Она взглянула вниз, во двор и увидела призрак мужа. Да, это был
Спытек. Спытек, которого никак нельзя было назвать красивым, и который
давно перестал быть молодым, теперь явился перед нею с окровавленным
глазом и отвисшей синей губой, с обвязанной головой, опирающейся на посох,
постаревший и искалеченный. Верный Собек поддерживал его, помогая медленно
идти.
При этом виде прекрасная Марта, если и не упала в обморок, то только
потому, что муж ее не выносил подобных изъявлений нежности; она вскрикнула
и, сразу проникаясь чувством супружеского долга, сбежала сверху, громко
призывая Касю.
Спытек остановился, узнав знакомый голос, и оглядывался вокруг, ища
жену. И вдруг он почувствовал, что она уже обнимает его колени, - это был
обычный способ тогдашних женщин, приветствовать своих мужей. Старец молча
склонился и поцеловал ее в голову. В эту минуту подбежала Кася и тоже
припала к отцовским коленям.
На все эти проявления любви, старый воин не ответил ни одним словом;
он также молча склонился к дочери и поцеловал ее в лоб и тотчас же
оглянулся, ища скамью, потому что больные ноги его дрожали, и он еле
стоял.
Марта, забыв о том, что муж не терпит излишней болтливости, дала волю
и языку, и рукам, сопровождавшим рассказ энергичными жестами.
- Ах, господин наш, - кричала она, - если бы вы только знали, что мы
тут вытерпели! Боже милостивый! Тысячи смертей! Голод, слезы, страх! Да
всего не перечесть! Пожар, крестьянский бунт!
- Нельзя всего и описать!
Спытек, знакомым жестом руки, замыкавшим уста жене, остановил ее
жалобы. Он обратил к ней свой налитый кровью глаз, приподнял повязку на
голове, показал кровавое веко, под которым остался только след другого
глаза, и пробормотал:
- На всем теле нет живого места. - Он покачал головой. - Только чудом
осталась душа в теле.
Кася с плачем поцеловала руку отца. Старик, с любопытством
пригляделся к разряженным женщинам, словно стараясь отгадать, что они тут
задумали без него.
- Не скоро заживут мои раны, не скоро поправится причиненное нам зло
и снова построятся спаленные усадьбы и костелы! Некуда нам и возвращаться!
От Понца осталась только груда развалин!
Он поднял к небу дрожащие руки и умолк.
Словоохотливая Спыткова тотчас же заговорила о том, как много сделал
для них Вшебор Долива. Вшебор по-прежнему пользовался ее расположением. Уж
наверное зоркий глаз пани Марты заметил ухаживания Томко за Касей, но дело
в том, что она терпеть не могла Белинов, хотя и пользовалась их
гостеприимством. У нее накопилось множество обид против них. Ганна никогда
не слушала с надлежащим вниманием ее рассказы, многие ее капризы
оставались без внимания, а Томко ничуть не старался понравиться ей.
Вшебор, напротив, умел и взгнлядом приласкать, и слушал внимательно,
и услуживал пани Марте, не боясь обидеть других. Теперь, когда муж ее
воскрес из мертвых, она уж не рассчитывала выйти за него замуж, но желала
отблагодарить его за все, - высватав ему дочку.
Спытек нахмурился при упоминании о Доливах.
- Знаю, что он вас спас, - сухо молвил он, - да что за диво, если
молодой малый займется бабами?
Жена его облилась румянцем.
- Теперь король Казимир будет платить долги за всех нас, - для этого
мы его и привели.
- Молодой король! - хлопая в ладоши, прервала его Спыткова. - Слава
Богу, что он вернулся к нам.
- А хоть бы и молодой! - передразнил ее недовольный Спытек, - да
только бабам от этого мало пользы, потому что он наполовину монах!
И сказав это, он умолк, словно утомленный беседой и, опершись на
посох, задумался.
