жели о проблеме времени и пространства. Попробуй представь провинци-
альные исполкомы и военкоматы, сельсоветы и больницы, милиции и домоуп-
равления, штампы которых украшают паспорта уборщиц, корневщиц, горничных
и дневальных... Помню, оторопь вдруг взяла от четкого сознания, что ни-
когда не сможешь описать художественно обыкновенную, каждодневную жизнь;
не сможешь украсить поэзией вывеску отделения милиции в городе Дружков-
ка. Помню, смотрел на штампы о разводах в девятнадцать лет, видел за ли-
ловым кругом больницы, аборты, измены разные и обыкновенный разврат. Но
там ведь и радости, и запи-си детишек, и подвенечные платья, и графские
дворцы бракосочетаний. И как все это написать, в это вникнуть, выяснить
хотя бы одно - что девчонок мотает по белу свету, заносит в Мурманск на
теплоход "Вацлав Воровский"?
И вот восемь лет прошло, а ни во что я не вник, ни-чего толком не уз-
нал, кроме тонкой пленки поверхности жизни. Да, велика и безнадежно глу-
бока Россия - шестой океан планеты. Тяжело разобраться...
Пролежали в дрейфе у кромки льдов до шести утра.
Начальство Восточного сектора вводить нас в сплошные ледяные прост-
ранства не решилось. Приказ идти на Тикси и ждать там у моря погоды.
В сборнике "Судьбы романа" на двухстах восьми страницах ни разу пока
не произносились слова "красота", "наслаждение от чтения романа", "эсте-
тическое впечатление"... Авторы сами не замечают, что, защищая роман от
неведомых угроз, они смотрят на все глазами психологов или социологов, а
не художников. Если в романе Роб-Грийе или Саррот есть красота и если
появляется желание возможно дольше находиться в мире героев или автора,
то и все в порядке.
Но от "нового романа" (если я что-то про него чув-ствую) нельзя ожи-
дать эстетического переживания. Тогда для чего утилитарные анализы про-
изводить?
Иногда мне хочется читать философию, иногда заниматься ею, читая ро-
ман. Я наслаждаюсь, например, Фришем или Базеном. Но я не люблю покойни-
ков и никогда не испытывал желания общаться с покойниками. Из этого сле-
дует, что современный роман не покойник. Тогда почему по нему плачут и
голосят на миллионах страниц? И голосят умные, блестящие люди! Что из
этого следует?
Что я туповат.
Как монотонно из века в век идет спор о синтезе и анализе, и о смерти
поэтического духа человечества, и о способах его реанимации!
Еще полтора века назад Бейль писал: "Поэтический дух человечества
умер, в мир пришел гений анализа. Я глубоко убежден, что единственное
противоядие, которое может заставить читателя забыть о вечном "я", кото-
рое автор описывает, это полная искренность".
Так что Феллини не открывает никаких америк, когда заявляет, что даже
в том случае, если бы ему предложили поставить фильм о рыбе, то он сде-
лал бы его автобиографическим.
А критики уже поднимают тревогу о том, что взаимопроникновение мему-
арной и художественной условности зашло так далеко, что мемуарист, лице-
дей такой, не перестает чувствовать себя в первую очередь писателем. Так
же и в автобиографиях. Например, вспоминают критики, Всеволод Иванов - а
он, от себя замечу, серьезный был в литературе мужчина, не склонный к
анекдотам и партизанским наскокам на литературу, - так вот он несколько
раз писал... новую автобиографию, непохожую на предыдущую. И на вопросы,
почему он так поступает, сбивая с толку настоящих и будущих исследовате-
лей, отвечал: "Я же писатель. Мне скучно повторять одно и то же". И кри-
тики со вздохом вынуждены признавать, что прошлое всегда остается одним
и тем же, но вспоминается оно всегда по-разному.
АРКТИЧЕСКАЯ "КАМАРИНСКАЯ"
Очередной раз в Певек приплыли без приключений, но там плотно засто-
порились.
"08.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
09.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
10.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
11.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
12.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
13.О9. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
14.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки.
