- Наверное, это по тому, что вы с ним давно не видались? Так ведь? - губы
Каттерна растянулись в улыбке.
Майк удивился. Он, конечно, знал, что отец этого Каттерна был полицейским,
и слышал, что и сам он в юности тоже служил в полиции, но его способность
знать все обо всех не могла не озадачить. Или он до сих пор работал на
Скотленд Ярд?
- Это вы с ним говорили? - спросил он наконец.
- Я с ним почти не знаком. Все сведения о сем предмете я почерпнул из
газет. Там пишут, что он лежит в какой-то клинике в Дублине. Как выразилась
наша знаменитость: его посетила тоска и творческая усталость.
- И вы, конечно, считаете, что этим он хочет завоевать себе популярность? -
не выдержал Майк.
- Не знаю уж, чего, - сказал Малахия, - но вряд ли это у него получится. По
крайней мере, газеты ему популярности не прибавят. Ты видел его фотографию?
Майк отрицательно качнул головой.
Малахия открыл портфель и начал обстоятельно рыться в нем. Наконец, он
извлек помятый газетный лист и торжественно положил его на столик перед
Майком. Фотография была отвратительной. Если бы не подпись, вообще нельзя
было бы понять, кто изображен на ней. Какой-то мужчина в длинном пальто и
шляпе садился в такси, судя по всему - в аэропорту. Лица вообще не было
видно. Мерля сняли, когда он возвращался из двухнедельной поездки с
лекциями по Соединенным Штатам. Он тогда жутко вымотался, а после перелета
ему было совсем плохо. Сославшись на это, он отказался давать интервью, но
снять его все-таки успели. Подпись под фотографией гласила: "Известный
писатель Мерль Мебиус Пейдж садится в такси после изматывающего турне по
Америке". В общем, так оно и было. Он смертельно устал. Даже на этой плохой
фотографии это было заметно. Но, глядя на это скверное изображение, на эту
унылую длинную фигуру в нелепом пальто, склонившуюся, чтобы влезть в
машину, Майк вдруг понял, что реферат у него выйдет просто прекрасный, что
он правильно выбрал тему, что Мерль достоин славы, которой обладает, что он
очень к нему привязан и очень без него соскучился.
Он невольно улыбнулся той глупой радостной улыбкой, которая неизбежно
появляется при виде изображения близкого человека, каким бы плохим это
изображение ни было. Спохватившись, он поспешил стереть улыбку со своего
лица, но Каттерн со своим нюхом полицейской ищейки уже успел заметить его
радость и ехидно усмехнулся.
Конечно, Майк не скрывал своей дружбы с этой очередной гордостью
национальной культуры, но особенно распространяться об этом не любил. Они
познакомились восемь лет назад на одном из маленьких западных островков,
где обычно проходят летние школы. Тогда они сразу понравились друг другу и
много времени проводили вместе, но потом стали встречаться реже, Мерль
часто уезжал, писем он не любил, как истинный прозаик, и даже открытки
Майка порой оставлял без ответа. Скоро самому Майку предстоит, как в свое
время Мерлю, попробовать свои силы в роли преподавателя и воспитателя, в
такой же летней школе, на таком же маленьком тихом островке. Хорошо бы
заманить туда Мерля, хоть ненадолго, он ведь любил общаться с подростками.
И тогда опять в его жизни будут теплые вечера на берегу, ночные купания,
долгие разговоры с исполненными глубоким смыслом паузами.
Он осторожно покосился на Каттерна. Скорее всего, он не рассказывал
Каттерну о том, как он познакомился с Мерлем, но, можно было не
сомневаться: тому это хорошо известно. К тому же история их знакомства,
правда в несколько измененном виде, была неоднократно описана в
многочисленных повестях Мерля, но сделано это было так тактично и
ненавязчиво, что мало кому могло придти в голову, что у всех описанных
героев есть реальные прототипы.
- Тебе бы надо с ним опять повидаться, пока он не уедет в очередное турне,
- сказал Каттерн и хлебнул кофе. Майку никогда не удавалось делать таких
больших глотков: для него кофе всегда оказывался слишком горячим.
- Ага, надо бы, - рассеянно кивнул он.
- Да, да, лучше не терять времени. Это надо сделать именно сейчас, -
повторил Каттерн, и Майку показалось, что он говорит не просто так, а
намекает на что-то, что ему, Майку, пока не известно. Но на что? Он не
решился спросить.
