разноцветную узкую дорожку.
72. Дворецкий
Когда юная Инфанта прибыла в замок, подаренный ей в День
рождения родителями, она была по настоящему счастлива. Еще бы
-- свой собственный замок! И радость эту нисколько не омрачало
то, что Король с Королевой пошли на это только ради того, чтобы
хоть немного отдохнуть от ее сумасбродных выходок. Да и потом,
отец втайне надеялся, что может быть этот подарок заставит ее
хоть чуточку повзрослеть. А посему, он представил дочери полную
свободу действий, напомнив лишь о чести королевской семьи и
запретив увольнять дворецкого, служившего в этом замке.
Если бы не этот отцовский наказ, Инфанта рассчитала бы
этого Дворецкого уже в первые пять минут по приезду. Ну,
посудите сами: можно ли управлять таким большим замком будучи
немым. Да, да, немым! Разумеется, она понимала, что когда-то в
прошлом Дворецкий видимо неплохо послужил ее отцу. Об этом
свидетельствовали многочисленные шрамы, обезобразившие его лицо
и тело, приобретенная немота и пожизненная служба в одном из
самых тихих замков Королевства. Но как немой мог руководить
всеми многочисленными слугами оставалось ей совершенно
непонятно. Но Инфанта уважала волю отца, и ей, как бы то ни
было, пришлось приноравливаться к общению со столь необычным
Дворецким.
Кстати говоря, это оказалось значительно проще, чем она
думала поначалу. Уже через пару недель Инфанта стала легко
понимать его основные фразы, произносимые одними губами:
"Кушать подано!", "К Вашему Величеству проситель." или "Чего
изволите, Ваше Величество?" И что самое интересное, ей стало
даже забавно, ведь это было как игра, как вызов, а уж что-что,
а проигрывать Инфанта не любила. И кроме того, Дворецкий с
первых же дней сумел заинтриговать Инфанту тем, как быстро ему
удалось окружить ее такой чуткой и нежной заботой, какой ей
никогда прежде не доводилось ощущать. Нет, он совсем не потакал
ее прихотям и капризам, и даже позволял себе, оставшись с
Инфантой наедине, возражать ей, подробно излагая свои аргументы
маленьким золотым карандашом на узких бумажных листочках с
которыми он никогда не расставался. Но, вместе с тем, Дворецкий
делал все возможное и невозможное, чтобы Инфанта ни в чем не
знала отказа. Заметив это, она стала все чаще и чаще
задерживать задумчивый взгляд своих чудесных глаз на его
искореженной фигуре и более внимательно следить за движением
его губ.
Как-то раз, месяца через три после приезда Инфанты,
Дворецкий совершал свой ежевечерний обход покоев замка.
Проверяя надежно ли закрыты все щеколды и задвижки, погашены ли
огни, он неожиданно заметил огонек одинокой свечи стоящей на
полу в одном из залов. Дневная суета уже полностью затихла, и
ласковая теплая ночь уже властно вступила в свои права,
озаряемая лишь робким колышущимся пламенем. Дворецкий
недовольно вздохнул и уже собрался погасить забытую кем-то
свечу, когда из самого темного угла неожиданно прозвучал чистый
и нежный голос.
-- Не надо, не туши!
Дворецкий вздрогнул и, подняв над головой свой подсвечник,
удивленно уставился в черноту ночи силясь разглядеть там свою
юную повелительницу.
-- Я хочу поговорить с тобой! -- в ее мелодичном голосе
чувствовалась властность.- Сядь у свеч, а то мне не видно твоих
губ!
Дворецкий явно нехотя подчинился, поставив свою свечу
рядом со свечой Инфанты.
-- Расскажи мне, пожалуйста, кто ты, откуда пришел, что
повидал в своей жизни. И еще ... может быть ты сможешь мне
рассказать, почему ты ... немой. -- Ну, мне действительно, по
настоящему интересно, пожалуйста! -- взмолилась она, помолчав
мгновение. Дворецкий поежился, словно бы холодная вода потекла
ему за воротник, а потом медленно, осторожно, подбирая только
самые простые слова начал свой рассказ. Это была долгая и
совсем не простая история. Временами Дворецкий, словно
невзначай, задевал рукой один из подсвечников и в качнувшемся
полумраке ярко вспыхивали огоньки, горевшие в глазах Инфанты.
