в основном отстраненно эстетический характер переживания того, что
интеллигентами рассматривается как сценическое событие. Даже наиболее
популярные авторы-"сидельцы" из интеллигентов считают своей задачей
эстетизацию лагерного быта (может быть, популярность этих авторов и
обьясняется их эстетскими установками). Их произведения не документальны в
смысле исторического документа, они построены как художественные произведения.
И все для того, чтобы интеллигентные читатели и зрители смогли, почитав и
посмотрев, сказать "какой ужас!", выражая свое восхищение эстетикой
безобразного.
Этическая компонента бытия в интеллигентском мировосприятии подчинена
эстетической. Целью интеллигентского творчества является преодоление разрыва
между этическим и эстетическим, эстетизация обыденности, поскольку вне
художественной формы обыденность и быт как бы не существует. Эстетизация
своего неупорядрядоченного неряшливо-небрежного быта становится, особенно в
новые времена, задачей интеллигентных писателей и драматургов. Художественное
открытие Трифонова, например, состояло в том, что он сделал предметом
художественного описания "другую жизнь", то есть быт интеллигентов. По
окончанию "нового времени" кухня и кровать исчезают из поля художественного
видения, сменяясь неким обобщенным сортиром (творчество Владимира Сорокина
тому примером), в котором удовлетворяются интегрированные (материальные и
духовные) потребности. Отечественный постмодернизм в целом можно рассматривать
как стремление историзованного искусства включить в себя вегетативную сторону
интеллигентского существования и запечатлеть ее в истории для будущих
поколений. Небесталанные алкоголики, наркоманы и педерасты, сделавшие свои
аномалии предметом художественной интроспекции имеют шанс стать классиками -
историческими деятелями новейшей интеллигентской истории России.
Интеллигенция и социально однородное государство неотделимы. Для интеллигенции
как порождения интеллигентского пространства смертельно опасно отчуждение
экономики от политики и формирование стратифицированного по экономическим
признакам общества. Распад административного рынка как основы социального
устройства приведет к исчезновению интеллигенции. Для самосохранения
интеллигенция должна тем или иным способом стимулировать вопроизведение
административно-рыночного государства в форме Российской империи, СССР или
какой-то другой. Если ей это удастся, то будущее интеллигенции обеспечено.
Интеллигенты продолжат выдавливать из себя раба по капле или ведрами, создавая
предпосылки очередной либерализации. В этом смысле показательно поведение
многих интеллигентов в октябре 1993 года, сразу после вооруженного разгона
российского парламента. Одни из них мгновенно начали самоорганизовываться в
привычные по до-перестроечным временам диссидентские структуры, настраиваясь
на привычные формы торга с государством и в этом обрели потерянную основу
своего существования. Другие, по-видимости напротив, начали воспевать "во
славу Великой России" и занялись теоретическим обоснованием и оправданием
"сильной президентской власти" и ее актуальных и потенциальных кровопролитных
действий. Действия и тех, и других были направлены на воспроизведение
привычных отношений между государством и обществом и, следовательно, на
воспроизведение пространства интеллигентности.
ИЗМЕНЕНИЕ СОЦИАЛЬНОЙ СТРАТИФИКАЦИИ И ЯЗЫКОВ ОСМЫСЛЕНИЯ ЖИЗНИ ПРИ ТРАНСФОРМАЦИИ
АДМИНИСТРАТИВНОГО РЫНКА
Специфика социальной стратификации социалистического общества.
Исходная посылка данной части работы состоит в том, что традиционные категории
анализа социальной стратификации (авторитет, собственность и власть) в
административно-рыночном обществе не применимы из-за отсутствия и авторитета,
и собственности, и власти в обычном социологическом смысле этих понятий.
Базовые категории классической социологии, такие как социальная структура,
стратификация, социальная динамика при исследования социалистического
государства, как показывает опыт, не поддаются эмпирической интерпретации.
Использование таких понятий советского обществоведения как "классы рабочих,
крестьян, и служащих" заведомо не адекватно, так как приписанность людей к
социально-учетным группам определяет их поведение только с внешней стороны, в
то время содержание поведения (мотивы, ценности, привычки, цели) определяется
какими-то другими, внешними по отношению к социально-учетной структуре
факторами. Можно предположить, что в социалистическом государстве было по
меньшей мере две социальных структуры: социально-учетная и собственно
социальная, которые если и пересекались между собой, то только в предельных
случаях.
В данной главе сделана попытка применить для описания собственно социальной
структуры социалистического общества (в рамках его административно-рыночной
интерпретации) тривиальные понятия, выработанные в предперестроечной
публицистике, но несколько их переопределить и формализовать. Правомерность
такого подхода оправдывается тем, что преимущественно публицисты в 60-80 годы
занимались первичным описанием реальности, ее классификацией и фиксацией
фактов. Естественно, публицистические описания не кодифицированы и большая
часть используемых фактов и обобщений не поддается верификации. Однако это
знание существует и ценность его гораздо больше, чем выверенные в русле
догматов обществоведения тексты докторов философских, экономических, а теперь
и политических наук.
У людей, которым выпало жить в СССР, до недавнего времени было очень немного
возможностей для самоопределения: они могли жить государственной жизнью,
отождествляя себя со своим социально-учетным статусом; могли пребывать в
отчужденном от государственного функционирования состоянии и самоопределяться
в бытовых отношениях; они могли пытаться не отождествляться со своим
функциональным местом в государстве и по возможности отстраняться от
социалистического быта.