Е. Из дневника, август 1984
Первое, что мне бросилось в глаза на остановке, была разница во внешнем
виде автобусов двух фирм: автобусы Лох- Сули были старенькими и
обшарпанными, и у их водителей не было такой лихой выправки, как у тех, кто
гордо восседал за рулем Ольстербасов. Утро было солнечным, но холодным, мы
еще тащились по шоссе в сторону Летир-Кьянана, потому что через каждую милю
автобус останавливался, чтобы впустить или выпустить очередного старика.
Входящий тут же начинал шумно здороваться с пассажирами, видимо, тут все
были знакомы друг с другом.
Стало теплеть. Я снял плащ, положил его на сиденье рядом с собой и стал
старательно смотреть в окно.
На площади в Летир-Кьянан, которую назвать площадью можно было лишь
условно, автобус остановился и опустел. Вот тут бы и ехать, но, к
сожалению, мне тоже надо было выходить. Закинув сумку за плечо, я
направился в сторону санатория. Увидев по дороге продуктовую лавку, я зашел
и купил несколько яблок и большой пакет слив. Как это я заранее не
сообразил, что неудобно приходить с пустыми руками? В лавке противно пахло
гнилыми мандаринами, и я поспешил выйти на улицу.
Санаторий я увидел еще издалека и беспрепятственно вошел в ворота. У нас в
Шести Графствах тут непременно стоял бы полицейский. А тут даже ворота не
были заперты. Но, с другой стороны, так ли уж это было хорошо: это ведь
санаторий для душевнобольных? Я шел по посыпанной гравием дорожке и думал о
том, что совершенно не знаю, как мне держать себя с ним, о чем спрашивать,
что говорить. Я и сам не понимал, зачем приехал сюда.
В приемной меня попросили подождать, а потом провели в пустой бар. Я сел за
столик и стал ждать. Вскоре в бар вошла высокая женщина с сухим жестким
лицом. Я нерешительно встал.
- Вы кого-то ждете? - спросила она тоном классной наставницы.
- Да, - пролепетал я, - я приехал навестить мистера Мак Грианна, но мне
сказали, что сейчас у него обед. Мне сказали, чтобы я ждал здесь. - Я
почему-то испуганно оправдывался.
Она кивнула и вышла. Прошло еще минуть десять. Я поставил сумку на пол,
достал пакет со сливами и положил его на столик перед собой. Прошло еще
минут десять. Я подошел к стойке бара и купил себе чашку чая с молоком.
Когда я уже допивал его, в бар вошла пожилая женщина в белом халате, за ней
уныло брел какой-то старик. Она махнула рукой в мою сторону и вышла. Старик
сел за мой столик. На вид он был еще вполне ничего, даже трудно было
поверить, что ему уже столько лет. Я откашлялся и почему-то покраснел.
- Я просто счастлив... познакомиться... я рад видеть... я давно мечтал
познакомиться (чертов этот ирландский, как надо сказать: "с вами" или "на
вас"?), - пролепетал я. - Ну, в общем, мне очень приятно...
Я привстал и поклонился. Он сухо кивнул мне. Я опять сел. Я не знал, как
начать разговор.
- Могу я вам что-нибудь предложить, - спросил я наконец, - кофе, чай, сок,
кока-кола?
- Нет.
- Как ваши дела?
- Хорошо.
Видимо, он тоже боялся сделать ошибку в ирландском. Но и мне надо тоже не
попасть впросак.
- Меня зовут Шемас МакАнны, - тщательно произнес я, но, по-моему, эти слова
произвели на него мало впечатления. Он неопределенно кивнул.
- Я посылал вам мой роман "Мой рыжий дрозд", - продолжал я, - получили ли
вы эту книгу?
- Да.
- Вы читали ее?
- Да, - неуверенно ответил он.
- И что же вы мне скажете?
- Хорошая книга...
- Вам, наверное, не очень нравится новая литература?
- Нет.
- И, конечно же, то, что сейчас выходит по-ирландски, вам вообще не
нравится?
- Ну, - он помялся, - иногда бывает ничего...
Я подумал вдруг, что веду себя бестактно. Наверное, все его спрашивают об
одном и том же и никому не приходит в голову поинтересоваться его
собственными проблемами.
- У вас часто бывают посетители? - спросил я.
- Много.
- Здесь не так уж плохо, красивый парк. Вы довольны, что вы здесь, вам
нравится?
