обычную пору совершил богослужение, а по окончании его, встал на колени
перед алтарем и долго молился.
Он еще стоял на коленях, когда до слуха его долетели крики с валов и
мостов городища.
Вдали заметили выдвинувшееся из леса, широко раскинувшееся войско,
которое шло навстречу полчищам Маслава.
Но можно ли было назвать его войском?
Это был скорее сильный отряд вооруженных рыцарей, в которых защитники
сразу узнали своих.
По численности он не мог равняться с теми, которых привел с собой
Маслав, но все это рыцарство имело совсем иной, - более блестящий и как
будто чужеземный облик, и шло оно, как будто за процессией, в
торжественном молчании и спокойствии.
У Маслава было не более двух сотен вооруженных и обученных воинов, -
все же остальные - простой народ в сермягах, с палками и обухами, без
всяких доспехов, которые могли бы их защитить от ударов копий и мечей, -
войско это могло быть страшно только своей многочисленностью. Отряд же,
показавшийся из леса, весь состоял из людей, вооруженных с ног до головы,
причем почти все они были на конях.
Лясота и Белина узнали на одном крыле по доспехам и пикам с
маленькими треугольными знаменами, по шапкам, с кованным верхом, над
которыми развевались султаны, какое-то немецкое войско.
В центре отряда несколько всадников в блестящих панцирях, со щитами в
руках, в рыцарских поясах, окружали и заслоняли собою кого-то, в ком легко
можно было отгадать главного начальника отряда.
Здесь развевалось новое знамя с каким-то раскрашенным гербом. На
древке знамени блестел золотой крест.
Оба старые рыцари не могли удержаться от слез при воспоминании о
временах Болеслава Великого, когда насчитывались тысячи таких рыцарей. А
теперь от них уцелела только небольшая горсточка.
Когда войско это, выйдя из леса, стало устанавливаться широким
полукругом, как бы готовясь к бою, - зашевелились и Маславы полки.
Раздались звуки рога, а самозваный князь стал объезжать отдельные группы
своего войска, обозначая места, где они должны были стоять.
Желая поразить неприятеля численностью, он рассыпал своих людей на
огромном пространстве; все громче и яростнее звучали рога, и толпы черни
колебались, как рожь в поле под напором ветра. Но все стояли неподвижно на
месте.
А железная стена против них тоже молчали не двигалась.
Из леса выходили и примыкали к ней все новые шеренги и так же
безмолвно, как первые, выстраивались позади. Здесь не слышно было звуков
рога, люди стояли, как бронзовые статуи.
А со стороны Маслава поднялся шум и крики, замелькали в воздухе
палки, угрожая неприятелю и вызывая его на бой.
И вот, наконец, дрогнули ряды рыцарей, опустились пики, заколебались
султаны, зашелестело знамя, зазвенели доспехи, и весь отряд ринулся, как
один человек, сначала рысью, потом вскачь, в самую гущу полков, которые
вел в бой сам Маслав.
Толпы черни тоже двинулись им навстречу, но не смело и неохотно.
Между тем, закованные в броню рыцари, рысью спустившись с пригорка,
врезались в толпу, которая, не выдержав первого натиска, отступила и
разбежалась в разные стороны.
Однако, растерянность продолжалась недолго. Маслав с своей дружиной в
свою очередь бросился на врага. Все смешалось, сплелось вместе, и началась
борьба мечей и топоров, пик и палок.
В центре своих, Маслав мужественно сражался, напирая, с высоко
поднятым мечом, на ту группу, которая окружала, повидимому, вождя этого
отряда.
Три раза бросался Маслав и отступал под ударами мечей... Первые ряды
его воинов уже пали, сраженные мечами и пиками рыцарей, но другие упорно
шли в бой, хотя и здесь уже видны были пробоины, и чувствовалось, что и
эти не выйдет живыми.
В то время, как около обоих вождей шел настоящий бой, на флангах -
небольшие отряды вооруженных рыцарей, врезавшись в пеших воинов Маслава,
разбили их ряды и гнали в лес, продолжая работать мечами и пиками.