Вот он нашел жену и ребенка, но что делать дальше с ней и дочерью, да
и с самим собою, - он не знал. Дома не было, - значит, некуда было
возвращаться; воевать не было силы, а оставаться лишним бременем в доме
Белинов - не очень-то было приятно когда-то могучему владыке. Из
окровавленного глаза его выкатилась слезинка.
Между тем, в городище становилось все шумнее: съезжались гости. И,
желая достойно отпраздновать великое торжество победы, Белина не пожалел
откопать из земли бочку старого меду, называемого Мешком. Служанки уже
варили соленое мясо, пекли лепешки, заменявшие хлеб, и готовили кашу.
Все приезжие собирались в большой горнице внизу, - в замок прибыли
только те, которые привезли с собой Казимира.
Тут был старый Янко Топор, седовласый воевода, опиравшийся на руку
сына, Трепка, Лясота и много других.
Для многих приезд Казимира казался просто чудом.
Все знали, что он уезжал из страны, глубоко опечаленный и
возмущенный, навеки отрекаясь от своих прав на престол, и что королева
Рыкса, не желая для сына такого неблагодарного королевства, отдала его
корону в императорскую сокровищницу. Ходили слухи, что Казимир, живя в
Кельне у дяди, намеревался возложить на себя монашеское одеяние, чтобы
потом унаследовать его высокий сан.
В конце концов, каковы же были силы у молодого короля, чтобы
отвоевать королевство, наполовину завоеванное чехами, а наполовину
присвоенное себе дерзким Маславом.
Когда гости вошли в главную горницу внизу, все расступились перед
ними, приглашая занять места ближе к огню и уступая свои места. Всем было
любопытно послушать, что они расскажут, и раньше, чем прибывшие заговорили
сами, их уже засыпали вопросами.
На первом месте сидел Янко Топор. Это был человек преклонного
возраста, но еще ильный и крепкий, с ясным и веселым лицом, с кудрявой,
седой бородой и с длинными, белыми волосами, которые падали локонами по
плечам, и составляли оригинальный контраст с румяным лицом. Лицо это
носило выражение ума и энергии, и каждый, взглянув на него, сразу угадывал
в нем рыцаря и государственного мужа; его мужество, его ум и сердце
никогда еще не возбуждали сомнения, и никто, поверив ему, не был введен в
заблуждение.
Пока Мешко слушался его советов, все шло хорошо, и Рыкса, поступая
согласно с его мнением, - никогда в этом не раскаивалась. Но завистливые
люди стали нашептывать им, что Янко Топор хотел властвовать и управлять
всеми. Понемногу отстранили его от двора, исключили из числа приближенных
короля и перестали слушать его советов.
А он отправился в свой Тенчин и стал там жить, развлекаясь охотой на
оленей.
Только тогда, когда погнали Казимира, когда чехи разграбили Краков,
Познань и Гнезьно, и Маслав святотатственной рукой посягнул на корону,
старый Янко поднялся и сказал:
- Не время сидеть у очага!
И, собрав около себя уцелевшее рыцарство, уговорил их идти вместе с
ним искать государя, - наследника короны Пястов...
- Это просто чудо Божьего милосердия, - вскричал Лясота, стоявший
подле Янко, гревшегося у очага. - Как же все это произошло? Как же вы
нашли короля? И как вам удалось уговорить королеву-мать, чтобы она отдала
его?
- Да мы и не пытались этого сделать, потому что знали, что ничего из
этого не выйдет, - возразил Топор. - Кто же из вас не знает королевы? Это
женщина святой жизни, но она всегда помнит, что мать ее была дочерью
императора. Живя на нашей земле, она никогда не любила ее и всегда
чувствовала себя у нас только гостьей. И душой и сердцем она всегда была
среди своих немцев. От нас слишком еще пахло язычеством. Зная, что у нас
делается, могла ли она отдать нам в жертву сына?
- А как же можно было обойтись без нее? - спросил Белина.
- Воля и милость Бога помогли нам, - продолжал Топор. - Я знал, что
мы не обойдемся без императора, и что вся надежда на него. Ведь, если чехи
теперь грабили и опустошали нашу землю, то впоследствии они могли угрожать
и ему. И вот мы решили явиться к императору Генриху, потому что иначе
ничего нельзя было придумать.
