сказал Тоник. - Я не удержусь.
Славка представил, как Тоник лежит на крутом скате, обвязавшись
кабелем, и судорожно цепляется за гребень крыши. Падать ему пришлось
бы не на ноги, а вниз головой, и с большей высоты, чем Славке.
- Ты скорей, у меня железо гнется,- снова заговорил Тоник.
- Я сейчас!- крикнул Славка и оставил бесполезные попытки
дотянуться до окна.- Сейчас! Еще секунду продержись.
Он вынул из кармана перочинный нож, открыл его зубами и принялся
пилить тупым лезвием кабель, стараясь не думать о том, что висит в
пяти метрах от земли. Славка всегда боялся высоты.
Он упал на четвереньки и сразу вскочил. Удар о землю оказался
слабее, чем Славка ожидал. Только звенело в ушах и слегка болели
отбитые ступни. Лезвие ножа захлопнулось само собой и глубоко
разрезало палец.
- Ты что, оборвался? - послышался голос Тоника. - Ты жив?
- Жив,- сказал Славка, зажимая порез,- Спускайся. Я нашел
табакерку...
Через полчаса, когда Славка рассказал о своем открытии, они
расстались.
- Знаешь... ты хороший товарищ, - сказал Тоник чуть смущенно,
прежде чем уйти.- Я бы здорово треснулся с крыши...
- Брось ты,- отмахнулся Славка. - Знаешь что? Оставь пока
табакерку у себя. Завтра я зайду...
На следующее утро, придя к Тонику, Славка узнал о его несчастье.
- Эту историю во всех подробностях я узнал гораздо позже,- сказал
Виктор, кончая свой рассказ. - На аэродроме Славка объяснил мне лишь
самое главное. Когда он кончил, я задал вопрос:
- Табакерка у тебя?
Славка протянул мне ее и спросил в свою очередь:
- А теперь вы возьмете Тоника к морю?
Я не торопился с ответом, внимательно разглядывая его находку.
Наконец сказал:
- Возьму... Но при одном условии: если ты отдашь мне эту вещь.
- Зачем она вам?- удивился он.
- Зачем! Для табака,- усмехнулся я.
Славка пожал плечами и, подумав, ответил:
- Берите.
- А Тоник согласится? Ведь вы ее вместе искали.
- Согласится. Ему что? Он и так счастливый.
- Это почему?
- Конечно,- сказал Славка.- К морю едет. Я бы за это что угодно
не пожалел, не то что табакерку.
Тогда я и подумал: "Почему бы не сделать счастливым еще одного
человека?"
Виктор затянулся трубкой и замолчал. Я с любопытством посмотрел
на него.
- Твои сбережения на мотоцикл, верно, пошли прахом?
Он усмехнулся.
- Ерунда... Но если бы ты знал, чего стоило уговорить Славкиных
родителей отпустить его со мной!
- Ты это хорошо сделал, конечно,- сказал я.- Но объясни, зачем ты
отобрал у мальчишек дорогую им вещь? Маленький ты, что ли?
Виктор достал табакерку и подцепил ногтем пластинку медной
защелки так, что стала видна ее обратная сторона. Я разобрал
выгравированные на меди маленькие русские буквы: "фабрика И. Крамер".
- Каждую минуту ребята могли обнаружить клеймо и понять, что эта
штука никогда не была в Австралии. Думаешь, это было бы для них
лучше?..
Мы медленно шагали по берегу. Я продолжал разглядывать табакерку,
а Виктор с равнодушным видом сосал трубку.
- Вот что!-сказал я, наконец. - Если ты боишься рака легких, то
брось курить вообще. А табакерку отдай ребятам. Ты ненаблюдателен,
иначе заметил бы, что замок сюда поставлен гораздо позже, чем сделана
табакерка.
С этими словами я вытряхнул табак.
- Сумасшедший!- закричал Виктор.- Это "Золотое руно"!..
Однако я отмахнулся от него, потому что в этот момент заметил на
внутренней стороне крышки искусно вырезанный, но уже почти стершийся
маленький вензель: латинскую букву "N". И неожиданная мысль поразила
меня.
- Ведь старик туземец говорил Смолину: "Норфольк"!- вспомнил я.
- "Норфольк"... Ну и что же?
