и занял назначенное ему
место подле настоятеля, - все внутренности наши перевернулись. А сам
королевич, хоть уж конечно, не ждал, что мы искали его, и, может быть,
даже и лиц наших не помнил - все же, заметив нас издали, задвигался на
месте, словно что-то вспомнив. Но наше молчание успокоило его, и он
перестал обращать на нас внимание.
Когда трапеза окончилась, и была произведена благодарственная
молитва, Казимир поднялся и пошел вслед за другими. Но нами овладело
беспокойство, и нам уж трудно было оставаться в неизвестности; мы
заступили ему дорогу и пали перед ним на колени.
Он испугался и отступил, сложив руки и говоря:
- Что вам нужно от меня? Кто вы такие?
Монахи тотчас окружили его, словно собирались защищать от нас. Тогда,
целуя край его одежды, я решил заговорить, прося его смилостивиться и
спасти нас так, как будто через меня умоляла его вся наша страна:
- Государь наш милостивый! Смилуйся над нами! Тебя скрыли здесь от
нас, но мы и сюда пришли за тобой. Сжалься над опустевшим краем, в котором
ты родился, сжалься над разрушенными костелами, где находят себе приют
дикие звери, сжалься над рыцарством своим, осужденным на резню, над не
отомщенной кровью и слезами. Вернись к нам, умоляем тебя об этом, вернись
и царствуй над нами!
Слезы потекли из глаз королевича, и он сказал растроганным голосом:
- С вами случилось только то, что вы заслужили своей изменой мне и
матери моей. Вы сами изгнали от себя кровь ваших королей. Оставьте же меня
мирно окончить здесь мою жизнь. Я навсегда отказываюсь от земной короны,
чтобы приобрести в замет нее корону небесную. Хочу жить в тишине и служить
только Богу.
Но когда он отступил, как бы собираясь уходить, мы на коленях
поползли за ним и преградили ему дорогу.
- Если не нас, то хоть детей наших пожалей, спаси веру христианскую,
- вскричал я, - протягивая к нему руки. - Ту веру, которую привил нам
своей кровью твой дед и прадед, и которую ты должен беречь и охранять. Ты,
государь, рожден не для тишины монастыря, а для суда и расправы над нами,
для власти и для борьбы. К тебе протягивает руки несчастная страна -
спаси, мы гибнем без тебя!
- Спаси нас! - закричали за мной и все остальные, обнимая его ноги.
Рыданья прерывали наши речи, и с нами вместе плакал королевич и все
бывшие с ним монахи. Но на все наши мольбы Казимир повторял только одно:
- Я не могу идти с вами... Я исполняю приказание императора, волю
моей матери и мою собственную, принося мою жизнь в жертву Богу.
Но мы лежали у ног его и просили неотступно, так что он под конец
смягчился и стал колебаться в своем решении.
Потом мы проводили его до его жилища, которое находилось рядом с
монастырем, и он расспрашивал нас о Польше, о костелах и замках и о всех
наших несчастьях.
Он жил здесь, как духовное лицо, почти как монах, окруженный
небольшим двором, совершенно не соответствовавшим его княжескому сану, ел
за общей трапезой со всеми монахами и присутствовал на их общих молитвах.
Казалось, он не желал ничего другого и совершенно не стремился к власти.
- Милостивый государь! - говорили мы ему. - Мы приносим тебе не
золотую, но терновую корону, и ты должен принять ее во имя Христа, который
носил ее. Смилуйся над бедными!
Чехи опустошили нашу землю, язычество подняло голову и повсюду взяло
верх. Маслав с пруссаками ведет с нами борьбу и берет в плен твоих
рыцарей. Неужели дело, за которое мы проливали нашу кровь, так бесславно
погибнет?
- Если бы я отдал вам всю мою кровь, возразил Казимир, - то и это не
принесло бы вам пользы. Моих двух рук недостаточно для борьбы с
тысячеруким врагом.