Но были ли это искорки живого интереса или же всего лишь
отблески свечи, Дворецкий, конечно же, не знал. Его монолог,
так и не нарушивший не единым звуком тишину ночи, закончился на
рассвете, когда первые лучи встающего солнца осветили Инфанту
сладко спящую в большом кресле. Дворецкий понимающе усмехнулся
и погасил свечи.
За завтраком, который в этот день был заказан Инфантой
значительно позже обычного, она отложила в сторону свой любимый
десерт и поманила Дворецкого пальцем.
-- Большое спасибо за рассказ. Я, конечно, поняла не все,
но то что смогла -- было очень интересно. -- И мило улыбнувшись
она прошептала ему почти на ухо: "Пожалуйста, извини меня, что
я заснула!"
На следующую ночь все повторилось вновь. А затем еще и
еще, и вскоре Инфанта уже вполне сносно понимала истории
Дворецкого и перед ее мысленным взором, разрывая ночную тьму,
сходились в смертельной схватке Добро и Зло, рождались и
умирали короли и королевства, гремели праздничные салюты и
шумели роскошные балы. А Дворецкий, усаживаясь каждую ночь у
свечи, с недоверием прислушивался к сладкому, томящему душу
чувству, которое он, казалось, уже давным-давно забыл. С каждым
разом он старался рассказывать все более и более интересные
истории и безмерно радовался в те редкие моменты, когда Инфанта
заразительно смеялась, правильно поняв его шутки. Но пытаясь
поведать ей о самом важном в своей жизни, Дворецкий поневоле
усложнял свои повествования. Ну разве можно так просто
объяснить, что такое страх смерти и тревога за друзей, как
сладок и как горек бывает последний поцелуй, что такое
рыцарская честь и преклонение перед любимой. Может кто-то и мог
донести это все в двух словах, да только не Дворецкий. И он
стал с грустью замечать, что не смотря на все его старания
Инфанта стала засыпать все раньше и раньше. А через неделю
после приезда Короля, заехавшего проведать любимую дочь,
Дворецкий и вовсе не нашел заветной свечи. Он давно уже с
потаенным страхом ожидал этого момента и теперь лишь молча
наблюдал, как перерастает в беспощадную боль и обиду та
волшебная нежность переполнявшая его в последнее время. Решив,
что он наскучил, Дворецкий тяжелой шаркающей походкой вышел из
залы.
И невдомек ему было, что Инфанта просто устала от
бессонных ночей и сейчас видит сны в своих покоях, неловко
откинувшись в кресле и крепко держа в руке изящный подсвечник с
припасенной для сегодняшнего рассказа свечой. Свеча мерно
горела до того самого момента, когда Инфанта, ослабев, не
выронила ее на ковер, по которому огонь мгновенно разбежался по
всем комнатам.
Инфанта проснулась от удушливого дыма и жадных языков
пламени лижущих ее кресло. Она едва не задохнулась от этого
дыма и внезапного ужаса захватившего разум, но в тот же миг
чьи-то сильные руки грубо сдернули ее с кресла и понесли сквозь
пламя. Ей было безумно страшно, но Инфанта сама не знала, чего
же она больше боится -- этих властных рук или жестокого, все
поглощающего огня. Но тут тот, кто ее нес не смог увернуться от
внезапно вырвавшегося из соседнего коридора огненного фонтана и
страшный рев пожара прорезал дикий, пронзительный крик боли, и
на Инфанту остро пахнуло паленным мясом. Она вздрогнула и
потеряла сознание.
