время, пока он подводил Зою к пику ощущений, наваждение не проходило.
Наконец она застонала на выдохе - раз, второй, третий, распластанное те-
ло напряглось, бедра сильно сдавили голову, он удвоил усилия, продлевая
состояние блаженства, но она постепенно успокаивалась, расслаблялась и
наконец совершенно обычным голосом сказала:
- Теперь давай ты...
Зою нельзя было назвать страстной женщиной, и Кедр не мог внятно
объяснить, что же так притягивало и, как выяснилось, продолжает притяги-
вать его к ней, но сейчас, забросив белые босые ноги на плечи и соеди-
нившись с ней самой напряженной и обостренно-чувствительной частью тела,
он забыл и про банк, и про Лапина, и про Тахира, и вообще про все на
свете. Она лежала не шевелясь и смотрела в потолок, в сумерках лисьи
глаза то ли загадочно, то ли вызывающе блестели. Чего-то не хватало,
раньше его не смущала любая обстановка, но сейчас нужен был какой-то до-
полнительный раздражитель, еще один компонент секса, который спустил бы
туго взведенную пружину.
- Почему у тебя там лекарствами пахнет? - тяжело дыша, спросил он не-
ожиданно для самого себя.
Зоя не удивилась.
- Я, когда хожу писать, смачиваю фурацилином тряпочку и все промываю.
Столь неприлично-откровенный ответ сыграл роль необходимого компонен-
та, и вся накопившаяся мужская тяжесть Кедра упругими толчками вырвалась
наружу. Почувствовав финал, Зоя подыграла ему, несколькими движениями
таза способствуя окончательному облегчению.
Через двадцать минут сотрудник "Тихпромбанка" Василий Иванович Хода-
ков и заведующая отделением психической реабилитации Зоя Васильевна Бе-
лова прошли на автостоянку, сели в приземистую красную "Мазду" и выехали
с территории. Режимный блок и другие корпуса кузяевской клиники равно-
душно смотрели им вслед.
9 февраля, вечер. В гостинице пятнадцать градусов выше ноля.
А Лапин несколько часов просидел у окна, оцепенело глядя на заснежен-
ное, пустынное Задонье. На четырнадцатом этаже было холодно - сильный
порывистый ветер проникал сквозь большие окна в металлических, неплотно
подогнанных рамах, выдувая чахлое тепло маломощных плоских батарей. Но-
мер был вполне заурядным, хотя стоил двести шестьдесят тысяч в сутки.
Если не есть и не пить, он сможет прожить здесь около десяти дней.
Жизнь сделала очередной поворот, будто испытывая его на прочность. Он
вспомнил распростертые в темном подъезде трупы, запах свежей крови, и
его снова чуть не вырвало. Сейчас его обязательно ищет милиция, хотя бы
как свидетеля. А он может показаться вполне подходящим и для того, чтобы
повесить на него это дело. Неудачник, без денег, без работы, без друзей
и родственников... И какое-то напряжение вокруг - переплетение случай-
ностей, несуразностей, совпадений, ошибок и несчастий.
Сейчас ему было ясно одно - все дело в какой-то страшной тайне, свя-
занной с ним, Лапиным. У него что-то не в порядке с головой, но за пос-
ледние дни он изменился: всплеск животного ужаса перед грохочущим трам-
ваем и сегодняшнее потрясение сдвинули какие-то пласты сознания... Он
стал по-другому думать, по-другому видеть окружающий мир, вспоминать
прошлое. Ведь решение снять номер в "Интуристе" еще пару дней назад не
пришло бы ему в голову... А разве смог бы он придушить Мелешина, да еще
так ловко, дерзко обойтись с Тонькой, поставив ее на место. И эта при-
вычка к дорогим вещам, хорошей кухне - откуда она?
Что там говорил этот профессор? Что его гипнотизировали, и не раз. Но
он этого не помнит. И армию плохо помнит. А подмосковный завод помнит
неправильно! Потому что то рабочее место, те блоки, которые он регулиро-
вал, на самом деле эти, с "триста первого"! А та девушка, чье лицо вспо-
минается иногда, - так это Верка, монтажница, которую он чуть не трахнул
еще до армии! Как так может быть? И эти то ли видения, то ли сны... Чьи
они? Как можно видеть то, чего никогда не знал? Да еще не один раз, а
постоянно! Может, с ним что-то сделали в армии? Например, подсадили ку-
сочек чужого мозга... Но тогда должны быть швы... Он в который раз ощу-
пал голову. Нет никаких швов! И следов аварии нет, а если его так здоро-
во трахнуло, что мозги перевернулись - должно же что-то остаться!