* * *
Прошло два года. История с табакеркой стала постепенно
забываться. И вот однажды, перелистывая вечером какой-то исторический
журнал, я наткнулся на такие строчки:
"Пролив, отделяющий остров Тасманию от Австралии, носит имя
Джорджа Басса. Вместе с лейтенантом Флиндерсом морской врач Басе в
1798 году обошел вокруг Тасмании на маленькой, водоизмещением в
двадцать пять тонн шхуне. Это было великим открытием. Жители Сиднея
восторженно приветствовали вернувшихся путешественников. Шхуна
"Норфольк" была поставлена на вечный якорь в бухте Порт-Джексон и
стала музейным экспонатом. Из ее деревянного киля выточили несколько
табакерок. Эти вещи бережно хранятся владельцами. Ценятся они на вес
золота..."
Дальше я не стал читать. Схватив журнал, бросился к моим друзьям.
- Так вот откуда наша табакерка...- задумчиво произнес Славка.
- Это-то мы узнали,- возразил Тоник.- Одно теперь неизвестно, как
такая редкая вещь попала к старику?
Владислав Крапивин
КРАСНЫЙ КЛИВЕР
Рассказ
В час пятнадцать, как по расписанию, появляется Владька. Он
ставит у порога измочаленный портфель и старательно трёт о резиновый
коврик подошвы. На меня старается не смотреть.
- Зашёл бы сначала домой, - сдержанно говорю я. - Хотя бы поо-
бедал.
- Потом, - отвечает он. - Ладно? Я немножко посижу...
- Ну сиди, - обречённо говорю я, прекрасно понимая, что рабо-
тать до вечера уже не придётся.
Впрочем, первые минуты Владька добросовестно соблюдает тишину.
Сидит на краешке стула и почти не дышит. Разглядывает книжные кореш-
ки в шкафу. А я, тоже добросовестно, склоняюсь над статьёй, которую
обязательно надо сдать в редакцию к следующему вторнику.
Потом на пол падает жестянка. Я оборачиваюсь. Владькины большу-
щие глаза виновато смотрят на меня из-под берета, который он забыл
снять. Затем мы оба переводим взгляд на жестяную баночку - виновницу
шума.
- Что это? - спрашиваю я (имеется в виду: "Что это за жизнь?
Дадут мне, в конце концов, спокойно работать или нет?").
- Мазь. Чтобы горн чистить, - торопливо объясняет он и ногой,
дотянувшись, придвигает жестянку к себе.
Владька - горнист. Сигналист сводного юнкоровского пионерского
отряда "Стрела". В горнисты он попал не очень-то законно, потому что
ещё не пионер. Но играет он чисто, весело, и ребята сказали:
- Ладно уж. Всё равно его скоро примем.
Скоро... А когда?
Неделю назад ему исполнилось десять лет. Торжественное обещание
он выучил давным-давно. И законы пионеров знает, и вообще всё, что
полагается. Не знает лишь, когда будет долгожданная линейка. Говорят
- на днях, а точно никто не говорит. Только усмехаются. Что за люди!
Всё у Владьки есть: и форма (морского юнкоровского отряда) с
золотистыми нашивками, и голубая пилотка, и значок горниста на во-
ротнике. Но всё это не то. Не так. Потому что отряд - пионерский, а
он, Владька, пока здесь без всяких прав. И стоит навытяжку, не под-
нимая руки, когда все салютуют отрядному знамени.
Скоро ли уж?
Тут и нетерпение, и... разные беспокойные мысли.
Жизнь у третьеклассника тяжела и полна опасностей. То забудется
почему-то басня, которую учил накануне, и тебе сразу отметочку - са-
ми знаете какую; то дежурный восьмиклассник (высоченный, как дирек-
тор) хватает тебя за плечо: "Ты что скачешь по коридору? Ходить ра-
зучился?" -и зачем-то записывает фамилию. А сегодня Владька случайно
(ну правда же совершенно нечаянно!) зацепил плечом Лидку Васнецову,
когда она чертила рамку в тетради по рисованию. Линия получилась
кривая, Лидка захныкала и нажаловалась. И у Владьки в дневнике, ко-
нечно, написали: "Толкается на уроках! Тов. родители, примите меры!"
Родительских мер Владька не так уж и опасается. А вот не повли-
яет ли запись на его вступление в пионеры?
