озеро, слева, за ровной линией лесополосы, прятались участки огородни-
ков, а справа, параллельно реке, шла березовая роща. Мне туда.
Я сбежал вниз. Несколько подростков сидели на берегу со спиннингами:
кроме пескарей и бычков, здесь водился сазан и даже щука. Рыболовы были
в одних плавках и время от времени смачивали себя водой, и я им отчаянно
позавидовал. Конечно, если снять рубашку, то ласковый степной ветерок
охладит тело и будет легче переносить этот неимоверный зной. Но за поя-
сом, с внутренней стороны брюк, у меня торчал пистолет, и я ограничился
тем, что расстегнул еще пару пуговиц, посмотрел, как крупные капли пота
скатываются с живота на вороненую сталь, и, представив, как надо будет
чистить оружие, чтобы не появилась ржавчина, еще, уже в который раз, вы-
ругал "ПМ" за громоздкость и неудобство в носке.
Озеро можно было обходить с любой стороны, я пошел слева, и если бы у
меня спросили, я вряд ли смог бы ответить, почему выбрал этот путь. Но
когда я обогнул крохотный заливчик и вышел на маленькую уютную лужайку,
поросшую короткой и густой, словно декоративной, травой, то понял, что
запрятанные в подсознании воспоминания направили мои ноги в эту сторону,
хотя мозг, занятый другими мыслями, и не отдавал себе отчета.
Приятные воспоминания сохраняются долго, иногда на всю жизнь. Два го-
да назад на этой лужайке я целовался с девушкой и чувствовал себя счаст-
ливым. Она нравилась мне настолько, что я прощал ей опоздания, терпеливо
сносил, когда она вообще не приходила на свидание, и я, вопреки своему
правилу не ждать больше пятнадцати минут, как мальчишка, торчал целый
час в условленном месте...
Товарищи не находили в ней ничего особенного, да и я понимал, что она
не красавица, и все равно для меня она была самой привлекательной и же-
ланной. Притягательной силой обладали ее походка, взгляд, жесты, манера
улыбаться и разговаривать, а недостатки я не то чтобы не замечал - про-
фессиональный навык не позволяет упускать какие-нибудь детали, - просто
я ухитрялся не обращать на них внимания. Я даже мирился с ее привычкой
надевать капроновые "следы" под открытые босоножки, хотя в любой другой
женщине это расценивалось мной как небрежность, отсутствие вкуса и даже
неряшливость, что исключало возникновение к ней интереса или, тем более,
расположенности.
Я, конечно, понимал, симптомами какой болезни являются такие измене-
ния во взглядах и привычках, но старался особенно не заниматься психоа-
нализом. Достаточно было и того, что я не мог маскировать эмоций, так
что она без труда диагностировала мою болезнь. Это уже работало против
меня - как сказал поэт: "Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся
мы ей". В справедливости этой строки мне не раз приходилось убеждаться
так же, как пришлось убедиться и в справедливости ее обратного варианта.
Между нами стояла стена, точнее, не стена, а нечто вроде полиэтилено-
вой пленки, прозрачной и осязаемой насквозь, но все-таки преграды. Даже
сказать "мы целовались", строго говоря, было нельзя, процесс этот не был
обоюдным. Она позволяла себя целовать, но не отвечала, и вид у нее при
этом был какой-то отвлеченный и безучастный, такой бывает у человека,
занятого своими мыслями на скучном профсоюзном собрании. Она постепенно
отдалялась от меня, и я не мог не догадываться, к какой развязке близит-
ся дело, но предпочитал не задумываться над этим...
И хотя роман наш кончился ничем, собственно, можно сказать, что и ро-
мана-то не было - какой-нибудь десяток встреч, разделенных длительными
промежутками времени, - на этой лужайке я чувствовал себя счастливым.
