могли не разъединить, не разрушить эту близость. А
приближающаяся смерть лишь подхлестывала, заставляя ценить
отпущенные им мгновения. Воин даже не заметил, как исчез,
растворившись в их любви, весь мир. Вместе с ним ушли в небытие
холодные каменные стены Вражьего замка, пропало все, что
окружало Воина. А сам он очутился посреди бескрайнего цветущего
луга залитого солнечным светом. Удивленно оглянувшись он едва
не закричал от радости, увидев свою Царевну бегущую к нему
навстречу широко раскинув руки. Воин кинулся к ней,подхватив на
бегу своими сильными руками, Царевна прижалась к нему всем
телом, а он все сильней и сильней обнимал ее. И прильнув друг к
другу они слились в одно целое, став тем, что не может
разъединить жизнь и против чего бессильна даже сама смерть.
34. Скульптор
Томительные дни и ночи работы в мастерской слились в один
нескончаемый серый день. Он не помнил точно, когда в последний
раз ел или спал. Он трудился не покладая рук, но все было
напрасно. Работа не шла. Весь двор уже был завален обломками
его неудачных творений, а он вновь и вновь брал в руки кувалду
и крушил новых каменных уродов рожденных его воображением. Не
за горами уже маячил скорый срыв, за которым -- опять пьяное
одиночество и поиск заветной поллитровки. Скульптор же совсем
не хотел этого и потому работал изо всех сил, тем более, что
заказов у него сейчас было немало и сроки их сдачи уже
поджимали. Но вновь и вновь обрушивалась тяжелая кувалда на
гипсовые фигуры, вся вина которых и состояла-то в том, что их
автор не гениален. И хотя непосвященный взгляд не замечал
изъяна в этих творениях, сам Скульптор знал, что в них нет
главного, того, что в просторечии называется вдохновением. А
самое обидное было то, что ему удавалось разглядеть самому и
открыть для других таинственный божественный огонек сок-рытый в
камне. И вспоминая свои прошлые успехи он с мрачным отчаянием
принимался переделывать все созданное им за последнее время.
Работая, он никуда не выходил из дома. Друзья тоже не
заглядывали к нему по опыту зная, что в такие моменты его лучше
не тревожить. И, привыкший к своему одиночеству, Скульптор был
весьма удивлен, услышав как-то раз настойчивый звонок в дверь.
Вытирая руки мокрой тряпкой он подошел к двери, с раздражением
открыл ее и обмер, пораженный увиденным. Сама богиня любви
Венера стояла на его пороге, зябко кутаясь в поношенное
пальтишко. Она была так прекрасна, что Скульптор забыл обо все
на свете и только жадно глядел на нее во все глаза. И лишь
когда она в третий раз повторила: "Вам телеграмма,
распишитесь!", -- он очнулся и, засуетившись, принялся искать
ручку. Потом, внезапно осознав, что как только ручка найдется,
то через мгновение это божественное создание исчезнет,
извинился и предложил прекрасной незнакомке войти в дом и
подождать немного, пока он найдет чем расписаться в бланке.
В доме был страшный бедлам. Скульптор жил один и когда
работал, то забывал обо всем. На столах, вперемешку с горами
грязной посуды то тут, то там валялись различные зарисовки,
наброски, модели и при виде этого хаоса, гостья звонко
расхохоталась: "Все ясно, мужчина без женщины!" Скульптор
смущенно улыбнулся, согласно кивнув. Потом, заметив плоды его
творческих раздумий, незнакомка с удивлением вскинула брови: "
А Вы художник..." -- и по тону ее нельзя было догадаться
спрашивает она или утверждает. А потом, лукаво улыбнувшись она
повернулась к Скульптору и спросила: "Хотите, помогу убраться,
Вы у меня сегодня последний адресат, так что я свободна." И,
предвосхищая его протесты, она добавила: "А потом Вы покажите
мне вашу мастерскую, ладно?" И он только радостно улыбнулся в
ответ.