Здесь царило такое замешательство, что никто уже и не думал о защите:
толпа черни, только для виду увеличивавшая войско Маслава, спасалась
бегством в леса, предоставляя своего вождя, с его немногочисленной
дружиной, собственной судьбе.
Но молодые, едва обученные воины не могли сравняться с привыкшими к
боям и шедшими в сражение, как на веселую охоту, польскими и немецкими
рыцарями. Они не отставали от своего вождя и бились храбро, но вдруг
неожиданно поворачивали, отступали, потом возвращались с отчаянием, и было
очевидно, что холодное мужество железных людей брало верх.
Когда толпа черни с криками бросилась к лесу и исчезла в нем, а два
главные отряда еще продолжали упорную битву, в которой трудно было
угадать, кто останется победителем, в городище Вшебор, Топорчик, Канева и
еще несколько молодых и пылких рыцарей, - не спрашивая разрешения у
старого Белины, покинули свои посты.
Невозможно было удержать их.
- На коней! - крикнул Вшебор, - мы нападем на них с другой стороны, -
на коней, на помощь нашим!
- На коней! - принесся призыв по всему городищу.
Все, кто только мог, бросились в конюшни седлать коней, - о доспехах
нечего было заботиться, потому что с самого утра все были готовы к бою.
С конями справились быстро, не было времени особенно украшать их, -
перебросили кусок сукна вместо седла, - да взнуздали...
Белина молча смотрел на эти приготовления и своим молчанием, как
будто, давал разрешение, - разве мог он запрещать, когда сердце его
стремилось навстречу к своим. К охотникам примкнул и сын его Томко.
Открыли ворота, и старику едва удалось уговорить небольшую горсточку
охотников остаться в замке, чтобы не оставлять его совсем без защитников.
Отряд Маслава, боровшийся с польскими рыцарями, был обращен тылом к
городищу и, вероятно, не ждал вылазки оттуда. И только тогда, когда за их
спинами послышался конский топот и воинственные крики, часть его
обернулась навстречу мчавшимся охотникам. Маслав, окруженный железным
кольцом, не покинул поля битвы и продолжал отчаянно защищаться.
С окровавленным мечом, с пылающим лицом он перебрасывался от одной
группы своих воинов к другой, оказывая помощь там, где силы начали
слабеть.
Вшебор, добиравшийся до него, чтобы сразиться с ним лично, никак не
мог его настичь. Их разделял ряд Маславовых воинов, заслонявший своего
вождя.
- Ах, ты, рыжий пес! - кричал во все горло Долива, подскакивая с
пикой к Маславу. - Иди сюда, рыжая собака, иди, не трусь, померяемся с
тобой силами! - А ты, змея, - возразил Маслав, заметив его, - я еще должен
поблагодарить тебя за службу! Иди сюда, смердящая лиса, что умеет
подкрадываться к курятнику! Иди, иди! Посмотрим, сумеешь ли ты так биться,
как умеешь ползать!
- А ты, пастуший сын, - ответил Долива, - где же ты оставил свое
стадо?
- Постой, паршивец, вот я тебе дам пастушьим бичем! - верещал,
наскакивая на него, Маслав.
Так они ругались и срамили друг друга, стремясь сойтись в боевой
схватке, но каждый раз, когда Маслав приближался к Вшебору, на него
напирали сзади, и он должен был обороняться оттуда. А Долива все время
вызывал его.
- Ну, что же ты, улитка, - чего копаешься! Я тебя!..
Наконец, выбравшись из сечи, Маслав стал лицом к лицу с Доливой, но
вместо пики, у него оставался только обломок ее, который он,
размахнувшись, бросил в Вшебора, но только оцарапал ему плечо. В свою
очередь Вшебор бросил в него дротиком и поранил коня в шею.