Был теплый осенний день, рядом стояла чуть початая бутылка "Рислинга",
ветер пошевеливал окружающий нас кустарник, солнечные лучи высвечивали
на близком лице обычно невидимые веснушки, а в серых глазах отражались
небо, облака и даже заходящий на посадку самолет. Мне кажется, что в
этот момент и ей было хорошо, куда девалась обычная холодность, мы исто-
во целовались, не обращая внимания на маячивших у воды рыболовов, а ког-
да пришло время уходить, она, поправив прическу и приготовив помаду, с
притворной сердитостью сказала: "Ты хищник, ты совсем съел мне губы. Да-
же болят!" - но по тону чувствовалось, что ей приятно ощущать себя укро-
тительницей хищника, и в голосе проскользнули нотки нежности, хотя дос-
товерно я сказать это не могу, чтобы ненароком не выдать желаемое за
действительное.
Весь этот экскурс в прошлое память прокрутила сама собой, она часто
проделывает такие штуки, преподнося те картины, которые хотелось бы за-
быть, но в этот раз я отметил, что воспоминания уже не вызывают той ще-
мящей боли в сердце - время есть время...
Она решила по-своему, и это ее право. Обижаться нечего. Каждый сам
распоряжается своими чувствами, душой и телом, в противном случае гибнет
искренность отношений, это аксиома. Право свободного выбора свято, даже
если оно причиняет боль другому. Ну ничего, стерплю. И все-таки жаль.
Очень жаль. Если бы я был более решительным... Да или нет? Пожалуй,
да... Как часто мы безуспешно пытаемся подобрать ключ к замку, который
легко открывается отмычкой! Ухватистые цепкие парни, твердо знающие, че-
го они хотят, обычно добиваются своего. Как им это удается? Очень прос-
то: не признают свободы выбора за другой стороной, не ищут искренности,
в конце концов, что это такое? Морально-этическая абстракция, не больше.
Их интересует нечто более осязаемое. И они хорошо умеют создавать безвы-
ходную для партнера ситуацию, когда просто некуда деваться... А достиг-
нув цели, смеются над мягкотелыми интеллигентами, распускающими слюни
там, где надо проявить напористость идущего в атаку танка, и делающими
Бог весть какую проблему из простых вещей.
Я - мягкотелый интеллигент? Ну, в этом меня трудно упрекнуть. Просто
у меня свои представления о том, что может делать порядочный человек и
чего он не сделает ни при каких обстоятельствах... Ну и оставайся со
своей порядочностью! И останусь! Как говорили древние римляне: "Каждому
- свое". Предпочитаю ставить в безвыходное положение только преступни-
ков, и если это мягкотелость, то пусть. Даже если за нее приходится пла-
тить застарелой душевной болью... Практичные уверенные молодчики не зна-
ют, что это такое, ведь душа для них тоже ирреальное понятие... Этото и
опасно - они балансируют на той самой грани, до которой, пусть с некото-
рой натяжкой и изрядной долей условности, могут сами себя считать "чест-
ными людьми", а дальше начинается чистая уголовщина, когда и защитные
психологические механизмы самооправдания не смогут выполнить своих функ-
ций. Но коль нет души, перешагнуть черту легко...
Эту девушку на полянке такие вот субъекты привычно лишили свободы вы-
бора. А также, попутно, чести и жизни... А ведь на ее месте могла ока-
заться Она... От этой мысли меня ударило жаром и всего охватил зуд не-
медленной жажды действий - бежать, ловить, хватать, выжигать каленым же-
лезом эту нечисть, чтобы спокойно жила Она и мягкотелые, верящие в идеа-
лы интеллигенты без опаски могли целоваться со своими возлюбленными на
зеленых веселых лужайках. Этот зуд обычно заставляет новичков делать
массу глупостей, из-за чего имели место даже срывы хорошо продуманных и
тщательно подготовленных операций. Но я, к счастью, не новичок. Бурная
деятельность - только имитация активности, ее эффективность обычно равна
нулю. Мы должны быть расчетливыми, дальнозоркими и хладнокровными...
Навстречу шел человек, и мне пришлось изменить маршрут, чтобы пройти
рядом с ним. Пожилой мужчина, в очках, панаме, с тощим зеленым рюкзаком,
наверное, огородник, недоуменно посмотрел, как я, сделав крюк в его сто-
рону, снова направился своей дорогой.
Березовая роща приветливо шелестела листвой, обещая тень и прохладу,
но выполняла свое обещание только наполовину - тень не давала прохлады.
