бесполезен. Волшебство пуговиц иссякло. И тогда Трубочист
достал нож и одну за другой аккуратно отпорол с куртки все
пуговицы, и пришил вместо прежних, волшебных, обыкновенные,
металлические. Правда, внешне-то они ни чем не отличались от
старых, и сразу никто ничего заметить не должен, а вот потом...
Но об этом лучше было не думать.
В ту ночь Трубочист не сомкнул глаз, а утром, идя по
просыпающимся улицам он, впервые в своей жизни, прятал глаза,
стараясь ни с кем не встретиться взглядом и оттянуть как можно
дольше тот страшный миг беспомощности и обмана, который
непременно должен был наступить. И, поглощенный этими мыслями,
он едва не налетел на маленькую хрупкую девушку, стоящую на
тротуаре. Трубочист невольно поднял взгляд и увидел такие
знакомые огромные глаза, полные слез и надежды, растерянную
смущенную улыбку и дрожащие пальцы, тянущиеся к его куртке. Он
словно впал в какой-то транс, не в силах пошевелиться, с ужасом
наблюдая за тем, как она прикасается к пуговицам, и пытаясь
понять, как же он умудрился пропустить афиши о повторных
гастролях, почему она здесь и, главное, как, как он теперь
сможет помочь ей?
А когда она, вцепившись в его пуговицы, прерывающимся от
волнения голосом чуть слышно произнесла: "Трубочист!", он
неожиданно ощутил неведомую дотоле легкость и силу, и изумился
тому как ярко вспыхнули и засветились привычным волшебным
светом простые металлические пуговицы на его куртке.
36. Маркитантка
Привычно грохоча и подпрыгивая на ухабах разбитой
проселочной дороги катился, поднимая облако пыли, вместительный
маркитантский фургон. Летний ласковый ветер легло подхватывал
пыль и уносил прочь, чтобы не мешала ему беззаботно играть
густыми черными кудрями молодой девушки правящей повозкой.
Девушка, время от времени, с улыбкой поправляла растрепавшиеся
волосы и, взмахнув вожжами, погоняла лошадей. Хотя, вообщем-то,
особенной нужды в этом не было, лошади и сами знали дорогу, да
и до полкового бивуака было уже рукой подать. Просто нужно же
ей было хоть как-то отвлечься от этих мыслей неотступно
преследующих ее уже который день. Но это не помогало, они
навязчиво лезли со всех сторон и, не в силах больше
противостоять их натиску, Маркитантка откинулась на мешки, и,
закрыв глаза, всецело отдала себя во власть дороги и этих
невеселых мыслей.
А подумать ей действительно было о чем. Ведь приехав в
лагерь и развернув свою торговлю, среди толпы бравых гвардейцев
вечно осаждающих ее повозку, она обязательно увидит Его. Замрет
и оборвется куда-то вниз сердце, оставляя после себя в груди
пугающую холодную пустоту, и, почему-то, начисто исчезнет ее
знаменитая находчивость и остроумие уже вошедшие у солдат в
поговорку. Прийдется унимать предательскую дрожь пальцев, чтобы
невзначай не рассыпать табак и сахар, покупаемый этими лихими
рубаками, и звонко смеяться их шуткам и неуклюжим комплиментам.
Господи, сколько же нужно будет делать всяких глупостей, тогда
как душа будет криком кричать прося одного. Только бы подойти к
нему, обнять и, прижавшись изо всех сил, стоять так вечно,
ощущая какое-то чудесное чувство спокойствия и светлой радости
наполняющей до краев душу. Просто стоять и слушать как бьется
его сердце. Но это все в мечтах, а наяву... Наяву она даже не
представляла себе как сможет подойти к нему и что-то сказать,
объяснить. И вовсе не потому, что не могла побороть свою
девичью скромность, отнюдь. Просто в лагере, куда бы она не
направилась, ей не давали прохода многочисленные поклонники,
благодаря наличию которых и шла успешно ее торговля. Никакие
уловки и хитрости Маркитантки не могли избавить ее от этой
напасти, которую, впрочем, она сама же и породила. Маркитантка
молила судьбу послать ей хотя бы единственную возможность
увидеться с Ним наедине. Она твердо знала, что не упустила бы
этот шанс, ведь жизнь научила ее бороться за свое счастье.
