Когда тренькнул звонок и Маша с обычной своей полуулыбкой появилась в
торговом зале, никому бы и в голову не пришло, что у нее что-то не в
порядке.
* * *
- В каком, говоришь, году это было? В восемьдесят третьем? Не знаешь, кто
вел?
- Не знаю.
- Ладно, сейчас разберемся...
Курбатов придвинул к себе телефон и принялся сосредоточенно набирать
номер.
- А жаловались? Мать, родители отца, кто-то с работы?
- Не знаю, - повторил Денис. И подумав, добавил:
- Вряд ли. Мать вообще жаловаться не любит.
- А зря, - сказал важняк. - Когда кто-то сильно заинтересован в деле,
тогда люди по нему пашут, стараются избежать лишних "телег", чтобы не
поймать неприятностей на свою задницу. А когда все спокойно - никто особо не
чешется...
- Здравствуй, Владислав! - произнес Курбатов уже в телефонную трубку. -
Узнал? Хорошо. В восемьдесят третьем вы расследовали дело об убийстве
Петровского. Скорей всего оно приостановлено за нерозыском виновных. Найди
его, пожалуйста. А я подошлю нашего паренька с письмом, выдай ему под
расписку на пару недель. Да ничего особенного, если получится, расскажу.
Спасибо.
И, положив трубку, подмигнул Денису.
- Вот и все. Привезешь дело, посмотрим, и станет ясно - что к чему...
У Дениса перехватило дух. Все произошло совершенно неожиданно. Курбатов
сам забрел к нему в кабинет, поговорил "за жизнь", расспрашивал о семье, а
когда он рассказал о давней трагедии, тут же взялся за телефон и напрямую
соединил сегодняшний день с канувшей в прошлое страшной ночью.
Дело об убийстве отца оказалось нетолстой папкой в замызганном картонном
переплете. Стандартные бланки, обычные документы: отпечатанные через
истертую ленту еле читаемые постановления, написанные неряшливыми почерками
рапорта и протоколы допросов, нечеткие чернобелые снимки. Фотографии Денис
смотреть не стал, а все остальное прочел.
Вначале события развивались параллельно: недалеко от Тиходонска на
железнодорожной насыпи нашли труп отца, а через два часа на станции
Степнянской задержали трех хулиганов, изрезавших сиденья в электричке.
Задержанных ожидал штраф, но степнянский опер, случайно заглянувший в
дежурную часть и ничего не знающий о находке тиходонских коллег, подчиняясь
интуиции или извечному инстинкту сыщика, вдруг спросил: "Ребята, а за что вы
мужика убили?"
Заданный наобум вопрос вызвал смятение у задержанных.
- Да мы не хотели... - промямлил самый младший. - Он сам напоролся...
Очевидно, после этого за них взялись всерьез, потому что в деле появились
"явки с повинной". Три дегенерата подробно расписали, как пили портвейн в
привокзальной рыгаловке, как поехали к знакомым девушкам в село Ржаное, но
подруг там не нашли, зато купили самогон, как на обратном пути повздорили с
"мужиком в синей шведке", как началась драка и Борька нечаянно ударил его
ножом два или три раза...
- Десять раз, паскуды! - закричал Денис. Его трясло, по лицу катились
слезы. - Десять раз нечаянно!
Всех троих закрыли в КПЗ - Сивко и Чепурного за хулиганство, а Бориса
Кружилина - за убийство. Через трое суток хулиганов освободили под подписку
о невыезде, а убийцу арестовали. Но, переехав в следственный изолятор, тот
отказался от ранее данных показаний и заявил, что их из него выбили
оперативники. На рубашке подозреваемого обнаружили кровь отца, но и у самого
Борьки кровь оказалась той же группы. Два ножа, которыми дегенераты резали
сиденья, орудиями убийства не являлись, а третьего, Борькиного, так и не
нашли. Через десять дней Кружилина освободили за недоказанностью вины, а по
истечении двух месяцев дело приостановили за неустановлением виновных.