Этот осторожный вопрос Владька задаёт мне. Конечно, решать бу-
дут ребята, но и от меня кое-что зависит: как-никак я вожатый отря-
да.
- Поживём - увидим, - рассеянно говорю я.
Но лицо у Владьки делается такое, что трудно не засмеяться. В
самом деле, нельзя же обрушивать на человека беду из-за того, что он
неосторожно (ну честное слово, не нарочно!) пошевелил плечом.
- Сиди и не мешай мне, великий грешник, - говорю я и пытаюсь
вникнуть в статью.
Владька, скинув ботинки, перебирается в кресло и занимает в нём
прочную позицию. Я приношу ему бутерброд с кабачковой икрой. Пока
бутерброд уничтожается, я успеваю написать четыре строчки.
Владька начинает шумно возиться в кресле.
- Ты что пыхтишь?
Он вытягивает из-за пазухи пионерский галстук и разглаживает
его на коленях.
- Ты что, так и таскаешь его с собой?
- Ага.
- Ну зачем? Смотри, помял весь. Неужели дома негде положить?
- Ну да! Мама начнёт прибираться и спрячет куда-нибудь! Тогда
вот пилотку спрятала, и я на три минуты на линейку опоздал. А если
теперь линейку объявят, а галстука нет?
Он даже чуть бледнеет, представив такой случай.
- Выглади и положи на место, - говорю я. - Линейка будет после-
завтра.
Владька взлетает в кресле.
- А как? А когда? А во сколько? А это точно? А если...
Он сейчас ни за что не успокоится, пока не выпустит в меня пол-
ную обойму вопросов. И приходится отвечать, что всё уже решено, что
совет дружины, в общем-то, не имеет ничего против его, Владькиного,
вступления в пионеры, что линейка будет в семь часов вечера, со зна-
менем, барабанами, горнами, и что форма нужна парадная, и что тор-
жественное обещание Владьки будет записано на магнитофонную плёнку,
и плёнка эта будет храниться в отряде по крайней мере до тех пор,
пока Владька не вступит в комсомол.
Такая уж у нас в отряде традиция.
- А если я собьюсь, когда буду торжественное обещание говорить?
- Ну, если немножко собьёшься, не беда. Но лучше не сбиваться.
- А тебя, когда принимали в пионеры, записывали на магнитофон?
- Да нет, Владька. Мы про магнитофоны в то время ещё и не слы-
хали.
- Ну уж.. . говорит Владька. Он подозревает, что я просто хочу
уклониться от разговора. - Как это не слыхали? Когда это было? Ты,
что ли, старик?
- Не совсем старик, а всё-таки в три раза тебя постарше. Даже
с хвостиком.
- Это разве много? Чепуха, - решительно заявляет он. - Ну
расскажи.
- Что?
- Как тебя принимали в пионеры.
Как это было? Я возвращаюсь памятью в детство и опять вижу
очень хорошее утро девятого мая сорок седьмого года.
Проснулся я от тревожного толчка: "Не опоздал ли?" Но тут же
увидел, что наши ходики вытянули стрелки в одну вертикальную линию:
шесть часов. На медных стрелках и маятнике горели колючие солнечные
звёзды. Солнце хлестало в окна неудержимым потоком, и тонкие шторки
не могли остановить его.
Разве уснёшь!
Я потянулся за одеждой. На спинке стула висела почти новая си-
няя рубашка. Вернее, тёмно-голубая. Она вкусно пахла горячим утюгом.
То, что рубашка не белая, меня слегка тревожило. Вчера Елена
Ивановна сказала, что на сбор все должны прийти в белых рубашках. А
у меня не было. Так уж получилось. Были две клетчатых ковбойки с пу-
говками на воротнике, одна зелёная футболка с заплатой на плече да
вот эта синяя рубашка. Мне её на день рождения подарила тётя Галя, у
которой мы жили на квартире.
Помню, накануне я пытался объяснить Елене Ивановне, что нет у
меня парадного обмундирования. Но она торопилась и сказала:
- Ну постарайся как-нибудь...
Ничего себе "постарайся"! Это сейчас всё просто: пошёл и купил
пионерскую форму. А в то время жилось потруднее: не каждый день оты-
щешь в магазинах, что нужно, да и с деньгами туго.
В общем, грызло меня беспокойство.
Но утро было такое хорошее, что долго терзаться всякими страха-
