ку. И мы долго стреляли, а Гия расхаживал взад-вперед по тундре и делал
вид, что все происходящее его не интересует, что стрелять из карабина в
банку ему ни капельки не хочется и что теперь он до карабина никогда в
жизни не дотронется.
Патронов оставалось все меньше. Мы мазали отчаянно - замерзшие, на
ветру, возле наполовину затонувшего вездехода. Когда патронов оставалось
три штуки, моя гуманитарная составляющая не выдержала. Я отправился к
врагу-соавтору и протянул карабин. Его грузинско-горская сущность тоже
не выдержала. Он сказал, что я та еще сволочь, что он никогда не пошел
бы со мной в разведку и так далее, но руки его непроизвольно протянулись
к карабину.
И он всадил все три патрона в эту дурацкую банку! И потом с индиффе-
рентным видом продолжал расхаживать взад-вперед по тундре. И вид у него
был индюшечий, так как он изображал полнейшее равнодушие к своей победе,
как будто был чемпионом мира по стрельбе, а не обыкновенным начинающим
режиссером и бывшим неясно каким архитектором!
Вот в такой жуткой психической обстановке происходили роды сценария
"Путь к причалу"!
Соавтор обыгрывал меня в домино, демонстрировал суровое мужество,
лучше меня стрелял из карабина. Оставалось - попасть в хороший шторм. Я
не сомневался, что бывший архитектор будет травить на весь ледокольный
пароход "Леваневский" от фор- до ахтерштевня.
12.10. 1960 года радист Юра Комаров принес радиограмму.
- Ребята, - сказал Юра, - вам тут, очевидно, шифром лупят. Так вы во-
обще-то знайте, что шифром в эфире можно только спецначальникам...
Текст, пройдя океанский эфир, выглядел так:
"ЛЕВАНЕВСКИЙ ДАНЕЛИЮ ТУЛАНКИНУ КАПЕЦКОМУ ПОЗДРАВЛЯЕМ СЕРЖА ПОЛУЧИЛ
ПРЕМИЮ МОЛОДЕЖНОМ ФЕСТИВАЛЕ КАННАХ ВОЗМОЖНА АКАПУЛЬКА".
Итак, "Серж" победно распространялся по глобусу, улыбался зрителям на
берегах довольно далекого от родителей Средиземного моря, а Гию и Игоря
начинала нетерпеливо ожидать в гости знойная Мексика.
"Красивая жизнь" - скажет 99,999% людей на планете.
И правильно скажут. Только путь к причалам этой жизни не бывает кра-
сивым. И это не в переносном, а в прямом смысле.
"Леваневский" угодил не в хороший шторм, а в нормальный ураган.
И было это как раз в тех местах, где штормовал и погибал наш герой
боцман Росомаха - в Баренцевом море, недалеко от острова Колгуев.
Правда, в ураган угодил я. Данелия и Таланкин бросили писателя на
произвол судьбы в Диксоне. Они опаздывали в Мексику и должны были лететь
домой на самолете, а я оставался на ледокольном пароходе "Леваневский",
чтобы отметить командировочное в Архангельске, прибыв туда морским пу-
тем.
- Такого количества SOS'ов не слышал даже Ной! - изрек наш радист Юра
Комаров, пытаясь обедать на четвереньках в кают-компании. В кресла зале-
зать было опасно - их вырывало с корнем.
А скоро подумать вплотную о SOS'е пришлось и нам - волнами заклинило
руль или что-то сломалось в рулевой машине. На палубе были понтоны, ка-
тера, вездеходы, огромные автофургоны - радиолокационные станции, то
есть судно было перегружено и центр тяжести его находился не там, где
положено, а черт знает где. Но SOS давать оказалось бесполезно. Никто не
мог успеть к нам, кроме ледокола "Капитан Белоусов", который штормовал в
сутках пути.
За эти сутки я точно осознал разницу между писателем и режиссерами:
когда режиссер разгуливает по Мексикам или Парижам, сценарист изучает
жизнь, как говорится, "на местах". Ну, с этими несправедливостями мы
давно смирились. Привычка к подобным обидам передается сценаристам уже
генетически. А вот когда старик "Леваневский" разок лег на левый борт
градусов на тридцать пять, тогда он задумался в этом положении, решая,
стоит ли ему обратно подниматься или спокойнее будет опуститься в мирную
и вечную тишину, или лучше просто-напросто стряхнуть со своей шкуры все
понтоны, катера и передвижные радиолокационные станции, вот в этот мо-
мент, который, правда, был отчаянно красив, ибо шторм сатанел над морем
Баренца при безоблачном, чистом черном небе и полной луне, и гребень
каждой волны, которая перекатывала через "Леваневский", был просвечен
лунными лучами и сверкал люстрами Колонного зала - вот в этот момент я
затосковал по соавтору.