15.09. 19.17. Несмотря на ранее установленную очередность, т/х "Про-
копий Галушин" был поставлен к причалу впереди нас. Диспетчер не смог
объяснить причину нарушения очередности и отказался связать капитана с
главным диспетчером для решения возникшей ситуации".
Невыносимость стояночной мути. Бесцельная бездеятельность.
Сутки за сутками. А ведь это дни нашей единственной жизни. И они ле-
тят псу под хвост.
Обнаружились семь номеров "Октября". Ощущение от чтения такое же мут-
ное, как и от стоянки в ожидании причала и разгрузки на краю земли в Пе-
веке.
Плавают за бортом взад-вперед грязные льдины. Слабый шум от них - как
будто кто-то безнадежно усталый из последних сил наваливается на вес-
ла...
На Чукотском берегу такая мразь жизни, пьянство, очереди за вялым пи-
вом и гнилыми папиросами, что и носа туда нет охоты высовывать.
А среди человеков встречаются, как и везде, самоцветы.
Эти самоцветы добывают где-то здесь, в вечной мерзлоте, обыкновенное
золото.
Угодили в гости к горнякам.
И один из инженеров - Леонид Мурафа - подарил нам стихотворение, ко-
торое так и назвал: "Песня в подарок друзьям".
Жарою летней дышит Ленинград, Нагреты докрасна дворцов ограды...
Взять курс в прохладу Арктики вы рады Не ради денег, премий и наград.
Вам плавать за границу надоело - Там нищета, там правит капитал, Там
души продают за тот металл, Который тут предметом плана стал.
Вам надоел валютный звон в кармане, И подставляет "Колымлес" бока Под
звонкие удары льда, пока Джо Конрад не опишет все в романе...
"16.09. На якоре в ожидании причала и разгрузки".
Эх, как Русь любит быструю езду на тройках и очереди!
Из спецпсихпособия: "Ностальгия - тоска по родине, дому - является
крайним проявлением заболевания. Замечено, что моряки, которые чувстви-
тельны к монотонности, как правило, неуживчивы в семьях, трудны во взаи-
моотношениях в коллективе, - это так называемые экстраверты, стремящиеся
к активному контакту с внешним миром. В условиях же отрыва от привычных
раздражителей они-то и страдают прежде всего. Интраверты, привыкшие пе-
реносить тяготы и невзгоды в себе и редко делящиеся мыслями с окружающи-
ми, а порой и с друзьями, легче переносят длительные рейсы".
А куда я-то отношусь?
Понятия не имею.
В середине чукотской стоянки пережил душевное потрясение, ибо утратил
необходимые для нормального существования вещи.
Сюда входили:
1. Пилотка подводника с замазанными черной краской кантами. Не расс-
тавался с пилоткой пятнадцать лет - талисман, сгусток морского суеверия,
материализованная уже в книгах легенда, чрезвычайно удобная для работы в
море штука, - не срывает никакими ветрами, клапана опускаются, надежно
прикрывая уши; придает мужчине лихой, непривычный для торгового моряка
вид, хранит башку мужчины от ударов о всевозможное судовое железо.
2. Ботинки сорокового размера.
Эти музейные вещи напялили на капитанчика, размер ботинок которого
был сорок пятый.
Вы спросите, как возможно напялить сороковой на ногу сорок пятого?
Ответ получите, если останетесь ночевать на пароходе у вовсе нового
дружка в порту Певек.
Короче говоря, когда я собрался возвращаться на родное судно, то об-
наружил странный люфт в ботинках. Мои миниатюрные, аристократические но-
ги болтались в ботинках, как в спасательных вельботах.
А собственные вещички тем временем уплыли на Колыму!
18.09. Выгрузка. У заместителя начальника причала Совенко возникли
претензии к состоянию пломб на лазах трюмов, где находятся спирто-водоч-
ные изделия. Вызваны представители ОБХСС, милиции и начальник коммерчес-
кого отдела порта, которые в присутствии судовой администрации осмотрели
пломбы на трюмах. Установлено следующее: пломбы повешены с нарушением
правил пломбировки, свободно передвигаются по проволоке, без замка.
Пломбы пластмассовые, с клеймом ОТК, по внешнему виду и состоянию можно
судить, что они не снимались. Пломбы аккуратно обрезаны и сданы на экс-
пертизу на предмет определения их целости. Составлен акт".
