рами смотрели на поезда.
И учись летать высоко и смело.
Ты сумеешь. Если тяжело будет-выдержишь, если больно-вытерпишь,
если страшно - преодолеешь. Самое трудное знаешь, что? Когда ты счи-
таешь, что надо делать одно, а тебе говорят: делай другое. И говорят
хором, говорят самые справедливые слова, и ты сам уже начинаешь ду-
мать: а ведь, наверно, они и в самом деле правы. Может случиться,
что правы. Но если будет в тебе хоть капелька сомнения, если в са-
мой-самой глубине души осталась крошка уверенности, что прав ты, а
не они, делай по-своему. Не оправдывай себя чужими правильными сло-
вами.
Прости меня, я, наверно, длинно и непонятно пишу... Нет, ты пой-
мешь. Ты у меня славный, умница. Жаль, что я тебя, кажется, больше
никогда не увижу.
Никогда не писал длинных писем. Никому. А теперь не хочется кон-
чать. Будто рвется нить. Ну, ничего...
Видишь, какое длинное письмо написал тебе твой дед
Юрий Савельев,
который тоже когда-то был журавленком".
Журка дочитал письмо и сразу, не сдерживаясь, заплакал. Его ре-
занули тоска и одиночество, которые рвались из этого письма. И лю-
бовь к нему, к Журке, о которой он не знал. И ничего нельзя уже было
сделать - ни ответить лаской, ни разбить одиночество...
Напрасно дед боялся, что Журка чего-то не поймет в письме. Он
понял все. В дедушкиных словах (будто не написанных, а сказанных
негромким хрипловатым голосом) были не только печаль и любовь. Была
еще гордость.
И поэтому в Журкиных слезах, несмотря ни на что, тоже была гор-
дость...
Он спрятал шелестящий лист в конверт, а конверт под рубашку.
Письмо было только ему. Одному-единственному. Он не хотел сказать о
нем даже маме. Не потому, что здесь какая-то тайна, а просто они с
дедом всегда говорили один на один, и сейчас был последний разго-
вор.потому, что здесь какая-то тайна, а просто они с дедом всегда
говорили один на один, и сейчас был последний разговор.
Журка толкнул оконные створки. Холодные капли застучали по широ-
кому подоконнику. Журка поймал несколько капель, провел мокрыми ла-
донями по лицу. Вытер его рукавом.
- ...Ты опять открыл окно!
- Все равно нет грозы. Простой дождик.
Журка старался говорить обыкновенным голосом, но разве маму об-
манешь? Она торопливо подошла.
- Ты плакал?
- Вспомнил дедушку,- без всякого обмана сказал Журка. Потом
встряхнулся.- Пойдем, я тебе помогу...
Они с мамой долго разбирали вещи. Развешивали одежду, расставля-
ли по подоконникам посуду. Один раз Журка спросил:
- Мама, а дедушка умер сразу?
- Да, сынок. Он потянулся к верхней полке, чтобы взять книгу, и
вдруг упал. У него как раз сидел сосед, который пришел за книгой...
- А разве дедушка знал, что скоро умрет?
- Почему ты решил?
- Ну...- сбился Журка (письмо лежало у него под рубашкой).- Он
же завещание написал...
- Что ж... конечно. У него было уже два инфаркта, и последний
год каждый день болело сердце...
"А таскал меня на плечах",- подумал Журка и через рубашку погла-
дил письмо.
В это время приехал папа, злой и веселый. Злой потому, что кон-
тейнером с багажом на станции "еще и не пахло", хотя отправили из
Картинска месяц назад . А веселый потому, что заехал в мебельный ма-
газин и "ухватил" там две модные деревянные кровати и неширокую по-
ролоновую тахту - для Журки. Кровати маме понравились, а про тахту
она сказала:
- Ничего. Только цвет скучноватый.
- Зато недорого. Да и не было других. Не спать же парню на по-
лу...
Грузчики и отец втащили тахту в комнатку. Журка скинул кроссов-
ки, вскочил на нее, попрыгал. С тахты можно было дотянуться до верх-
них полок, куда Журка еще не добирался. Теперь он подпрыгнул и вых-
ватил из ряда книг томик в желтой облезшей коже. Неловко повернулся
и чуть не полетел на пол. Папа его подхватил.
