- мальчишки с легкими сосновыми корабликами. У мальчишек сейчас
каникулы.
Я до сих пор люблю весенние каникулы, хотя они давно уже
приносят не отдых, а массу хлопот. Это хорошие, веселые хлопоты.
Начинается Неделя детской книги, и дома у меня то и дело трезвонит
осипший телефон:
- Вы не забыли, что сегодня читательская конференция в районной
библиотеке?
- Вы обещали прийти к нам в школу на утренник...
- Завтра у нас пионерский сбор, посвященный героям ваших
книг...
По мартовским улицам я топаю к школе, библиотеке, Дому
пионеров, клубу... Шагаю, попутно думая о делах и заботах. Щурясь от
солнца, поглядываю по сторонам. И вдруг ахаю про себя: "Неужели это
я иду на встречу с читателями. С моими читателями? Неужели там, на
библиотечных полках и стендах, выставлены мои книжки? Я их написал?"
Столько лет прошло, а привыкнуть все еще не могу.
"Неужели и вправду случилось в жизни такое, о чем я думал в тот
февральский вечер сорок шестого года?"
Черт возьми, значит, в самом деле случилось.
...Сейчас я шагну в зал или класс, к тем, кто читал мои
рассказы и повести. Ребята будут напряженно смотреть на меня и
ждать: что хорошего скажет им этот пожилой, грузный дядька, которого
библиотекарша и учителя усаживают за столик с приготовленным заранее
букетиком и почтительно именуют "нашим дорогим земляком-писателем".
Мальчики и девочки ждут чего-то интересного. Они имеют на это
право. Зря, что ли, они бросили игры среди теплых весенних дворов,
не стали смотреть по телевизору "Приключения Электроника", не пошли
в кино, отложили книжку Жюля Верна? Не так уж хочется посреди
каникул идти в школу и сидеть на запланированном мероприятии. "А уж
если пришли и сидим,- думают они,- то давайте..."
И каждый раз я чувствую себя немного виноватым. Тем более что
начинать выступления до сих пор не научился.
Я говорю:
- Вот что, товарищи... Длинную речь мне заводить не хочется. Я
ведь, по правде говоря, не знаю, что именно вы хотели бы услышать...
Может быть, начнем с вопросов? Пусть каждый спрашивает о том, что
ему интересно. Кто первый? Главное - начать...
Повисает растерянное молчание. Классные руководительницы
укоризненно смотрят на меня и переглядываются: кажется, в ходе
событий произошел непредвиденный сбой.
"Ой-ёй..." - говорю я про себя и приподнимаюсь за шатким
столиком (букетик падает).
- Ну что же вы, ребята? - страдальчески произносит
девушкабиблиотекарь и глазами беспомощного гипнотизера смотрит на
оробелых читателей. - Вы же так готовились, так ждали...
Я потупясь разглядываю на столике рисунки и отзывы ребят.
Иногда под отзывами поставлены красными чернилами оценки: пятерки и
(гораздо реже) четверки. Отзывы с тройками писателям, естественно,
не показывают. А жаль. Там, несмотря на пропущенные буквы и запятые,
наверно, немало интересного...
Наконец при легком вздохе всеобщего облегчения поднимается
первая рука. И слышен первый вопрос. Иногда он звучит весело и даже
озорно. Иногда - робко, после торопливого перешептывания с соседом.
Порой - сбивчиво читается по бумажке, и автор его зябко шевелит
плечами, ощущая неотрывный взор классного руководителя.
Ничего, на первый раз годится и так. Сейчас я отвечу, потом сам
спрошу о чем-нибудь, и разговор закрутится, как в веселом механизме,
где одна шестеренка цепляется за другую. Руки начнут подниматься
бойко и часто, вопросы пойдут - успевай только отвечать.
И наконец кто-нибудь обязательно скажет:
- Расскажите, как вы написали свою первую книгу!
Когда-то я ждал этого вопроса с удовольствием. Потом
настороженно. Приходилось каждый раз говорить: "Вы уж не обижайтесь,
если слышали про это раньше. Возможно, кое с кем из вас мы
встречаемся не впервые, а вопрос такой задают обязательно-вот и
приходится рассказывать одну и ту же историю".