Ясно одно: завтра надо идти к врачу. Найти хорошего доктора, как тот
профессор, может, к нему и вернуться... Все дело в башке, вылечится - и
все изменится. А нет - так и будет притягивать к себе несчастья... А это
кто такой? Лапин достал визитную карточку искавшего его в детдоме чело-
века. "Бачурин Евгений Петрович"... Ни должности, ни места работы... Не-
ужели такой известный? И куча телефонов. Позвонить, спросить, чего ему
надо? Лапин прислушался к своим ощущениям. Нет, пока не стоит. Вот Алек-
сею Ивановичу позвонить можно. Но не из номера...
У этажной он купил пару жетонов, автомат находился на лестничной пло-
щадке - удобно, никто не подслушает. Кафельный пол с баночкой для окур-
ков и разбросанными вокруг "бычками" - богатством по меркам далекого
детдомовского детства. Но Сергей никогда не курил, пробовал несколько
раз, когда угощали старшие мальчишки, и никакого удовольствия не полу-
чил. Да и дядя Леша, с которого он втайне старался брать пример, не ув-
лекался этим делом.
Дядя Леша вспоминался огромным и сильным добряком с густыми рыжими,
зачесанными на пробор волосами. Он забирал Сережу в тоскливые длинные
вечера, водил на каток и в кино, катал на плечах, причем все это видели,
что было очень важно. "Брат, старший брат", - шептались в казенных кори-
дорах и неуютных спальнях, отчаянно завидуя счастливцу. Когда окрестная
шпана в очередной раз пришла бить детдомовцев и нарвалась на дядю Лешу,
он шуганул ее так, что набеги на много лет прекратились.
А однажды рыжий великан притащил огромную корзину невиданных в то
время бананов, и Сережа целую неделю чувствовал себя именинником.
Мальчик тоже думал, что это родственник - брат или дядя, и втайне наде-
ялся, что когда-нибудь он заберет его к себе. Очень хотелось спросить об
этом самого дядю Лешу, но гордость не позволяла. Лапин презирал детдо-
мовские привычки: постоянно выпрашивать что-то, требовать равной дележки
чужих подарков, проситься к кому-нибудь в семью. Хотя случались моменты,
и он с удивительной остротой понимал, что ничем не отличается от этой
вечно голодной, пронырливой и постоянно недовольной братии.
С тех пор прошло тридцать лет, треть века.
Чувствуя удары сердца, набрал шесть цифр. Сейчас пять, рабочее время.
Да и вообще, Мария Петровна сказала - круглосуточно. Не успел закон-
читься первый гудок, как трубку сняли.
- Дежурный, - холодно произнес официальный голос.
- Мне Алексея Ивановича.
- Куда вы звоните? - В голосе появились нотки раздражения.
- В КГБ, - пошел ва-банк Лапин.
- КГБ уже давно нет, - но раздражение сменилось пониманием. - А как
фамилия этого Алексея Ивановича?
- Не знаю. Он работал давно, в семидесятых годах.
- Подождите минутку, - чувствовалось, что дежурный прикрыл трубку ла-
донью, но слышимость почти не уменьшилась. - Звонит какой-то человек,
спрашивает КГБ, называет Алексея Ивановича. Говорит, работал в семидеся-
тых. Да нет, вроде трезвый.
- Может, агент кого-то из стариков? - отозвался другой голос. - Вышел
из тюрьмы, вернулся с Севера, хочет восстановиться. Пусть подходит, по-
говорим.
- Вы слушаете? - Теперь дежурный был предельно любезен. - По всей ве-
роятности, ваш знакомый уже на пенсии. Но это ничего, подходите, с вами
поговорит другой сотрудник. Вы знаете, где мы расположены?
- Знаю, - ответил Лапин и повесил трубку. По крайней мере в одном Ма-
рия Петровна не соврала. Значит, с большой долей вероятности, не соврала
и в другом.