После их встречи все стало бы значительно проще. По крайней
мере исчезла бы терзающая душу неопределенность -- любит он ее
или нет. Конечно, мало в полку найдется солдат которые не
вздыхали бы о ней, но Он-то не такой как все. Это Маркитантка
знала наверняка. По другому и быть не могло, иначе как
объяснить то, что она влюбилась? "А вдруг у него на примете
другая? " -- внезапно обожгла ее страшная мысль и, напуганная
такой возможностью, Маркитантка съежилась и оцепенела. Она не
видела и не слышала ничего, лихорадочно выискивая все мыслимые
и немыслимые способы обойти и это препятствие на пути к своему
возлюбленному. Она была так поглощена этим поиском, что даже не
сразу заметила, что фургон давно уже стоит посреди солдатских
палаток. Позванивая шпорами и лихо подкручивая усы, к нему со
всех сторон бежали радостные гренадеры.
Только лишь Маркитантка пришла в себя и изобразила на лице
радостную улыбку, как совсем рядом зазвучал сигнальный рожок,
пропевший тревогу, и все ее ухажеры, тотчас же позабыв о ней,
кинулись седлать коней. Забили барабаны, вдалеке ударила пушка
и Маркитантка с ужасом поняла, что большое сражение, о котором
так много говорили в полку, началось. И в суете охватившей
лагерь она лишь один раз, мельком, увидала своего милого
скачущего куда-то на лошади. Маркитантка вскочила на ноги и
взмахнула рукой, но пороховой дым скрыл от нее эту маленькую и
такую дорогую фигурку.
Это была не первая битва на ее памяти и вскоре, по
доносившейся канонаде, по количеству раненных и по их рассказам
Маркитантка к своему ужасу поняла, что неприятель более силен
чем они предполагали. Страх за жизнь друзей, а главное за Его
жизнь, сковал все остальные мысли и дал силы работать не
покладая рук, перевязывая тех несчастных, которых приводили с
поля боя. Она помогала раненным и с тревогой всматривалась в их
лица с ужасом и надеждой ожидая, что вот сейчас, в следующее
мгновение принесут Его. Так продолжалось до самого вечера, пока
ночь не успокоила сражающихся. Маркитантка спряталась у себя в
фургоне, чтобы никто не видел ее слез -- последний из раненных
вскользь упомянул о том, кто поднял упавшее знамя и теперь она
точно знала что Он жив, ведь это было дело Его рук. Он заменил
убитого знаменосца и повел друзей в последнюю яростную
контратаку. И, если верить рассказу, только темнота спасла
неприятеля. Но она уже не слышала этого, лишь одна мысль
заполняла ее всю: "Он жив, жив!" Никогда прежде она не была так
счастлива, как в то мгновение.
Но несмотря на многочисленные жертвы итоги сражения
оказались плачевны, неприятель почти полностью окружил их и
командующий отдал приказ вывести из кольца всех штатских и
раненных. Следующий день не обещал ничего хорошего и поэтому
приходилось поторапливаться. Лучшие разведчики отправились на
поиски безопасной дороги, но лишь одному из них удалось ее
найти. Нельзя передать радости и гордости Маркитантки, когда
она узнала, что этим смельчаком оказался ее возлюбленный. Но
главное состояло в том, что раз Он нашел эту дорогу, значит и
обоз поведет тоже Он. Маркитантка увидит Его, будет рядом с ним
и, быть может, на этот раз никто не помешает им поговорить и
объясниться. Глупо конечно лезть в такое время со своей
любовью, но когда Его могут убить в любую секунду она не может
позволить себе ждать.