Безо всяких серьезных надежд решил все-таки сходить на почту за "до
востребованием". И опять был со мной Фома Фомич. Я вспоминал, как пришли
мы с ним на почту, и по рассеянности Фомич опустил письмо, адресованное,
ясное дело, в Ленинград, в ящик с надписью "Местные". Я обратил его вни-
мание на этот прискорбный нюанс. Фомич минут пять сурово жевал губами и
глядел в чукотские пространства, затем ринулся к заведующей и потребовал
извлечения своего письма обратно. Начальница оказалась вполне под стать
Фомичу - извлекать корреспонденцию наотрез отказалась. Фомич лебезил,
брал на испуг, хватался за сердце, но получал одно: "Не положено, доро-
гой товарищ!" Так мы и ушли не солоно хлебавши. И Фомич очередной раз
потряс меня своей нетрафаретной реакцией: "Замечательная заведующая!
Значить, такую на служебном посту за пол-литра не купишь!"
Окончательно Фома Фомич (по данным Октавиана) спятил, когда решал в
Лондоне гамлетовский вопрос: как быть, если матрос просится на берег в
гальюн в два часа десять минут ночи, а: 1) судовые гальюны опечатаны; 2)
есть приказ не пускать людей на берег Великобритании после 19.00; 3)
есть приказ не пускать их туда меньше, нежели по пять человек в группе;
4) нужду в туалете в два часа десять минут ночи срочно испытывает только
один член экипажа, а все остальные, значить, не хочут?
Вот тут-то легендарный драйвер окончательно и свихнул мозги...
Бывают же на свете праздники! - получил целый пакет писем, переслан-
ных на Чукотку любезной соседкой.
Не вся корреспонденция оказалась приятной.
"Уважаемый товарищ Конецкий! До последнего времени Вы числились среди
любимых мною писателей. Увидев фамилию в оглавлении 3-го номера "Звез-
ды", я взяла этот журнал и предвкушала новую интересную и приятную
встречу с Вами. Однако приходится идти по стопам некоего газетного
фельетониста тех времен, когда мы еще смотрели фильмы с участием Мэри
Пикфорд. Он написал так: "Как ни крути, как ни верти, в какой ни рекла-
мируй мере, но Мэри Пикфорд в "Дороти" почти совсем уже не Мэри - ничем
не лучше наших Маш, - и я признаться ей намерен: "О Мэри, Мэри! Я был
ваш, но больше я уже не мерин".
В Ваших "Путевых портретах с морским пейзажем" читателя неприятно по-
ражает пошлое смакование таких подробностей, как, например, роман капи-
тана с буфетчицей.
Но это бы куда еще ни шло.
Глубоко возмутителен описанный Вами эпизод с какой-то австрийской,
что ли, графиней, которой Вы предложили в качестве условия принятия на
борт ее собаки сверх всех фунтов стерлингов - разрешить Вам "пощекотать
ее животик".
По Вашим словам, она это легко разрешила (хотя следовало бы влепить
Вам оплеуху!).
Но, понимаете ли, поведение зарубежной потаскушки, будь она графиня
или герцогиня, меня, Вашего читателя, мало волнует. Несомненно, наши
отечественные потаскушки поступили бы так же, как она. Возмутительно то,
что Вы - советский человек за границей - показали себя пошляком, дика-
рем, варваром; словом - унизили свое достоинство, хотя бы только перед
этой "графиней" (и всеми, с кем она поделится своим приключением с русс-
ким, советским моряком! ). А унижая себя, советский человек за рубежами
нашей родины, позорит тем самым и всех нас, и всю нашу страну, которую
он - хочет он того или не хочет - представляет там. По его поведению су-
дят обо всем советском обществе.
Так что если рассказанный Вами анекдот основан на факте, то такого
факта простить Вам нельзя. Если же Вы все это выдумали, выдумка не дела-
ет Вам чести. Вот уж поистине не скажешь: "Se non e vero, e ben
trovato"*.
Вместе с Вами, конечно, виновата и редакция журнала, и даже Горлит.