Под кронами деревьев воздух был такой же сухой и горячий, только испепе-
ляющие солнечные лучи дробились листьями на тысячи маленьких теплых зай-
чиков, и одно это приносило некоторое облегчение. Я уселся на траву и,
прислонившись спиной к дереву, стал ждать остальных.
Алексей
На огородах - ни души. Работают здесь рано утром или после заката. В
такую жару нормальному огороднику на любимом участке делать нечего. Я
знал это заранее, но с начальством не поспоришь. "Любой факт, даже если
он кажется очевидным, надо проверять лично".
Проверка очевидного обошлась мне в часовую прогулку по пахоте под
жгучим солнцем. Лицо, шея и руки покраснели и наверняка облезут - это
мой первый загар в нынешнем году.
В лесопосадке я вытряхнул из обуви комья земли и, пройдя пару сотен
метров, вышел к озеру. Восемнадцать лет назад я здесь рыбачил, впервые в
жизни, и, как всегда новичкам, мне повезло - поймал на живца небольшую
щуку. Тогда мне было десять лет, и эта щука осталась последней выловлен-
ной рыбой - рыбалка с ее малоподвижностью, долгим ожиданием поклевки не
увлекала.
Позднее мы неоднократно бродили в этих местах с ружьями - четверо ре-
бят, друживших со школьной скамьи. Меня звали Волом, у Красного прозвище
тоже образовано усечением фамилии, Молекулу называли так за маленький
рост, а Хасана - неизвестно за что. Охоты наши были бескровными, не пом-
ню случая, чтобы я или кто-то из моих товарищей подстрелил какую-нибудь
живность. Мы и не ставили такой цели, нам достаточно было самих этих
многокилометровых загородных прогулок, условно именуемых охотой, с их
хотя и ничтожно малой, но теоретически существующей возможностью добыть
настоящую дичь, с азартом соревнований в меткости стрельбы, когда каждый
по очереди палил в подброшенную партнером фуражку, а потом подбрасывал
свою...
Старые охотники или снисходительно посмеивались, или неодобрительно
относились к нашим забавам, иногда вообще считая их вредными, хотя в чем
состоит "вредность", объяснить не могли: мол, баловство это - порох жечь
зря...
Сейчас можно с уверенностью сказать, что эти ворчуны были не правы.
Прогулки с ружьем дали нам не только умение выхаживать десятки километ-
ров по пахоте, льду, грязи, по пояс в снегу, не только оставили на дол-
гие годы воспоминания о счастливых, не замутненных заботами днях юности,
бескорыстном товариществе, они сыграли определенную роль и в становлении
нашего мироощущения, выработке взглядов на те или иные явления окружаю-
щего нас мира. И дело не только в пресловутом "воспитании любви к приро-
де", хотя понятие "красота пейзажа" оставалось для меня абстракцией до
тех пор, пока я не пересек просторный, мокрый от дождя луг с потемневши-
ми, набухшими водой скирдами сена, не исходил вдоль и поперек багря-
но-золотой лес, не воспринял зрением, слухом, обонянием, каждой своей
жилкой, что стоит за этим словом - "природа"...
А поступающие в мозг впечатления развивались по законам ассоциативной
связи, и вот уже наглядно, не по-плакатному и не по-книжному, я ощутил,
что все окружающие нас просторы - степи, полноводная река с многочислен-
ными притоками, живописные перелески и напоенный сложным ароматом воз-
дух, - все это часть того огромного целого, которое зовется нашей стра-
ной, моей Родиной. Конечно, никакого открытия для себя я не сделал, но,
право же, одно дело ОСОЗНАВАТЬ это и совсем другое - ПРОЧУВСТВОВАТЬ са-
мому, без подсказок, прочувствовать до самой глубины своего естества,
как говорится, "самим нутром"...
Да мало ли еще какой, зачастую самой неожиданной, стороной оборачива-
лись наши охоты. Казалось бы, к размышлениям над философскими категория-
ми они не располагают никоим образом. Но однажды осенью мы с Красным ос-
тались ночевать на озере, в ожидании утренней зорьки. В егерском домике
было еще два охотника, и когда солнце село, начались обычные байки да