Наконец я стал бояться этого вопроса: ужасно неловко
чувствовать себя гастролером, который выступает с одним и тем же
номером. Я пробовал что-то мямлить в ответ, отделываться короткими
фразами, но слушатели требовали подробностей. Я опять извинялся и
запускал старую пластинку.
Но однажды далеко-далеко от моего дома, в Гурзуфе, молоденькая
учительница с улыбкой призналась, что слышит мое повествование
четвертый раз. Сначала она выслушала его, когда еще была школьницей
и жила на Урале, затем когда училась в пединституте (я выступал там
перед студентами), потом когда в одной из сельских школ заменяла на
практике учительницу... Мне захотелось немедленно скрыться в
глубинах ласкового Черного моря и не всплывать до тех пор, пока
нынешнее молодое поколение не уйдет на пенсию. Но это было
невозможно. И тогда я решил, что пора кончать.
Выход был один: поскорее написать про свою первую книжку
рассказ и напечатать в газете или журнале. Тогда пускай спрашивают!
Я буду говорить: "Про это уже напечатано. Прочитайте, если
интересно, там все-все рассказано".
Я так обрадовался этой мысли, что хотел сесть за работу в тот
же день. Однако всякие срочные дела мешали... Но вот опять весна,
близятся каникулы, и времени уже почти не осталось. Я берусь за
карандаш. Пишу название...
Но даже сейчас у меня ощущение, будто я не сижу один за столом,
а стою в классе и на меня выжидательно смотрят сорок девчонок и
мальчишек. Рыжий пятиклассник, весело морща конопатую переносицу,
спрашивает:
- А как вы написали свою первую книгу?
...- Как я ее написал... Видишь ли, это длинная история.
- Вот и хорошо! Расскажите!-слышатся голоса.
- Разве вы еще не устали?
- Не-е-ет!!!
"Вот черти..."
- Ну ладно... Прежде всего надо сказать, что в то время мне
было чуть больше семи лет...
- У-у-у...
- Да. Именно так. Это случилось в феврале сорок шестого года.
...Хороший был год - первый мирный год после войны. Больше не
надо было со страхом ждать: вдруг придет извещение, что кто-то из
родных убит, ранен или пропал без вести. Но жизнь еще была нелегкая.
Хлеб давали по карточкам, одежды не хватало, с дровами тоже
случались перебои...
Мама, я и старшая сестра Людмила жили тогда в Тюмени, на
заваленной сугробами улице Герцена, такой тихой, что по вечерам на
много кварталов разносился скрип снега под полозьями саней и
валенками редких прохожих...
Вечера случались хорошие и плохие. Хорошие, когда горят в печке
дрова, на столе каша или макароны, посыпанные сахарным песком; мама
вовремя пришла с работы и сегодня больше никуда не уйдет; в
тетрадках нет ни двоек, ни грозных записей Прасковьи Ивановны; уроки
вроде бы сделаны (а еще лучше, если завтра воскресенье). Но самое
главное - у меня есть хорошая книжка!
Если книжки не было, никакой вечер не мог считаться полностью
хорошим. Я в то время читал, как говорится, напропалую. Добывал
книжки где только можно: брал в детской библиотеке на углу улиц
Ленина и Челюскинцев, выпрашивал у знакомых, выменивал "на срок" у
ребят ("Я тебе насовсем пистолет с резинкой, а ты мне на три дня эту
книжечку. Идет?"). Больше всего мне нравились потрепанные томики
детиздатовской "Библиотеки приключений" - маленькие, пухлые, в
потертых коленкоровых переплетах, которые украшала узорчатая рамка
со следами облезшей позолоты.
Какие это были книги! "Таинственный остров", "Аэли-та",
"Плутония", "Белый клык", "Всадник без головы"...
На первой странице каждой книжки я всегда видел маленький
значок со словом "Детиздат" - сидящего мальчика, который положил на
поднятые коленки книгу и, видимо, с головой ушел в мир бурь и
приключений. Мне казалось, что этот мальчик похож на меня. По
крайней мере, мы были друзьями...