Они были так близко друг от друга, что теперь уже исход битвы зависел
от мечей. У Маслава был огромный двухсторонний широкий саксонский меч,
который он, держа его обеими руками направлял на Вшебора, с намерением
перерубить ему шею. В ту же минуту Вшебор, замахнувшись своим мечом, отбил
удар, меч заколебался, но не выпал из рук Маслава. Мазур с проклятиями
снова подхватил его и, понукая коня, приготовился ударить Вшебора.
Но именно в эту минуту Вшебор, более ловкий и быстрый, ударил его в
бок своей пикой. Удар Маслава был этим ослаблен, но все же пришелся по шее
Вшебора, и из нее брызнула кровь.
Они продолжали бы свое единоборство, потому что Долива не чувствовал
потери крови, но дружина Маслава, защищавшая его сзади, рассеялась под
натиском поляков и немцев; он обернулся, услышав их крики и, заметив, что
с ним осталась всего небольшая горсточка людей, - испугался и,
повернувшись, ударился в бегство с такою быстротою, что Вшебор не успел
даже пуститься за ним в погоню. Под ногами коня лежали трупы и раненые,
что еще более затрудняло погоню. Долива наудачу бросил ему вслед копьем.
Ужасны было замешательство и последняя, почти безумная, борьба черни;
даже железное рыцарство изменило своему хладнокровию и добивало без пощады
всех, упиваясь кровью...
В долине видны были только отдельные группы пеших и конных воинов,
торопливо уходивших от настигавшей их погони.
В последних отчаянных схватках погибали воины Маслава.
Некоторые раненые падали с коней, другие цеплялись за их шею, еще
третьи шли пешком, истекая кровью, то и дело припадая к земле, снова с
усилием поднимаясь и проползая несколько шагов, пока не падали в последний
раз лицом в землю.
Маслав со своей дружиной пробирался сквозь ряды рыцарей и громким,
полным отчаяния и гнева голосом стал сзывать беглецов, приказывая трубить
в рога и собираться вместе. Ему удалось сплотить вокруг себя уцелевших, и
он еще раз ударил с ним на рыцарей, число которых было так невелико, что
мазур не боялся сразиться с ними.
Но это последнее усилие продолжалось недолго: из городища выехал
свежий отряд воинов, который так стремительно напал на мазуров, что вся их
толпа рассеялась и разбежалась... Видно было, как сам Маслав повернул коня
и пустился в лес, а его примеру последовали и все его соратники.
Отъехав на некоторое расстояние, князь остановился на пригорке и
поднял окровавленный меч.
- Ни одна душа не уцелеет у вас! - кричал он. - Залью вас, засыплю,
не пощажу никого! Еще я вернусь к вам, вы меня увидите! Будете висеть на
одном суку вместе с вашими немцами и псами!
Весь пылая яростью, осыпая врага проклятиями, - он только тогда
повернулся и поехал прочь, когда к нему бросилось несколько рыцарей.
Вместе с уцелевшими воинами он скрылся в лесу.
Победа осталась на стороне рыцарства, которое, подняв руки кверху,
громко восклицало: Осанна!
Только теперь Вшебор мог подъехать поближе и присмотреться к тем
мужественным рыцарям, которые, несмотря на свою малочисленность, не
побоялись напасть на Маслава...
Большая часть воинов сошла с раненых коней и прилегла на землю,
некоторые же снимали шлемы и прятали в ножны окровавленные мечи... Лица их
горели воинственным жаром и радостью победы.
Не успел еще Вшебор поравняться с ними, как воины, стоявшие в центре
группы, расступились, и глазам его представился королевич, а теперь король
Казимир.
Его окружали поляки и немцы, поздравляя с победой, которая являлась
добрым предзнаменованием.
Но, опустив глаза в землю, как будто задумавшись или творя тихую
молитву, Казимир стоял, не обнаруживая особенной радости.
Его юное, прекрасное лицо носило уже следы испытаний и разочарований
в жизни и в людях, преждевременных огорчений и замкнутой монастырской
жизни, - и было лишено выражения юной веселости и непринужденности. Он
казался преждевременно созревшим и как бы состарившимся. Но во всей его
фигуре выражалось королевское величие, смягченное христианским смирением и