Мне хотелось поделиться с ним красотой мира.
Ведь все художники болезненно переносят одинокое наслаждение красотой
без близких им по духу людей.
И тогда "Леваневский" стремительно и, казалось, бесповоротно повалил-
ся на левый борт, и в ходовой рубке вырвало из пенала бинокль, и он про-
несся сквозь тьму рубки со снарядным свистом и разбился в мелкие брызги,
а мы висели кто где и не могли понять, что это такое просвистело и взор-
валось в рубке ледокольного парохода. И когда потом мы полезли с Геной
Бородулиным на палубу, чтобы проверить крепления понтона, и обтягивали
крепления при помощи ломов и "закруток", а понтон под нами ездил по па-
лубе и нависал над забортным пространством. И когда от чрезмерного физи-
ческого перенапряжения и качки мне стало обыкновенно дурно и меня вывер-
нуло в ослепительные волны, и холодный пот мешался на моем лице с не ме-
нее холодными брызгами, - я все вспоминал и вспоминал жаркую, жирную
Мексику и все отчетливее понимал разность режиссерской и сценаристской
судеб.
Утро было тоже довольно хреновое.
"Леваневский" дрейфовал в дыру между островом Колгуев и мысом Канин
Нос. Юра Комаров время от времни появлялся в ходовой рубке и сообщал о
чужих несчастиях. Сведения о чужих бедах каким-то чудом утешают попавше-
го в беду человека. Норвежское рыболовное судно было покинуто командой
возле мыса Коровий Нос и превратилось в "летучего голландца" (так назы-
ваются на официальном морском языке брошенные экипажем суда). И теперь
всем судам давали предупреждение на предмет возможного столкновения с
ним в горле Белого моря.
Нам было еще далеко до горла Белого моря и столкновения с "летучим
голландцем". Юра Комаров разглагольствовал в рубке о том, что самым ме-
лодичным, музыкальным и красивым из всех соединений точек и тире являет-
ся сочетание SOS. Три точки, три тире и еще три точки - просто прелесть,
они пахнут Чайковским.
18.10. 1960 года, около полудня, мы увидели ледокол "Капитан Белоу-
сов". Самого ледокола мы, конечно, не увидели. Был только снежно-белый
широкий смерч. Брызги вздымались вокруг ледокола, который шел к нам,
чтобы оказать нам чисто моральную, но - помощь (чисто моральную потому,
что завести в такой шторм буксир, "взять за ноздрю", как говорят моряки,
нас было совершенно невозможно). "Капитан Белоусов" качался так, что
тошно было даже глядеть в его сторону.
У ледоколов нет бортовых килей, и днище им инженеры делают яйцеобраз-
ным, дабы при ледовой подвижке они, как нансеновский "Фрам", вылезали на
лед. Судно без бортовых килей с яйцом вместо брюха качается на волне,
безобразным и удивительным образом.
На "Капитане Белоусове" восемьдесят процентов экипажа не было способ-
но трудиться. На ледоколах привыкают плавать во льдах, а во льдах не мо-
жет быть волны, и ледокольщики отвыкают от голубого волнового простора и
укачиваются быстро и всерьез.
"Белоусов" заложил вираж вокруг "Леваневского".
Капитаны обсудили по радиотелефону положение и пришли к выводу о
бессмысленности каких бы то ни было, мероприятий со стороны "Белоусова".
Нам следовало самим ремонтировать рулевое, то есть самоспасаться. И тут
к рации позвали Капецкого.
- Кинокорешки-то тебя в беде не бросили. Тоже пришли. Спасители, -
сказал капитан. - Данелия на связь просит. Короче только!
Я услышал:
- Привет, Вика! Ты, говорят, затравил "Леваневский" от киля до клоти-
ка? - орал режиссер сквозь вой и стон шторма.