Не всегда мне везло. Случалось, что я оставался совсем без
книг: прежние прочитал и отдал, новых раздобыть не удалось. И вот
однажды...
Вечер без книжки был унылым. Тем более что мама все не
возвращалась. Людмила за что-то на меня ворчала, электричество не
горело, а желтый свет керосиновой лампы делал комнату тесной и.
печальной.
Дрова в печке, однако, горели. Я сидел у приоткрытой дверцы и
почти сердито думал о писателях. Что они за люди? Откуда у них такая
сила, что могут они заставить человека забыть про все на свете? Про
то, что хочется есть, про уроки, про боль в распухших от холода
пятках. Даже про то, что мамы все еще нет дома, а на улицах,
говорят, хозяйничает по вечерам банда "Черная кошка" (эти бандиты не
только грабят, но еще страшно мяукают и царапают людей громадными
железными когтями)...
"Как человек придумывает книгу, от которой не оторвешься?"-это
была, кажется, первая четкая мысль в цепочке моих рассуждений.
А вторая:
"Наверно, писать такую книгу еще интереснее, чем читать..."
И третья:
"А если так, не попробовать ли самому?"
Я даже задержал дыхание-такой неожиданной и блестящей была
идея.
Но почти сразу я спросил себя:
"Разве ты писатель?"
А может быть, это спросил не я, а тот мальчик с детиздатовского
значка? Он вспомнился - будто поднял от книжки голову и взглянул
внимательными темными глазами. Без насмешки, но недоверчиво.
Я немного смутился, но сказал:
"А что? Сперва никто не писатель, пока не написал книжку. А
если написал, тогда уж... вот... Вдруг я когда-нибудь тоже?.."
"Ты же маленький".
"Но я только попробую... маленькую... Ладно?"
Он улыбнулся и сказал мне:
"Ладно. Давай".
Когда человеку семь лет, у него решительный характер. Я вскочил
и сразу взялся за дело...
Обычно здесь я прерываю рассказ и спрашиваю ребят:
- Как по-вашему, что надо, чтобы написать книгу?
Нынешние школьники не лыком шиты! Аккуратная строгая девочка в
белом переднике поднимает руку и говорит:
- Надо знать жизнь.
Мальчик с первой парты что-то шепчет соседу и потом сообщает:
- Надо заранее изучить материалы и составить план... Подробный.
Даже конопатый мальчишка - тот, что задал коварный вопрос о
первой книге, - произносит с ужасно серьезным видом:
- Надо получше выучить русский язык. - Он хитро косится в
сторону учительницы, а та одобрительно кивает.
Я вздыхаю.
- Правильно, - говорю я. - Вы молодцы. И мне сейчас неловко за
себя. Потому что в тот далекий зимний вечер я не смотрел на дело так
среьезно и глубоко. Мне казалось, что для работы над книгой нужны
две вещи: бумага и карандаш. (Чернила не годились: они напоминали об
уроках и гасили вдохновение.)
Карандаш у меня был. Даже карандаши. Цветные. Шесть штук в
коробке с надписью "Спартак". Мама положила их под елку в новогоднюю
ночь. Где мама взяла такую редкость, я так и не узнал. Она
утверждала, что это подарок Деда Мороза. Но я на восьмом году жизни
верил в Деда Мороза не больше, чем в то, что когда-нибудь стану
отличником.
Я заново отточил кухонным ножом красный и черный карандаши.
Красным я выведу название и первую заглавную букву - как в старинных
книгах. А черным стану писать весь роман. Я сразу решил, что это
будет роман - с морскими приключениями, пиратами и сокровищами.
Итак, у меня было ч е м писать. А н а ч е м?
С бумагой было туго. Чистые тетрадки выдавали нам в школе по
строгому счету. Их не хватало. Часто приходилось писать на всяких
случайных листках, на обороте старых документов, а задачки мы иногда
решали даже на газетах.
Я подумал, что если газеты годятся для школьных занятий, то
сойдут и здесь. Тем более что другого выхода не было.