И только тут я признался ему, что прежде чем придти сюда, мы побывали
у императора и заручились его помощью.
Тогда он оживился и стал расспрашивать, были ли мы у королевы матери,
- номы искренне отвечали ему, что до сих пор не были у нее, зная, что наши
мольбы будут напрасны.
Поздно ночью, когда уж звонили к молитве, мы расстались с ним, не
получив от него никакого обещания. На другой день утром мы все отправились
к обедне в костел св. Иакова, и здесь застали Казимира, распростертым на
земле.
По окончании службы он сделал нам знак, чтобы мы следовали за ним в
его жилище. Мы еще не знали, что нас там ожидает.
При входе он сказал нам:
- Я искал в костеле откровения воли Божьей, и Бог повелел мне идти с
вами. Пусть не говорят, что я пожалел для вас своей жизни и крови. Вот я -
берите меня с собой.
Обливаясь радостными слезами, мы все пали перед ним на колени.
Нельзя описать словами нашего счастья! Тотчас же мы начали готовиться
в путь, хотя аббат Альберти и монахи пытались нам оказать противодействие,
обратившись за помощью к епископу Нитхарту, - чтобы тот задержал Казимира
и не отпускал с нами.
И вот, вызванные в епископский замок, мы должны были явиться к этому
владыке, который из руки императора принял духовную и светскую власть. В
одной руке он держал крест, а в другой - меч, и так, в рыцарских доспехах
отправляет богослужение и заседает на епископском троне, как король.
Выслушав наш рассказ о том, как унижена и загнана вера христианская,
он приказал выдать нам короля. Да и сам Казимир, раз уже согласившись
ехать с нами, был непреклонен в своем решении, и на третий день мы выехали
вместе с ним в Регенсбург к императору Генриху - напомнив ему о данном им
обещании.
Император принял нас чрезвычайно ласково и слово свое сдержал. Он
приказал достать из своей сокровищницы обе короны и дать их нам и
предоставить в распоряжение нашего короля.
- Что же такое случилось с немцем, что он вдруг так разжалобился над
нами? - пробормотал Лясота.
- Уж наверное, он это сделал не из любви к нам, - произнес Топор, -
но из справедливого опасения, как бы Бретислав не слишком усилился и не
распространил своих владений за чешскую границу.
Из Регенсбурга король решил ехать к матери, чтобы проститься с ней и
взять у нее благословение. Напрасно старались мы отклонить его от этой
мысли: он, как любящий послушный сын, не хотел идти без ее ведома и
разрешения.
Пришлось нам уступить его желанию.
Королеву Рыксу мы нашли в Кобленце, где она была всецело занята
постройкой небольшого костела. Ее уже уведомили о том, что сын выехал без
ее разрешения ко двору императора, намереваясь отправиться в Польшу. Мы
застали ее сильно разгневанной и возмущенной.
Казимира, прибывшего вместе с нами и окруженного императорской
свитой, она не сразу допустила к себе. Но он терпеливо ждал, когда она
назначит ему свидание, а вместе с ним ждали и мы. Вошли мы все вместе и
видели, как он склонившись к ее коленям, нашел у нее материнский прием.
- Вижу, милостивый государь, - сказала она, - что уговоры тех,
которые уже раз изменили нам, имеют для вас большую цену, чем
предостережения и воля матери. Вы снова хотите вернуться в неблагодарную и
дикую страну на жертву язычникам для новой измены, и оставляете здесь
спокойное пристанище и счастливую жизнь. Что же я могу еще сказать, чтобы
слово мое имело для вас значение? Император дал свое согласие, ваша
милость рвется ехать, подвергая себя ненужным опасностям, и у меня нет
силы, чтобы задержать вас. Я повторяю вам еще раз, что все это делается
против моей воли, что я этого не хотела и не хочу. И так как ваша милость
не хочет считаться с волей матери, то и мать распорядится своим наследным
состоянием во славу Божию, а не в пользу вашей милости. Эти люди позорно
изгнали меня и принудили вашу милость удалиться, - и мы после этого будем
еще добиваться этого жалкого королевства?