Все получилось совсем не так, как она видела в своих
мечтах. Маркитантка была уверена, что будучи проводником Он
поедет впереди обоза и потому попыталась попасть в начало
колонны. Но, как назло, ее фургон поставили замыкающим,
пропустив вперед повозки с раненными. Когда обоз прошел самый
опасный участок, и она, едва не плача от досады, уже решила
бросить свой фургон и бежать вперед, к Нему, рядом раздался
стук копыт и Он осадил лошадь рядом с фургоном. Их глаза
встретились, и Маркитантка сразу же забыла все слова которые
приготовила для этой встречи. Да вообщем-то слова уже были и не
нужны. Какие слова могут сравниться со взглядом, открытым и
честным взглядом в глубине которого живет любящее, страдающее в
разлуке сердце? И, замерев на секунду, Маркитантка порывисто
вскочила и, бросившись ему на шею, не замечая слез струящихся
по щекам, целовала и целовала его лицо черное от копоти и
соленое от пота.
Позже, в фургоне, когда они уже могли говорить Маркитантка
спросила о том, как ему удалось найти эту дорогу сквозь
бесчисленные посты и засады. Она лежала, прижимаясь к его
плечу, с удивлением прислушиваясь к дотоле неведомому ощущению
блаженства и будущей тревоги, ожидая рассказа о подвигах своего
любимого. А он помедлил с ответом, а потом, наклонившись нежно
поцеловал ее в лоб и сказал просто: "Тебе нельзя было здесь
оставаться, вот и все."
Когда солнце подарило миру новый день обоз был уже в
полной безопасности, а оттуда, где остался их лагерь, донеслись
звуки яростной канонады. Услышав гром орудий Он вскочил в
седло, намереваясь вернуться на позиции, крепко поцеловал ее,
шепнув: "Береги себя, родная моя!", и уже вонзил шпоры в бока
лошади, когда Маркитантка повисла у него на поводьях.
-- Стой, я с тобой! Я не отпущу тебя одного!
-- Дуреха, -- Он мягко, но властно освободил поводья, --
там будут очень много стрелять, а для тебя это сейчас очень
вредно. Ты теперь должна себя беречь.
-- Но вас же там всех убьют! -- в отчаянии закричала
Маркитантка понимая, что кончается краткий миг ее счастья. --
Ты же один ничего не сможешь изменить!
Он мягко улыбнулся и наклонившись еще раз поцеловал ее
заплаканные глаза: -- Ты же не хочешь чтобы я стал предателем,
правда?
Маркитантка в ужасе замотала головой.
-- И обещай мне, что сбережешь наше счастье и радость.
И глотая слезы Маркитантка кивнула, закусив до крови губы
чтобы не зайтись в истошном беспомощном крике, видя, как в
утреннем тумане тает, исчезая навсегда, его родной силуэт. И
когда в этой пелене уже совсем ничего нельзя было разобрать,
она уселась на козлы и тронула фургон, унося под сердцем трепет
новой жизни и свою вечную боль и печаль.
P.S. Потаскуха-жизнь редко когда останавливается на полдороги.
Маркитантка, поглощенная своим горем, не слышала свиста шального ядра
неизвестно откуда залетевшего в эти края. И через мгновение лишь бешено
несущиеся перепуганные лошади с оборванными постромками, да горящее
колесо катящаяся вслед за ними напоминали о вместительном маркитантском
фургоне только что ехавшем по дороге.
37. Сокольничий
Ночь близилась к концу и скоро ему предстоит последнее
серьезное испытание. Но он не боится его. Не боится ни толпы
злорадных зевак, ни сотен липких любопытных взглядов, ни
холодных и равнодушных рук палача. Сокольничий твердо знал, что
выдержит все до конца, до того последнего момента, когда, ярко
сверкнув на утреннем солнце, на повидавшую виды плаху опустится
остро отточенный топор. Возможно перед смертью он вскрикнет,
может быть даже заплачет, но, ни за что на свете, не попросит
пощады и прощения. Вот уж дудки!
А ведь как все было прекрасно всего лишь три месяца назад!
Он, молодой и красивый, полный честолюбивых замыслов и
мечтаний, впервые въезжал в королевский замок. По традиции все
мужчины из их семьи служили сокольничими короля и вот теперь
пришло и его время. Он мечтал о интригах и приключениях,
схватках и подвигах, но первая же встреча с королевской семьей
перевернула все его планы. И с той поры его единственным
желанием стало быть всегда рядом со старшей из дочерей Короля,