- Не скачи, шею свихнешь... Дай-ка взглянуть.- Он взял у Журки
книгу и открыл ее с конца. Покачал головой:
- Ну, насобирал дед музейных ценностей. И где только деньги
брал?.. Юля, ты глянь...
Мама подошла, и он показал ей и Журке на обороте обложки лиловый
штамп и размашисто написанные цифры: 65 р. Провел глазами по полкам.
- Это еще ничего. Есть томики - по полторы сотни ст6ят... Вот
наследство! А, Юрка? Я спрашивал знающих людей, они говорят, что
есть специальный магазин, где эти книжки за такие суммы продают и
покупают...
Журка испуганно встал спиной к полкам.
- Папа, не надо...
- Что не надо?
- Не надо в магазин... Дедушка мне оставил.
Отец сказал с легким удивлением, но терпеливо:
- Я понимаю, что тебе. Но тебе они зачем? Это же не детская ли-
тература.
Журка упрямо проговорил:
- Все равно. Это книги...
- Ну какие книги! -уже раздражаясь, воскликнул отец и открыл ти-
тульный лист у той, что в руках держал.- "Экстракт штурманского ис-
кусства из наук, принадлежащих к мореплаванию, сочиненный в вопросах
и ответах для пользы и безопасности мореплавания"... Что это тебе,
"Дети капитана Гранта"? Тут и буквы-то такие, что не разберешь...
- Я разберу.
- Ну ладно. А к чему? Если моряком захочешь стать, не по этой же
книжке будешь учиться. Она устарела на двести лет!
- Не хочу я моряком... Не в этом дело...
- В дурости твоей дело! -в сердцах сказал отец.- Ну, оставил бы
"Робинзона", "Мушкетеров", это я понимаю. А к чему архивные сокрови-
ща? Они только специалистам нужны.
- Мне тоже нужны,- негромко, но четко сказал Журка и поднял заб-
лестевшие глаза.
- Саша, не надо об этом. Потом...- тихо и торопливо сказала ма-
ма. И за локоть повела отца к двери.
- Я и потом не дам. Это мои!- звонко сказал Журка вслед. И сам
удивился: никогда он с мамой и папой так еще не разговаривал.
Отец обернулся, вырвал локоть, присвистнул и медленно сказал:
- Ты смотри-ка... "Не дам", "мои"... Ну, давай посчитаем, у кого
здесь чье... У тебя вон штаны из моих перешиты...
- Саша...
- Да подожди ты! "Саша", " Саша"!- взорвался отец.- У сыночка
вон что прорезалось. Воспитали буржуйчика! Наследник...
Журка прижался лопатками к полке и сморщил лицо, чтобы не разре-
веться. Мама сжала губы, опять взяла отца за локоть и утянула из
комнаты. За дверью она что-то тихо сказала ему. А отец опять загово-
рил негромко и зло:
- Да брось ты! Вон Пушкин стоит, Гоголь, Стивенсон - я их сам ни
на какое барахло не сменяю. Даже Диккенса твоего, хоть и занудно он
писал! Но у Юрки-то блажь!
Мама опять заговорила негромко, и опять отец ответил во весь го-
лос:
- Ну ясно, где мне понять ваши тонкости! Мое дело вкалывать.
Знаешь, романтика-штука полезная, но жить тоже надо по-человечески.
А мы? Вместо мебели рухлядь, холодильник трясется, как припадочный,
телевизор почти что этим книгам ровесник... Кстати, Юрке за две та-
кие книги можно мопед купить...
Кажется, мама сказала: "Этого еще не хватало..." А потом опять
заговорила неразборчиво. Журка, глотая слезы, прислушивался, но слов
ее так и не мог понять. А отец вдруг воскликнул:
- Ну хорошо, хорошо! Не скажу об этом больше ни слова!.. Я пень,
я молчу... Только пускай не ревет. Вот дамское воспитание: чуть чего
- и сразу сырость из глаз! Недаром всю жизнь с девчонками играл...
На этом все и кончилось. Больше отец ни разу не завел разговора
о книгах. Через час они с Журкой как ни в чем не бывало прибивали
карнизы и вешали шторы. Журка два раза съездил себе молотком по
пальцам, но не пикнул. Чтобы опять не услышать про дамское воспита-
ние.
Отец на это воспитание и раньше любил намекать. Растет, мол, ки-
сейная барышня. И насчет девчонок посмеивался. Но разве Журка вино-
ват, что в том дворе на Московской жили в основном девчонки? Конеч-
но, Журка играл с ними и, надо сказать, всегда по-хорошему. Но нас-
тоящим другом его был Ромка.