- Да, я доволен.
- И вам совсем не хочется вернуться домой?
- Зачем?
Я оторвал глаза от стрелок больших настенных часов и посмотрел ему прямо в
глаза. Он был гладко выбрит и акуратно подстрижен. На нем была светлосерая
фланелевая рубашка с бледно-голубым галстуком. И глаза его, в которые я
осмелился наконец заглянуть, тоже были светлые, серо-голубые. Его лицо
дышало мягким уютом, в нем не было и тени истерической неряшливости,
которая обычно отличает стариков после восьмидесяти. Но при этом казалось,
что ему самому совершенно безразлично, как он выглядит и какое впечатление
производит. Я вдруг понял, что ему просто скучно со мной.
- Вот, - засуетился я, - вот я тут принес вам яблоки и сливы. Вы любите
сливы? Я очень люблю сливы. - Я достал из пакета сливу и быстро съел ее в
доказательство моих слов. - Может быть, вам еще что-нибудь нужно?
- Сигареты, - быстро сказал он и в его голосе впервые зазвучал интерес ко
мне.
- Вы какие любите?
- Покрепче, - сказал он, но голос его опять угас.
- Я вам пришлю, - сказал я, - или привезу. Но в общем вы довольны жизнью?
- Да, - сказал он, глядя в сторону.
Я встал.
- Это прекрасно, - сказал я торжественно, - вы имеете полное право быть
довольным жизнью, потому что вы сделали для культуры нашей страны очень
много, неизмеримо больше, чем... чем многие другие. Вы писали прекрасные
книги, их читали, их продолжают читать и сейчас. Ваши романы проходят в
школах и университетах, и это правильно. Это прекрасные книги! Я всегда
мечтал сказать вам это... - Он медленно поднялся. - И я... я обязательно
привезу вам сигарет или пришлю по почте, я обещаю... - Я почувствовал себя
полным идиотом.
Мак Грианна молча взял со столика пакет со сливами, кивнул и вышел в
коридор. Я постоял немного и тоже вышел из бара. У дежурной я попросил
показать мне уборную, но, подойдя к двери, вдруг с ужасом представил себе,
что встречусь там с каким-нибудь буйно-помешанным и даже не успею позвать
на помощь... Все-таки не следовало забывать, где я нахожусь. Я повернул к
выходу. Проходя через парк я увидел сухого старика с пакетом в руках. Я
помахал ему рукой, но он мне не ответил. Или это был не он?
Выйдя за ворота, я вздохнул с облегчением и энергично зашагал к автобусной
остановке. Ну что же, теперь я могу считать, что выполнил свой долг перед
национальной литературой. Но довольным я себя почему-то не чувствовал. "А
если и со мной так будет, если и я буду в таком санатории на старости лет,
- думал я, - придет ли кто-нибудь меня навестить?".
Но, строго говоря, почему я уверен, что говорил именно с Джозефом Мак
Грианна? Я ведь не спрашивал его о его творчестве. Я не осведомился в самом
начале разговора, он ли это. Там ведь полно таких одинаковых стариков,
может быть, мне просто подсунули, какой попредставительней? Но, в общем,
это не так уж важно...
Ж. Мерль Мебиус Пейдж в больнице
Мерль понимал, что это болезнь.
Конечно, это болезнь, и он должен заставить себя выздороветь. Жизнь будто
сдавливала его снаружи и изнутри, поражая своей беспощадной
бессмысленностью. Ему хотелось лежать на кровати лицом вниз и ни о чем не
думать. Спать он при этом почти совсем перестал. Утром он сел за письменный
стол с намерением написать письмо, но, кроме даты и слов "Дорогой Майк",
ничего выдавить из себя не смог. Он мрачно посмотрел в зеркало и с
отвращением покачал головой. Да, это болезнь, но как она называется, он не
знает, и как лечить ее - тоже. Надо пойти к врачу, но к какому? К психиатру
идти не хотелось.
Мерль встал и мрачно пошел в ванную. Потом произошло что-то, что он потом
никак не мог объяснить: он почему-то лежал в коридоре у двери в ванную и
понимал, что не может встать из-за пронзительной боли в левой ступне. Он
попробовал шевельнуть ногой, но тут же стиснул зубы, чтобы не закричать.
"Перелом!" - сказал он себе и радостно и блаженно улыбнулся. Больница,
чистые простыни, белые халаты сестер, дрянной кофе с молоком по утрам,