Позже, сидя за столом и глядя на то, как ловко она
управляется на кухне, любуясь грациозностью ее движений, он
внезапно почувствовал, как в душе возрождается нечто, так долго
от него ускользавшее. Он хорошо знал это чувство, теперь уже
почти забытое, это состояние подъема, легкости и уверенности в
том, что все ему по плечу и нечеловеческой твердости руки,
держащей зубило. И, покинув эту удивительную женщину, он бегом
бросился в мастерскую.
Мир исчез, растворился, распался, оставив после себя лишь
глыбу мрамора, зубило и молоток. Скульптор работал, не замечая
ничего кругом, не делая ни одного лишнего движения, потому что
теперь он твердо знал, что же он хочет сделать. И лишь когда
один из осколков вылетел из-под зубила и, просвистев мимо,
превратился в чье-то испуганное "Ой!", Скульптор отвлекся и
удивленно обернулся. Она стояла в дверях и держалась рукой за
щеку.
-- Простите, Бога ради, -- встревожился Скульптор, кидаясь
к ней.
-- Нет, ничего, я вот тут Вам чаю принесла, да только он
уже остыл. Я боялась Вас отвлечь, Вы были такой ... , -- тут
она осеклась на полуслове, увидев то, что он успел высечь.
Глаза ее испуганно раскрылись. Она вся подалась вперед и только
хотела что-то сказать, как Скульптор внезапно закричал: "Стоп!
Не двигайтесь, ради всего святого, не двигайтесь! Ну, хотя бы
одну минутку!" И, рванувшись назад, принялся лихорадочно
работать. А Почтальонка стояла на носочках, широко раскинув
руки и с удивительной легкостью сохраняя равновесие, следила за
Скульптором.
Поразительно, но будучи вместе всего несколько часов, они
как-то сразу поверили друг в друга и научились понимать все без
слов.
Она не ушла от Скульптора в тот день, а через неделю и
вообще перевезла к нему свои вещи. А он, пожалуй, даже и не
заметил этого, потому что никуда не выходил из мастерской,
погрузившись в работу, словно стараясь наверстать упущенное.
Вскоре статую была готова.
Он выставил ее в самой престижной галерее и публика была
просто покорена этой юной богиней, высеченной из чудесного
розового камня. Скульптора называли наследником древних
мастеров, специалисты захлебывались от восторга, описывая все
достоинства этой работы, а признанные мэтры уважительно снимали
шляпы. И все, буквально все, включая тысячи молодых людей
влюбившихся в эту скульптуру просили представить им натурщицу,
послужившую моделью для этого шедевра.
И вот в зал, залитый ослепительно ярким светом, под
пристальными взглядами коллег и репортеров Скульптор ввел ту,
чей образ он увековечил. И публика с недоумением, удивленно
смотрела на хрупкую, ничем не примечательную женщину с
удивительно добрыми зелеными глазами и Скульптора, гордо
идущего рядом со своей Венерой. Он шел уверенно глядя вперед,
туда, где в зыбких контурах будущего уже ясно вырисовывалось
множество новых творений в которых он воспоет всю прелесть
своей возлюбленной.
35. Трубочист
А вы никогда не задумывались над тем, что порою скромность
настолько близка к мазохизму, что и границу-то четкую не всегда
проведешь?
Он был всеобщим любимцем. Нет, правда, не было в Тенистом
городе более популярной личности, чем Трубочист. Ну сами
посудите, когда в каждом доме печи да камины, как же обойтись
без Трубочиста. Вообщем-то, конечно, можно и без него, но тогда
извольте забыть о весело потрескивающих поленьях и ласковом
тепле, растекающемся по комнате. Да к тому же Трубочист тот был
весел и приветлив и от его визитов всегда оставалось какое-то
необычное светлое ощущение радости и спокойствия. Но самое
главное заключалось в том, что встреча с ним приносила удачу и
счастье. А если еще при встрече с Трубочистом прикоснуться к
одной из блестящих пуговиц на его куртке, сказав при этом имя
своего избранника, то все сердечные заботы и горести исчезали
сами собой, и немало семей в городе были обязаны ему своим
счастьем.