Через час, приведя себя в порядок, Денис зашел к Курбатову. Тот скользнул
внимательным взглядом по его бледному лицу с припухшими красными глазами, но
ничего не сказал и профессионально пролистал дело. Потом куда-то позвонил,
навел справки, что-то записал, подошел к двери, запер замок и достал из
шкафа початую бутылку коньяка и две стопки.
- Сивко уже не достать, - сказал наконец важняк. - Его убили в девяносто
первом. А остальных подергать можно...
Курбатов замолчал, разливая по стопкам густую янтарную жидкость. Денис
молча ждал. Руки у него были холодными, а по спине тек пот.
- Чепурной сидит за разбой, - продолжил Курбатов. - Четыре года отбыл,
осталось еще два. А главный негодяй, Кружилин, - здесь, в городе, вот
адрес...
Он положил перед Денисом листок и поднял стопку.
- Давай помянем твоего отца!
Денису вначале коньяк показался безградусным, вторая порция обожгла
желудок, потом тепло медленно поднялось вверх, и он расслабился.
- И что тут можно сделать?
Курбатов разлил по третьей, пригладил редеющие волосы.
- Зека загнать в петлю... Или под пресс... Или в петушатник, это еще
проще. А главного... По делу его крутить бесполезно, хотя можно
попробовать... Схватить ночью, притащить в отдел, отходить палками, а потом
на понт взять: дескать, твой нож по другому делу в вещдоках лежал, а сейчас
нашли куда его приставить - там и пальцы твои, и кровь потерпевшего...
Важняк с сомнением поморщился.
- Нет, ерунда! Не те времена, не те люди... По делу ничего не выйдет. Ну
да можно что-то еще придумать...
- Что же тогда, в восемьдесят третьем, ничего не придумали? - спросил
Денис. - Тогда небось легче было!
- Да очень просто, - Курбатов уставил на стажера выпуклые льдисто-рыжие
глаза. - Тогда это никому не было нужно. А сейчас ты - один из нас! Член
команды!
Важняк аккуратно закупорил бутылку, спрятал ее на место, отставил рюмки
на подоконник.
- И когда обижен член команды, мы используем все возможности, чтобы за
него заступиться. А возможности у нас очень большие! Скоро ты в этом
убедишься!
- И Кравченко член команды?
Курбатов насторожился.
- А почему ты про него спросил? - в желтых глазах вспыхнул огонек
подозрения.
- Да так... Ему ногу прострелили, а за это цыгану три года дали. И все
дела!
- А-а-а!
Огонек погас.
- Не всякий, кто здесь работает, - член команды, - важняк
многозначительно поднял палец. - Но ты мне симпатичен. А это очень много
значит, когда человек симпатичен Александру Петровичу!
- Спасибо, - Денис поднялся.
- Кстати! - Курбатов хлопнул себя по лбу. - Сегодня сидел у шефа, ему
позвонили из изолятора. Что ты там расследуешь? С этим самоубийством и так
все ясно, а ты контролеров и надзирателей вызвал целую толпу... Начальник
плачет - там посты перекрывать некому. Владимир Иванович пообещал ему, что
зря людей дергать не будем. И просил меня тебе подсказать.
- Так как же...
- Очень просто. Обычно никто за зеков землю не роет. Покончил с собой -
туда ему и дорога. Вон сколько порядочных людей страдает - им помогать надо.
Так или не так?
- Так, - неуверенно вымолвил Денис.
- Ну и отлично. Я же чувствую, что ты умный парень. И обязательно станешь
членом команды.
Вернувшись в свой кабинет, Денис долго сидел, уставившись в стену с
выцветшими обоями. Действительно, Курбатов говорил правильные слова. Если бы
за ними не стояли очень большие неправильности, мириться с которыми Денис не
хотел. Но и воздать по заслугам убийцам отца Александр Петрович собирался
неправильными методами. И Денис в этом был с ним полностью согласен. Здесь
происходило какое-то раздвоение, и следовало либо отрицать все
неправильности скопом, либо раздвоиться самому.
* * *
В 96-м киоскер Катенька вышла замуж за военного, уволилась и уехала в
Иркутск. Теперь в киоске сидит Анна Валериановна, бывшая школьная
учительница, вместо лица у нее наспех очищенная картофелина. Она тоже
надевает резиновый напальчник, чтобы удобнее было брать газеты, - только на
это майору Агееву плевать с высокой башни.