Ночью ему снился обычный человеческий сон, впервые за эти годы. Прос-
торная, хорошо обставленная квартира, голубой экран телевизора, большое
арочное окно, за ним зимние сумерки, круглый, как шапито, выход метро,
красная, подрагивающая разрядами буква М бросает блики на рвущуюся
внутрь толпу, делающую здание похожим уже не на цирк, а на осажденную
крепостную башню. Почему же привязался этот образ? Потому что в квартале
справа находится настоящий цирк? Или просто даже на расстоянии ощущается
атмосфера праздника, ожидание феерических чудес, свойственных цирковому
действу?
На тротуарах толчея, люди куда-то спешат, в руках у всех коробки,
свертки, авоськи... Прямо под окнами длинная очередь к лотку с апельси-
нами. Слева очередь в магазин "Океан". "СССР - страна очередей", - про-
вернулась в мозгу идеологически невыдержанная фраза. Если бы ее услышал
товарищ Павлов, он был бы очень недоволен. Потому что отдельные недос-
татки нельзя обобщать и выдавать за общую картину. Частности - одно, а
закономерности - совсем другое.
Впрочем, сейчас ему не до идеологии, не до товарища Павлова и даже не
до марксистско-ленинского учения. Мелкими глотками он потягивает виски
из пузатого, шуршащего льдом бокала. Своеобразный запах мокрого ячменя,
мягкая крепость, двойное послевкусие... Квадратная бутылка с черной эти-
кеткой стоит под рукой на подоконнике, в советских магазинах такие не
продаются. Приятная расслабленность, нежно скользящее по пищеводу тепло,
редкая умиротворенность. Но не от виски, а от предвкушения чего-то прек-
расного...
Звонок в дверь, высокая гибкая девушка в красивой серой шубе с искря-
щимися снежинками в густых волосах приникает к нему всем телом, переда-
вая мороз последнего вечера года.
- Почему ты без шапки?
- Чтоб красивей было...
Холодные, в сладкой помаде губы, тонкая талия, пахнущие апельсинами
пальцы. Белый овал лица, длинный узкий нос, зеленые глаза, милая ямочка
на подбородке... Он знает, что девушку зовут Маша, она его тоже любит и
у них все хорошо...
Характерные для сна рваные кадры, будто склеили узкопленочную ленту:
сервированный на двоих стол, высокие бокалы и маленькие пузатые рюмки,
Маша ставит свечу в полый ажурный шар из глины, в углубление сверху ка-
пает из маленького черного пузырька с надписью "Erotica-Mix", добавляет
воды и зажигает фитиль... Звонко сходятся высокие бокалы, кружит голову
пряный аромат, узкая кисть у самого лица.
- За нас с тобой! Этот год должен стать для нас счастливым!
На голубом экране появляются цифры: 1991...
Кафель, затемненное зеркало, свежее махровое полотенце, белая ванна,
заполненная высокой пеной, из пены выглядывает только Машино лицо, потом
она поднимает ногу с оттянутыми пальчиками, выше, выше, пена мешает
рассмотреть самое главное, и снова тот же томительный волнующий аромат -
вот стоит на раковине черный флакончик и Маша капнула в воду несколько
дегтярных капель, теперь все ее тело, каждая складочка кожи будет пах-
нуть возбуждающей свежестью, он делает шаг вперед, но невидимая преграда
появляется между ним и Машей, и на ней проступают роковые цифры: едини-
ца, девятка, снова девятка, опять единица... И есть в этой зеркальной
отраженности какой-то скрытый кабалистический смысл...
Москва, 10 февраля 1997 года, утро, минус пятнадцать.
Никто и никогда не анализировал зависимость продолжительности жизни
от занимаемого в ней места. Иначе получилась бы удивительная картина:
ответственные работники, не щадившие себя на важных партийно-госу-
дарственных постах и самоотверженно сжигавшие сердца и нервы на благо
родного государства, благополучно доживают до преклонных лет, в то вре-
мя, как работяг, спокойненько отбывавших урочные часы под благожела-
тельным надзором профсоюза и уверенно ожидающих давно обещанную кварти-
ру, начинают относить на погост уже с пятидесяти, а к семидесяти, как
правило, перетаскивают всех.
Генерал-лейтенант в отставке Иван Иванович Сергеев в свои семьдесят
три выглядел вполне бодрым и деятельным. С квартирой у него никогда про-
