соединенное со спокойствием духа и мужеством.
Высокий, статный, - гибкий и сильный Казимир отличался матово-бледным
цветом лица, при черных выразительных глазах, оттененных длинными
ресницами; темные волосы густыми локонами падали ему на плечи.
Это был истинный рыцарь, но в рыцаре виден был в то же время вождь и
король; и теперь этот человек, облеченный такой великой властью, печально
стоял на месте своего первого сражения после первой своей победы.
Среди своих немецких воинов и своей верной польской дружины, он,
младший из них, - выглядел истинным паном и королем, хотя меньше всего
желал это обнаружить.
И наряд его при всем своем великолепии отличался скромностью.
На нем был короткий кафтан, на панцире его были нашиты большие
металлические бляхи, блестевшие на его груди; к рыцарскому поясу,
украшенному драгоценными камнями, был подвешен двусторонний меч, а рядом
на цепочке висел другой, небольшой, с украшениями и золотой рукояткой.
Такие же металлические бляхи были и на ногах, а на левой ноге виднелась
длинная и остроконечная шпора.
Юноша оруженосец, стоявший за ним, держал прекрасный щит, блестевший
золотом. По краям его золотые грозди на пурпурном фоне производили
впечатление звездочек. Другой оруженосец держал огромный обоюдоострый меч
- знак королевской власти.
Казимир снял с головы золоченый шлем без перьев с опущенным забралом,
закрывавшим верхнюю часть лица, - и черные локоны, рассыпавшись по плечам,
загорелись золотым отливом под лучами солнца.
На шее у молодого короля виднелся на золотой цепочке крестик с
реликвиями, которым благословил его при отъезде из Кельна его дядя.
Взгляд Казимира блуждал по полю, усеянному трупами.
Вид этот, быть может, был приятен для рыцарского самолюбия, но в
человеческом сердце - он пробуждал печаль. По всей долине, до самой опушки
леса, лежали целыми кучами и в одиночку уже застывшие тела убитых,
израненные, растерзанные, с торчавшими в них стрелами и копьями. Там и сям
среди них поднимались головы умирающих, делавших последние усилия, чтобы
сдвинуться с места, и бессильно падавших на землю. Среди людских тел
лежали и конские трупы, бродили искалеченные лошади, а уцелевшие, с чисто
животным равнодушием, паслись тут же, обрывая примерзшие и засохшие
стебельки.
Из всех громадных полчищ людей остались только те, которые не были
убиты во время бегства. Пруссаки раньше других, после первого же
неудачного столкновения с железным рыцарством, отступили поспешно к лесу и
больше не вернулись. Многие из них утонули в глубокой воде разлившейся
речки, другие попали в трясину, и не умея выбраться из нее, погибли,
изрубленные мечами рыцарей.
Но и в войске Казимира почти никто не уцелел от ран; все были избиты
и окровавлены, но остались живы, потому что их защищали панцири и щиты.
Теперь они сошли с коней и воткнули в землю поломанные пики, а тяжелые
шлемы поснимали с головы.
Вшебор, заметив того, кому он был товарищем в детстве, и в более
позднее время придворным и слугою, с радостью поспешил к нему. Лицо его
светилось счастьем и невыразимой радостью.
Для него появление короля было признаком близости победы.
Повидимому, и Казимир еще издали узнал его. Побежав к нему, Вшебор
припал к ногам короля, сидевшего на коне, и радостно воскликнул.
- Ты ли это, милостивый государь! Какой счастливый день!
От волнения он не мог больше говорить.
В это время подбежали и другие: Мшщуй, Канева и, наконец, особенно
любимый королем Топорчик. Все они с восторженными восклицаниями, с
радостными лицами обступили короля.
- Привет тебе, наш дорогой государь!
Казимир, видя эту радость, весь зарумянился, слезы волнения выступили
у него на глазах и, широко раскрывая объятия, он произнес:
- Привет вам, дети мои! Дай Бог, чтобы этот день послужил добрым
предзнаменованием для нас и для всего королевства. Аминь.