О юморе в философской литературе написано много. Этой проблемой заии-
мались и Гегель, и Спиноза. Теперь занялся Данелия. Из различных состав-
ляющих юмора сатирической, иронической, грустной, черной и смешной - я
выделил бы у него добродушную составляющую. Но это только в его произве-
дениях, а не в жизни.
- Тебя чего-то не видно на мостике! - надрывался мой соавтор. - Ты
лежишь там, что ли? Я по тебе соскучился!
И за что этого инквизитора любят коллективы съемочных групп? Только
из подхалимажа они его любят.
- Сволочи! - заорал я. - Почему вы здесь? Почему не в Акапульке? Ду-
маешь, ваши призы не возьмут в комиссионный магазин на Арбате? Не плюй в
колодец...
- Самолеты не вылетают с Диксона - погода! - объяснил он. - Мы с
Игорьком ящик портвейна споили летчикам, а они все равно не полетели. А
тут вы руль потеряли...
- Не руль, а просто вышло из строя рулевое. Как себя чувствуешь? -
проорал я с тайной надеждой.
- Мы с капитаном портвейн допиваем!
- Тогда впитывай впечатления. Шапку сними! Здесь, под нами, мичман
Росомахин! Здесь и наш боцман рубил буксир! Как понял?!
- Ясно! Понял! Натуру будем снимать прямо здесь! В Арктике! Я точно
решил!
- С ума сошел!
- Главное - правдивость! - изрек в эфир Данелия.
Дорого потом обошлась любовь к правдивости и подлинности. Ведь мы,
действительно, опять полетели в Арктику и на Диксон! И ухлопали уйму де-
нег и, главное, времени, ибо все пришлось переснимать в довольно далеком
от Полярного круга Новороссийске и во дворе "Мосфильма". Не зря наш ди-
ректор Залпштейн, человек рассудительный и осторожный, полностью облы-
сел, а те волоски, которые у него остались за ушами, поседели.
- Главное - правдивость! И потом шторм будет на экране очень красив!
Кровь из носа, мы снимем красиво! Понимаешь? Красота поможет проходимос-
ти! Она приглушит трагедийность! Как понял?
Я ему двадцать раз излагал, что художники делятся на две категории:
умеющих создавать красоту на полотне, бумаге или пленке и при этом еще
производить социальный анализ, исследовать сущность характера. И на уме-
ющих уловить мгновение красоты в правдивом обличье, но без анализов и
синтезов. Ведь сама правда, данная в эстетическом восприятии, способна
возмещать умственный многослойный анализ. Последних я называю художест-
венными антифилософами и к ним отношу Гию.
- Ты никогда не будешь мыслителем! - заорал я. Тебе всегда будет до-
роже летний дождик и босая девушка на мокром асфальте, нежели ее соци-
альные корни!
- Пошел ты сам босыми ногами к...
- Пошел ты!!!
Радиотелефон работает на УКВ. Ультракороткие волны распространяются
прямолинейно. Они не огибают круглого бока Земли, на пределе видимого
горизонта уходят в космос. Таким образом, наш разговор и сейчас мчится
сквозь Вселенную к далеким галактикам. Он мчится уже четырнадцать лет.
Скоро какие-нибудь инопланетные существа примут наш разговор и засядут
за расшифровку. И у них значительно обогатится интеллект, словарный за-
пас и углубится непонимание специфики взаимоотношений сценариста и ре-
жиссера...
- Тебе надо читать умные книги, а не резаться в "козла" день и ночь!
- орал я под занавес. - Ты "корову" пишешь через "а"! А лезешь в писате-
ли! Ваши дурацкие сценарии никогда не будут произведением искусства! Да-
же бог и сатана, запустив в производство мир, выкинули сценарий в преис-
поднюю!
- Ты никогда не будешь драматургом! - орал он. - Ты знать не знаешь,
о чем пишешь в своих дурацких книгах! А в драматургии надо знать! Твоего
кока Васю введем в сценарий: молодость сработает на оптимизм...
И мы ввели кока Васю в сценарий...
АРТИСТ
Некогда я жил в одном доме с известным артистом театра и кино Оле-
гом... Фамилию любимого прототипа сохраняешь в рукописи до самого набор-
ного предела с какой-то маниакальностью - все с ней не расстаться...
Какую же ему дать фамилию? Буду старомодным: Эн.
Артист Олег Эн.
По прямой между нашими квартирами было метров двадцать: через этаж и