Так говорила королева, и, конечно, если бы не то откровение Божие и
не воля императора, Казимиру трудно было бы устоять против просьб и
убеждений матери.
До последней минуты она продолжала уговаривать сына, а из сокровищ,
вывезенных из Польши, не хотела ничего дать ему, повторяя, что
предпочитает употребить их во славу Божию, нежели отдать на разграбление
язычникам.
Так мы и расстались с неумолимой королевой, и Казимир поехал с нами.
- И Господь Бог уже дал ему победу! - воскликнул Лясота.
- Около него соберется все рыцарство, ободрятся все наши сердца, а в
войске Маслава, поднимется тревога... Бог с нами!
Бог с нами! - прозвучало в горнице, и, словно окрыленные новой
надеждой, все стали с места, подняли руки кверху и воскликнули:
- Бог с нами!
4
Но поблизости не было ни одного безопасного места, где бы Казимир мог
устроить временную столицу, - и ею сделалось на время Ольшовское городище.
Внук Долеслава, еще помнивший все великолепие его двора, вынужден был
принять гостеприимство бедного шляхтича и остановиться в его старом,
плохом замке.
Его собственные поместья представляли собой одни развалины. В
опустошенных землях все усадьбы были разграблены чехами, все города
обезлюдили или разорились. И там, где Бог дал ему первую победу, Казимир
решил отдохнуть и подождать, пока подойдет к нему второй императорский
отряд и соберутся разрозненные остатки рыцарства, за которым повсюду
разослали гонцов. Отсюда надеялись нанести поражение Маславу, зная, что он
со своими союзниками готовится к упорному сопротивлению.
Среди лесов, на месте недавнего боя, предав земле трупы убитых,
выбрали место для стоянки и начали рыть окопы. Скоро отовсюду стали
съезжаться отдельными группами уцелевшие привлеченные сюда слухами о
возвращении Казимира во главе императорских отрядов.
Белина, освободив часть главного дома и прилежащих к нему построек,
разместил в городище короля и его приближенных.
Стали изыскивать способы для добывания пищи. Все, что только уцелело
по близости, свозили сюда, но этого было недостаточно.
Известие о первой победоносной битве каким-то чудом передавалось из
уст в уста. Весть эту несла с собою бежавшая под натиском рыцарств чернь,
скрывавшаяся по лесным хатам, из боязни мщения за все совершенные ими
злодеяния. Весть эту распространяли сами воины Маслава.
И, услышав ее, все, блуждавшие и прятавшиеся в лесах приверженцы
Казимира, выходили из своих убежищ и спешили к нему под защиту. Печален
был вид этих людей, изголодавшихся, истощенных и оборванных: они уже
потеряли всякую надежду на спасение, а теперь, обретя ее снова, спешили в
упоении и радости приветствовать спасителя.
Если бы сын Рыксы не имел в душе твердого решения - избавить страну
от невзгод и упадка, то уж один вид этих людей наполнил бы его сердце
мужеством и стойкостью.
Всякий раз, когда Казимир появлялся среди них, они с плачем бросались
ему в ноги, приветствуя его именем спасителя, которое было у всех на
устах.
Небольшой сначала лагерь все разрастался, словно из земли вырастал.
Люди все прибывали со всех сторон. Устанавливали новые палатки, строили
шалаши, подъезжали возы, число зажженных костров не увеличивалось. В
лагере царило оживление; все были заняты какой-нибудь нудной работой.
Воины приезжали в поцарапанных и изорванных доспехах, с поломанными и
затупившимися мечами и копьями. Надо было исправлять погнутые шлемы,
точить оружие, обделывать топоры, чинить доспехи и одежду. Те, кто имел
что-нибудь лишнее, охотно делился с неимущими.
Но беспокойство не оставляло воинов короля. Пока одни готовились к