- Ты с нами, дорогой государь! - с восторгом кричал Топорчик.
"Ты с нами и счастье будет с нами. Нам тебя не доставало."
"Все разваливалось без государя и без головы! Теперь все изменилось,
вернуться лучшие дни!"
- Дай Боже! Но это будет не скоро, мы сами должны их вернуть! -
серьезно выговорил Казимир. - Все в Божьей власти.
Крики и шум не смолкали и, казалось, радость была всеобщая, но тот,
кто всмотрелся бы повнимательнее в лица людей, окружавших Казимира, и
заглянул в их сердца, заметил бы там тревогу, беспокойство и
неуверенность.
Изгнание короля лежало на совести у многих из тех, что его окружали;
они боялся мести своих врагов и самого короля, вспоминали свою вину, и
верили, чтобы король мог забыть о них.
В самом лагере Казимира, в замке Белины много было таких, которым
голос народный ставил в вину, что они попались на удочку Маславовых
козней. Те держались в стороне, смотрели недоверчиво и боялись будущего.
Так радость одних смешалась с опасениями других и завистью к тем,
которые остались верны Казимиру и теперь могли ждать награды.
В лагере его и теперь чувствовалось то же тайное раздвоение, которое
было причиной изгнания сына Рыксы.
В минуты радости на поле битвы после одержанной победы все эти споры
и разногласия были забыты, но завтра они снова могли возродиться.
Между тем те, что остались в Ольшовском городище и были свидетелями
победы, - испытывали глубокое успокоение. Они еще не знали, кто был этот
Богом посланный спаситель, но видели, что свершилось чудо, предсказанное
капелланом.
Настежь открылись ворота... Белина с старшими рыцарями, только теперь
узнав о прибытии Казимира, хотел тотчас же спешить к нему и припасть к его
ногам.
Все собрались идти вместе с ним с поклоном и благодарностью, когда
Потурга, очень беспокоясь, как бы на нем не исполнилось пророчество о.
Гедеона, побежал к нему, чтобы умолить его отвести от него грозящую ему
судьбу.
О. Гедеон как раз готовился идти вместе с Белиной к королю, когда
Потурга, испуганный, бледный, упал ему в ноги и, обнимая их, говорил:
- Отец мой! Смилуйся, ради Бога! Я виновен, я согрешил, но не карай
меня! Вот я каюсь и исповедуюсь перед вами, умоляя о прощении. Сжальтесь
надо мной!
- Чего вы хотите от меня? Я не понимаю вас! - мягко выговорил он.
- Но как же, отец мой? Ведь вы мне предсказали, что я дождусь чуда,
но не испытаю его на себе, потому что не верил в него.
Отец Гедеон стоял в задумчивости. Он уже не помнил всех слов,
сказанных им в гневе и досаде.
- Это я говорил? Я? - говорил он, обводя взглядом присутствующих.
- Да, отец мой, вы это сказали! - отозвался, склоняя голову Белина. -
Вы сказали так!
- Не знаю, не знаю! Может быть, какой-нибудь дух говорил через меня!
- опустив глаза, отвечал о. Гедеон. - Я не помню.
- Пусть Бог простит тебе твой грех. Идите с миром.
- Я же могу молиться и буду молиться.
- Я - человек. Только Бог властен простить нашу судьбу.
Потурга обнял ксендза за ноги, но не был доволен ответом.
Он не выпускал его, плакал, умолял, и окружавшие напрасно старались
успокоить его.
Все это происходило как раз у открытых настежь ворот, над которыми на
укрепленном возвышении лежала груда камней, приготовленных для защиты.
Белина делал знаки своим, напоминая им, что пора двинуться в путь
навстречу королю, как вдруг наверху раздался треск: треснула доска, и
огромный камень с шумом обрушился вниз; все отскочили в разные стороны, и
только Потурга, который не успел встать с колен, был раздавлен на месте.