- Император сначала не хотел ни видеть нас, ни выслушивать. Велел
уходить к себе. Вот тут-то мы вооружились терпением. Выгнанные со двора,
мы остановились за стенами, на посмешище слуг, но не теряли надежды на
милость Божью.
- Генрих Черный несколько раз проезжал мимо нас, пока ему не надоело
смотреть на эту толпу упрямцев.
- Однажды, в счастливую для нас минуту, когда император возвращался в
свой замок, окруженный свитой из духовных и светских лиц, мы, по обычаю,
поклонились ему. Он, заметил нас, долго не отрывал от нас взгляда, а
немного погодя, нас вызвали к нему.
- Прежде чем мы решили заговорить, он сам начал речь о том, что мы
напрасно приехали к нему, так как он не может и не хочет ничего для нас
сделать...
- Милостивый государь, - возразил я. - А я крепко надеялся на Бога и
на вашу помощь. Для костела - потеряна страна, в которой процветало
христианство, а империя ничего не выиграла от того, что верх взяли
изменники, которые хотят освободиться из-под ее власти. Неужели же все эти
костелы, разрушенные язычниками, разграбленные сокровища и попранные права
жителей захваченных земель не вопиют к Богу о мщении? Если же ни римский
папа, и ни вы, милостивый государь, не вступитесь за нас, то весь наш край
погибнет, язычество займет его, а Рим и империя одинаково пострадают от
этого.
- Я говорил горячо, со слезами в голосе. Император призадумался.
- И с этой минуты все и определилось. На другой день я узнал от
самого Генриха, что он похлопочет перед папой об участи костелов, а
Казимиру, - если он задумает вернуться в Польшу, даст в помощь шестьсот
вооруженных воинов.
- Оттуда мы уже ехали успокоенные; нам осталось только найти короля.
- При дворе королевы Раксы тщательно скрывали место пребывания
Казимира. Известно было только то, что он обучается наукам среди духовных,
и что мать была бы очень склонна видеть его в монашеском одеянии. Пришлось
ездить из одного монастыря в другой, стучась в двери и просить
гостеприимства, как бедные странники. Из опасенья, чтобы от нас не скрыли
того, кого мы искали, мы даже не говорили, откуда и с какой целью
путешествуем, и боялись признаться, что едем от Гнезьна...
- Но в монастырях, когда мы упоминали о сыне Рыксы, - все молчали, не
желая или не умея ничего сказать о нем.
- Печально было это наше путешествие, когда мы, как бедные, покорные
сироты искали своего короля, который скрывался от нас.
- Но как же вы нашли его? - спросил Лясота.
- Как? Просто каким-то чудом! - вздохнув, отвечал Топор.
- Мы уж было совсем потеряли надежду. Но однажды вечером, когда мы
остановились на ночь в маленьком бенедиктинском монастыре сидели за столом
за общей трапезой, - один из странствующих монахов начал рассказывать о
богобоязненном юноше, который недавно только прибыл туда из Зальфельда и
прилежно занимался науками. А был он, как говорила молва, знатного, чуть
не королевского рода, - хотя имя его держали в строгой тайне.
Тут уж на нас снизошло как бы откровение Божье, и мы решили, что
рассказ этого монаха является для нас указанием с неба. На другой день,
никому ни слова не говоря, мы пустились в путь в указанный город и, после
долгих и утомительных скитаний по опасным дорогам постучались у дверей
монастыря при костеле св. Иакова.
Нас привели к настоятелю монастыря Альберту, который спросил нас о
цели путешествия, и когда мы сказали ему, что нас привело сюда желание
увидать лично святые места и поклониться им, - приказано было принять нас
в монастыре.
Когда мы въезжали во двор, некоторые из наших случайно встретились с
королевским слугой Грегором и узнали его; после этого мы уже были вполне
уверены, что найдем здесь и самого короля.
С бьющимися сердцами шли мы на трапезу в общую столовую. Уж много лет