Рядом открылось еще одно кафе, там густое прохладное пиво двух сортов из
заводских тридцатилитровых бочонков и вкусные горячие комплексы.
Сравнительно недорого. Там молодые смешливые официантки, Таня и Раиса, у них
клетчатые передники и спортивные загорелые ноги. Когда девушки надевают
каблуки, на бедрах и икрах обрисовываются крепкие мышцы.
Только майор Агеев все равно ходит в пельменную, в ту же самую. Серые
магазинные пельмени здесь уже, правда, не готовят, какая-то фирма каждый
день завозит свежие пельмени из свинины. Очень вкусные и сочные, без всякой
заморозки, таких можно и шестнадцать штук, и восемнадцать, и двадцать шесть
съесть. Дерут за них - будь здоров. Но для майора Агеева это давно не
проблема.
Раздатчица Вика несколько раздобрела, у нее наметился второй подбородок,
да и клапаны конвертов увеличились со второго номера на третий. Загар к Вике
почему-то никак не пристает (а как же папа-турок, спрашивается?), так и
ходит бледная, с голубыми жилками под коленями.
- Вам со сметаной, Валентин Петрович?
На людях она держится подчеркнуто официально и называет его по
имени-отчеству. А на конспиративной квартире старается вовсю, как по
агентурной линии, так и по постельной.
- Да, конечно. И кинзу покроши в салат, будь добра.
- Хорошо, Валентин Петрович.
Сам Агеев нисколько не постарел за эти годы. Ему даже кажется, что он
помолодел и стал лучше выглядеть. Может, потому, что дела пошли на лад...
Борьба с наркотиками и организованной преступностью оказалась более
перспективным делом, чем политический сыск. Во-первых, полезность этой
деятельности очевидна для всех, это не то что преследование окруженных
ореолом мучеников-диссидентов. Во-вторых, этим в первую голову занимается
милиция, все неудачи можно повесить на них. Зато успехи имеют явно
выраженные формы. И вот результат - стал старшим опером, получил майора,
сейчас и вовсе посадили на перспективную линию. Пока что грех жаловаться.
Контора снова набирает форму, ширится в кости, обрастает мышечной массой...
Поговаривают, что скоро из режима наблюдения и фиксации дадут приказ перейти
к активным действиям.
- Когда мне квартиру дадут, Валентин Петрович? - зашептала Вика, ставя
салат на стол.
- Что?
- Я уже оборзела по углам скитаться. Вчера опять с хозяйкой поругалась...
- С ума сошла?! - прошипел майор. - В другом месте поговорим!
- Свеженькое, все свеженькое, не сомневайтесь, - затараторила Вика,
виновато оглядываясь по сторонам.
После обеда Агеев отправился на конспиративную квартиру. Привычно
проверившись пару раз, он нырнул в пахнущий мочой подъезд.
Холмс пришел вовремя, минута в минуту. Агеев поймал себя на мысли, что не
знает, как с ним держаться. Это не какой-то там Кирпич, он же Пидораст, -
это полноценный сотрудник Конторы, лейтенант. Каждое его сообщение
копируется и передается в Центр, в любой момент с ним может встретиться
кто-то из большого начальства - то ли тиходонского, то ли московского... И
если выяснится, что Агеев что-то не так зафиксировал, или не все понял, или
чему-то не придал значения - выводы могут последовать самые серьезные.
- Здравствуйте. Я вас помню, вы приходили к нам на почту.
Если Холмс таким образом хотел наладить личностный контакт, то выбрал
неудачную фразу, ибо она напомнила Агееву его публичное фиаско.
- Здравствуйте, - вяло ответил он. - Присаживайтесь. Вы очень
пунктуальны.
- Такой биоритм, Валентин Петрович. - Денис уселся напротив, закинув ногу
за ногу.
Вид у него помятый, вокруг глаз красные ободки. Такие глаза Агеев видел у
детей, которые целыми днями сражаются на компьютере в "Мортл Комбат". Во
что, интересно, сражается там у себя Петровский?