Инфанта пришла в себя во дворе замка, окруженная
взволнованной толпой. Никто не видел ее спасителя и только
отец, пробившийся к ней сквозь суетящихся слуг, успокоил ее,
сказав, что непременно прикажет разыскать смельчака и женит его
на Инфанте. А она, тем временем, пристально следила за
неуклюжей, теперь еще и сильно обожженной, фигурой Дворецкого,
руководящего тушением пожара. Он был весь поглощен спасением
замка, но почувствовав на себе тревожный, требующий взгляд
Инфанты, с ужасом осознал, что ему не удастся сохранить в тайне
то, что этот пожар вернул ему, так давно утраченный, голос. И
тогда, улучив момент, он уединившись в одной из башен и,
проклиная все на свете, вырезал себе язык, и вернулся назад,
чтобы захлебываясь кровью продолжать тушить пламя. Встающая
заря осветила полусгоревший замок и глядя на пепелище Дворецкий
решил, что теперь у него будет много веских поводов, чтобы
избегать встреч с Инфантой. Он считал, что так будет лучше для
всех.
73. Охотник
(Рассказ Сказочника)
За время своих долгих странствий по Глюкарии мне не раз
приходилось сталкиваться с самыми разными и необычными
существами. Одни из них процарапали в моей памяти глубокие
борозды, иных же безжалостно уносило прочь равнодушное время.
Но были среди них и такие, которые стали для меня на всю жизнь
дикими ночными кошмарами.
Я сидел у костра, неутомимо выедающего крохотную живую
пешерку во враждебной темноте ночи. Лес Приведений не лучшее
место для стоянки, но так уж сложилось судьба, да и потом я не
принадлежу этому миру, мне обитатели Леса не столь опасны, как
местным. Вот от того-то мое любопытсво и было, мягко говоря,
разбужено, когда вслед за треском веток из темноты возник
рослый мужской силуэт.
-- Доброй ночи! Не помешаю? -- танцующий свет высветил
открытое мужественное лицо и глубокие колодцы глаз, на дне
которых таился цепкий внимательный взгляд. Я помолчал,
осматривая незнакомца. Да уж, герой кэмэловской рекламы не
годился бы даже чистить сапоги этому парню. Сама мужественность
во плоти предстала передо мной. Не будь я столь
гетеросексуален... Я улыбнулся и показал на лежащее у костра
бревно.
Пришелец снял с плеча видавший виды кожаный мешок и с
явным наслаждением присел у огня, устало вытянув ноги к
пляшушему по сухим сучьям пламени.
-- Голодны?
Он благодарно кивнул и ловко перехватил протянутый ему
импровизированный вертел. Конечно, половинка зажаренного кроля
не бог весть какое угощение, но все же лучше чем ничего. Не
говоря ни слова он аккуратно пристроил мясо на бревне и,
развязав свой мешок, выставил передо мной котелок сухих слив.
-- Чем богаты... -- улыбнулся мой гость и принялся за
мясо.
Ел он обстоятельно, не суетясь. Я посматривал на него
сквозь марево костра и не мог не восхижаться его собранностью и
... ладностью, что ли. Он не делал ни одного лишнего движения,
во всем угадывались недюжинный опыт и сноровка. Да и снаряжение
выдавало не мальчика, но мужа.
Когда с кролем было покончено мы разлили по кружкам
душистый чай, подаренный мне Непоседой. По неписанному правилу,
знакомому всем, живущимь дорОгой, гость заговорил первый.
-- Я, вообще-то здесь случайно оказался. Гостил у родичей,
да вот нежданно почуял дичь. Я охотник, -- пояснил он,
перехватив мой недоуменный взгляд.
Вообще-то оружия при нем явно не наблюдалось. Ладно,
посмотрим, в конце-концов мои лук и меч лежат под рукой, хотя я
и вовсе не охотник.
-- Нет, правда, -- он очень по доброму улыбнулся, -- не
удивляйтесь. При моей охоте оружие ни к чему.
-- Сколько по этому Лесу хаживал, а вот охотника тут
впервые встречаю!
-Да нет же! -- он задорно засмеялся. -- Я обычно охочусь
совсем в других местах. Но тут был такой след, что упустить его
просто было нельзя!
-- Да на кого ж тут охотиться кроме приведений? --
искренне изумился я.
-- Ну, у меня особая дичь. Я охочусь на любовь, -- взгляд
сквозь костер стал неожиданно острым. Он обвалакивал, покалывая
со всех сторон и не упуская ни одного, пусть даже самого