Именно за это и любил Трубочист свою работу. И каждый
вечер, спустившись с крыш, он не очень-то торопился домой,
выбирая самые немыслимые окольные маршруты, только бы
повстречать на своем пути как можно больше горожан. Идя по
улицам и с улыбкой раскланиваясь с прохожими, он внимательно
смотрел по сторонам, чтобы невзначай не пропустить тех, кто
ожидал его помощи. Порой это были совсем еще юные, краснеющие
от смущения девчонки, порой -- юноши с тайной надеждой во
взоре, а порой и суровые воины или знатные дамы. Трубочист не
отказывал никому, и лишь когда город засыпал, сбросив с себя
дневную суету и заботы, он возвращался к себе, усталый, но
довольный тем, что смог еще кому-то помочь. А может быть он до
темноты бродил по улицам по-тому, что дома его никто не ждал?
Не знаю, врать не буду, но только это действительно было так.
Прийдя домой, Трубочист аккуратно вешал свою куртку на
стул и, первым делом, смывал с себя всю грязь, налипшую за
день. Потом, посвежевший и отдохнувший, он доставал коробочку с
мелом и суконной тряпочкой и принимался начищать пуговицы на
куртке. Без этого было нельзя, ведь тусклые пуговицы ну никак
не смогут впитать в себя живительный солнечный свет, заливающий
крыши. А не насытившись им они не приобретут своей волшебной
силы и не смогут помочь тем влюбленным, которые видят в них
свою последнюю надежду.
Как следует начистив все пуговицы и придирчиво оценив
результаты своих трудов, Трубочист отправлялся спать. Но каждую
ночь он просыпался в холодном поту от одного и того же кошмара.
Милое девичье лицо, огромные глаза, полные слез и надежды, и
дрожащие пальцы протянутые к его мундиру. Робкое прикосновение
к сверкающим пуговицам и ... Ничего! Все осталось по-прежнему,
он бессилен помочь, волшебная сила пуговиц иссякла. И, вскочив
посреди ночи, Трубочист судорожно пил холодную воду и долго еще
не мог прийти в себя. Ведь только он знал, что рано или поздно
это должно было произойти на самом деле. Ему доподлинно было
известно, что наступит момент, когда он не сможет больше
начистить пуговицы, как бы он не старался. А потеряв свой
блеск, они утратят волшебную силу, и наступит тот страшный миг
неотступно преследующий его по ночам, миг бессилия и
разочарования. Конечно же можно было спрятать куртку в сундук и
доставать лишь в особых случаях, но тогда кто же поможет всем
этим влюбленным, с надеждой ищущих встречи с ним. И потому
Трубочист каждый день облачался в свою привычную форму и бродил
по улицам до тех пор, пока последний прохожий не отправлялся
спать.
Он даже не позволил себе самому коснуться пуговиц и
назвать имя, когда защемило в груди и опустошающая душу тоска
стальными руками сдавила сердце. С тех пор каждый его день
начинался и заканчивался мыслями о Ней, и Трубочист совсем
извелся. Конечно, никто бы не осудил Трубочиста, если бы он
дотронулся до пуговиц для себя, но мысль о
том-которому-не-хватит не позволили ему воспользоваться этим
волшебным даром. И крепко сжав зубы и поглубже загнав свою
боль, он, как и прежде, каждый день выходил на улицы, даря
горожанам счастье и радость. Тем более, что бродячий театр, на
подмостках которого играла его любимая покинул город оставив
ему лишь воспоминания и мечты.
Однажды вечером, когда Трубочист остался один на один с
собой, его боль и печаль, переполняющие душу, вырвались наружу.
Такого не случалось уже давно, и, загоняя их обратно, до крови
закусив губу, он не сразу заметил, что столь усердно начищаемые
им пуговицы никак не приобретали своего привычного блеска.
Внутри все похолодело и даже тоска отпрянула, съежившись и
заиндевев от испуга. Трубочист схватил новую горсть зубного
порошка и с остервенением принялся за дело. Но порошок был