Группы, выделенные в отношениях отождествления с государством и бытом (в
условиях, которые государство диктовало своим гражданам) можно назвать
группами функционеров, обывателей и диссидентов и рассматривать как базовые
элементы социальной структуры. Граждане социалистического государства вне
зависимости от своего социально-учетного статуса были лишены возможности
действовать вне рамок социально-учетной структуры. Их самовыражение было
ограничено разговорами о государстве, обсуждением его истории, складывающейся
экономической ситуации, и т.п.
Пропаганда и мероприятия по созданию социально-учетной структуры (такие как
репрессии и чистки) были ориентированы на выработку единого интерпретационного
аппарата для всех элементов социально-учетной структуры и на создание самой
структуры, составленной из рабочих, крестьян и служащих, распределенных по
отраслям народного хозяйства и прикрепленных пропиской к местам жительства.
Однако результатом репрессий и пропаганды стало возникновение страт
функционеров, обывателей и диссидентов.
На социалистической русском языке (канцелярите - по К. Чуковскому) нельзя было
выразить какие-либо собственно человеческие отношения. Поэтому каждая из страт
собственно социальной структуры (функционеры, обыватели и диссиденты)
выработала собственный язык описания реальности и определенные стереотипы для
описания реальностей других страт. Еще совсем недавно одной из немногих форм
самоопределения была, по определению КГБ, болтовня, то есть разговоры о том, о
чем представителям конкретной страты говорить не полагалось.
Каркас обыденной жизни в СССР можно попытаться описать, рассматривая отношения
между стратами функционеров, диссидентов и обывателей, и языками, которые
представители страт использовали в разных ситуациях, в том числе и в тех, где
пересекались их взаимные интересы. Естественно, такое описание не может
претендовать на полноту и самодостаточность, однако позволяет разделить
системные свойства граждан социалистического государства (т. е. характеристики
людей и отношений между ними, производные от положений в социально-учетной
структуре) от собственно человеческих качеств.
Функционеры, диссиденты и обыватели как идеальные типы.
Функционеры, диссиденты и обыватели в социальной структуре социализма
существовали не только как фрагменты социалистического пейзажа. Это и
идеальные типы, и эмпирические типологические характеристики, которые
государство давало своим гражданам в критических для него ситуациях, а
граждане в той или иной степени примеривали к себе.
Функционеры определяли себя и других по положению в системе государственных
отношений и статусов и противопоставлялись обывателям и диссидентам - как
люди, живущие полноценной государственной жизнью, то есть считающие
административный торг и его результаты необходимым, хотя и не вполне
естественным состоянием. Функционеры - это не только и столько власть имущие,
скорее это люди, которые мыслили себя преимущественно в государственной
организации пространства и времени. Функционеры жили временем выполнения
государственных планов и проведения торжественных мероприятий в пространстве,
ограниченном центрами применения власти и местами проведения свободного
времени.
Функционеры внутри своей страты различались положением в государственных
территориально-отраслевых иерархиях, и жизнь сельского функционера вряд ли
можно сравнивать с жизнью столичного. Однако функционеров всех типов обьединло
сходное представление о мире и своем месте в нем. Для категоризации описания
мне представляется необходимым ввести понятие ЕГОРА ЛИГАЧЕВА - наиболее точное
с моей точки зрения и наиболее известное воплощение функциональности,
используемое дальше в тексте как термин.
Обыватели определяли себя как "простые люди", и жили простой социалистической
жизнью: работали в государственных учреждениях для того, чтобы обеспечить себе
некоторые стандарты потребления: качество питания, одежды, бытовые приборы,
квартиры и автомашины, а также проведение времени, отпущенного государством на
отдых в местах, соответствующих их представлениям о своем социальном
положении. Для обозначения типичного обывателя в данном тексте вводится
понятие НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧА ИВАНОВА. Для Николай Николаевичей пространство
административного торга находилось вне пределов досягаемости и понимания.
Диссиденты, в отличие от обывателей и функционеров, противопоставлялись и
функционированию в государстве, и быту его граждан. Диссиденты не могли и не
хотели жить так, как живут обыватели и функционеры, и в своем отрицании
государственных и обыденных реалий выработали свой стиль и способы бытия. Для
обозначения типичного диссидента в тексте вводится понятие АНДРЕЙ САХАРОВ и
соответствующий термин.
Cтраты функционеров, обывателей и диссидентов были связаны между собой
репрессивными и распределяющими механизмами, обеспечивавшими социальную
стабильность и управляемость огосударствленным обществом в целом, описанные в
первых главах этой рбаоты. Принадлежность каждого человека к страте
фиксировалась самим государством в явных и неявных статусах (функционеров в
виде номенклатуры, обывателей в виде "простых людей", народа, а диссидентов
как диссидентов).
Специфической особенностью социальной структуры социалистического общества
было то, что люди, принадлежавшие к разным стратам пересекались друг с другом
в социальном бытие только в строго определенных ритуалом ситуациях.
Функционеры, диссиденты и обыватели, как только их статусы формализовывались и
закосневали, начинали существовать в разных социальных пространствах.
Социальным событием становились встречи функционеров с народом, контакты между
диссидентами и функционерами, или хождение диссидентов в народ.
Языки общения
Связь между реальной (в смысле самоидентификации граждан государства)
социальной структурой (элементами которой были функционеры, обыватели и
диссиденты) и социально-учетной (элементами которой были рабочие, крестьяне и
служащие - в многочисленных конкретизациях системы социального учета и