Все были так поражены неожиданностью происшедшего, что не сразу
пришли в себя, только о. Гедеон, опустившись на колени подле убитого,
поднял его голову, уже покрывшуюся мертвенной бледностью.
Тихо зашептали молитвы. Был ли это случай или перс Божий?
Этого не мог объяснить и сам капеллан, забывший о грозном
пророчестве, вырвавшемся у него в припадке гнева. Со слезами склонился он
над убитым. Труп его тотчас же распорядились унести прочь, чтобы вид его
не испортил радостных минут встречи короля.
Белина с сыном, Лясотой и оставшимися в городище магнатами, все в
богатых нарядах - двинулся на встречу государю. У всех были веселые лица,
влажные от счастья глаза, - все сердца были полны несказанной радостью.
Казимир уже сошел с коня и собирался расположиться лагерем над
городищем, не желая обременять заботами обитателей замка, и так уже
истощенных и измученных длительной осадой.
Он уже знал, сколько они там вытерпели, и хотел дать им теперь отдых.
Когда Белина явился к нему с поклоном и просьбой пожаловать к нему в
замок, Казимир обещал посетить его в другое время, теперь же он хотел быть
вместе со всеми своими товарищами по оружию и делить с ними все трудности
и неудобства на том самом месте, где перед тем стоял Маслав со всеми
людьми.
Рыцари не имели времени на отдых; все хорошо понимали, что Маслав,
побежденный в одной битве, не так-то легко покорится своей судьбе. Он не
располагал большими силами, да и союзники его могли дать ему много людей;
при этом он знал, что Казимир был еще слаб и не имел опоры в своем
царстве. Это было только начало битвы и до окончания ее, возвращения
королевства, водворения порядка, усмирения бунта и разгрома победоносного
язычества было еще очень далеко. Те, кто знал Маслава еще в бытность его
при дворе, были уверены, что самый характер этого вождя черни указывает на
возможность долгой и кровавой борьбы.
Возвращение Казимира было гораздо опаснее для самозваного князя, чем
те силы, которые действовали против него. Теперь все, которые раньше,
обмануты Маславом, выступали против Казимира и содействовали его изгнанию,
должны были сгруппироваться около него. Уж одно появление этого смелого
юноши, внука Болеслава, вернувшегося с небольшим войском в опустошенную и
разоренную страну, - возбуждало радость, бодрость и мужество.
По пути, из опустевших селений, - выходили откуда-то, словно по
волшебству, уцелевшие толпы людей, - бледные мужчины, оборванные женщины,
исхудавшие дети, и, протягивая к нему руки, называли его своим спасителем.
И по прошествии многих веков, со страниц хроник того времени до нас
долетают эти возгласы, которыми вся страна единогласно приветствовала
молодого короля.
- Привет тебе, привет, горогой наш государь!
Но все эти добрые признаки приближающихся лучших дней не могли
заставит Казимира забыть его главную заботу - освобождение страны от
насилия и разбоев врага, который по численности в десять раз превосходил
горсточку верных слуг короля, присоединившихся к нему.
Простой народ, испугавшийся мести, готовился к отчаянной обороне.
Маслав, боявшийся показаться, также должен был сражаться для спасения
своей жизни, потому что для него не было прощения. Казимир стоял за крест
и христианство; Маслав - боролся во имя умирающего язычества, которое
упорно отстаивал народ. Готовился страшный смертельный бой, без пощады и
милосердия.
Молодой король предчувствовал это, и потому, оглядывая поле сражения,
устланное трупами, он не мог утешать себя первой победой, так как она не
являлась залогом уверенности в будущем.
Пока устанавливали палатки, Казимир стоял, окруженный своими. В это
время подъехал к нему Белина, Лясота и другие послы из городища и, обнажив
головы, склонились перед ним. Потом, подняв руки кверху, они воскликнули:
- Привет тебе, милостивый пан! Привет тебе, наш спаситель!
Король, заметив среди прибывших капеллана, тотчас же двинулся к нему
навстречу и, смиренно целуя его руку, попросил благословить его.