Кстати, Ромка никогда-никогда не смеялся над Журкой, они оба
понимали, что главное в человеке-характер, а не то, что девчонка он
или мальчик.
И здесь через три дня после приезда Журка ничуть не жалел, что
познакомился в парке с Иринкой, а не с каким-нибудь Вовкой или
Сережкой (тем более, что такого, как Ромка, на свете все равно
больше нет). Иринка была веселая, хорошая. И мама ее тоже. И дома у
них было так здорово - особенно та картина с кораблем. В этом
корабле было что-то знакомое... Вот что! Он словно пришел из
дедушкиных книг...
Кто такие "витязи"?
На остановке было много людей. Когда подошел троллейбус, они
разом кинулись к дверям. Но сердитый голос водителя прокричал через
динамик непонятное слово:
- Дрынка!
Будто заклинание какое-то. И почти все отступили. Некоторые
ворчали. Но Иринка заторопила Журку:
- Пойдем, пойдем, нам годится. В троллейбусе оказалось много
свободных мест.
- Садись к окошку, тебе все видно будет,- предложила Иринка.
Неторопливо - трюх-трюх - троллейбус поехал по бугристому
асфальту. Смотреть на незнакомые места было интересно. Сначала Журка
видел красивые старые дома, потом за окном потянулся травянистый
склон. Журка, выгнув шею, глянул вверх. На крутом холме стояла
древняя церковь с облупившейся колокольней...
- Это Макова гора,-сказала Иринка.
- Почему Макова?
- Говорят, на ней раньше маки цвели... А сейчас только
одуванчики... Мы зимой здесь на санках и на лыжах катаемся, только с
другой стороны, где машины не ходят.
- Хорошая гора,-одобрил Журка.
- А недавно здесь детское кино снимали: про двух мальчиков,
которые самодельный самолет построили. Многих наших ребят приглашали
на съемки...
- И тебя?
- Да ну... Я и не пыталась. Там не таких выбирали.
- А каких?-удивился Журка и, оторвавшись от окна, взглянул на
Иринку.
- Таких... симпатичных. Чтоб смотреть приятно...
"А на тебя разве не приятно?"- чуть не спросил Журка, но
смутился и сказал другое:
- В кино всяких людей снимают, не только красавцев. Главное,
чтобы талант был.был.
- Ну да. А если ни таланта, ни внешности?
- Чего ты на свою внешность напустилась? - проговорил Журка с
суровой ноткой.- Человек как человек...
- Нет,-вздохнула Иринка.- У меня рот акулий и зубы пилой.
- Какой пилой?
Иринка приподняла верхнюю губу. В самом деле, нижние краешки
зубов были скошены на одну сторону и торчали неровно, как зубчики
маленькой пилы.
- Ну и что?-сказал Журка.- Это даже... интересно.
- Уж куда как интересно!.. А еще конопушки эти круглые. Не лицо,
а божья коровка.
- Да их и не видно совсем.
- Это сейчас не видно, а весной знаешь как...
Журку смущал такой разговор. Но он чувствовал, что Иринка
говорит не всерьез. Видно, она просто решила показать: вот, мол, я
какая, не жалей потом, что подружился...
Журка хотел сердито сказать, что терпеть не может дамских бесед
о красоте. Разве в ней дело? Но в это время троллейбус остановился,
двери зашипели, и водитель опять недовольно закричал:
- Дрынка!
- Почему он всех какой-то "дрынкой" пугает? Что за "дрынка"? -
спросил Журка.
Иринка широко открыла глаза. Потом охнула и начала смеяться:
- Это он говорит "до рынка". Рядом с рынком троллейбусный парк,
вот он туда и едет, потоку что работу кончил. А вообще этот шестой
маршрут ходит на "Сельмаш"... Нам-то все равно по пути, а другие
сердятся. Ждут, ждут, а он... Он: "Дрынка"!.. Ой, ты не обижайся,
что я смеюсь.
- Я не обижаюсь,- проворчал Журка.- Просто глупо. Сказал бы
по-русски: "Еду в парк, товарищи".
- Тогда непонятно, в какой парк. Может, в парк культуры и
отдыха, туда, где мы вчера были. Там у него конечная остановка... Ты
