держался не так далеко от нас. На третий день мы услышали какой-то
странный ритмический гул, то затихавший, то снова сотрясавший воздух
своими торжественными раскатами, и так все утро. Когда этот гул впервые
донесся до нас, челны шли на расстоянии нескольких ярдов один от другого.
Индейцы замерли, точно превратившись в бронзовые статуи, на их лицах был
написан ужас.
- Что это? - спросил я.
- Барабаны, - небрежным тоном ответил лорд Джон. - Боевые барабаны.
Мне уже приходилось слышать их.
- Да, сэр, это боевые барабаны, - подтвердил метис Гомес. - Индейцы-
злой народ. Они следят за нами. Индейцы убьют нас, если смогут.
- Каким это образом они ухитрились нас выследить? - спросил я,
вглядываясь в темную, неподвижную чащу.
Метис пожал плечами.
- Индейцы, они все умеют. У них всегда так. Они следят. Барабаны
переговариваются между собой. Индейцы убьют нас, если смогут.
К полудню - в моей записной книжке отмечено, что это было во вторник
восемнадцатого августа, - гул по меньшей мере шести-семи барабанов окружал
нас со всех сторон. Они то учащали ритм, то замедляли. Вот где-то на
востоке послышалась четкая, отрывистая дробь... Пауза... Густой гул
откуда-то с севера. Этот непрестанный рокот звучал почти как вопрос и
ответ. В нем было что-то грозное, невероятно действующее на нервы. Он
сливался в слова - те самые, которые не переставал твердить наш метис:
"Если сможем, убьем. Если сможем, убьем.. В безмолвном лесу не было ни
малейшего движения. Темная завеса зелени дышала покоем и миром, присущим
только природе, но из-за нее безостановочно неслась одна и та же весть,
которую слал нам собрат-человек. "Если сможем, убьем., - говорили те, кто
был на востоке. "Если сможем, убьем., - отвечали им с севера.
Барабаны рокотали и перешептывались весь день, и угроза, звучавшая в
их голосах, отражалась ужасом на лицах наших цветных спутников. Даже
смелый, хвастливый метис, видимо, трусил. Зато в тот же день у меня был
случай убедиться, что Саммерли и Челленджер обладают высшим мужеством -
мужеством просвещенного ума. С такой же отвагой держался Дарвин среди
гаучосов Аргентины и Уоллес - среди малайских охотников за черепами. Так
уж положено милостивой природой: человек не может думать о двух вещах
сразу, и там, где говорит научная любознательность, соображениям личного
порядка места не остается.
Оба профессора не пропускали ни одной пролетавшей птицы, ни одного
кустика на берегу и то и дело принимались яростно спорить, не обращая
внимания на таинственный грозный гул. Саммерли по-прежнему огрызался на
Челленджера, который по своему обыкновению гудел басом, и ни тот, ни
другой не считали нужным хотя бы одним словом обмолвиться об индейских
барабанах, будто все это происходило в курительной комнате клуба
Королевского общества на Сент-Джеймс-стрит. Они только раз удостоили
индейцев своим вниманием.
- Каннибалы племени миранью, а может быть, ама-жуака, - сказал
Челленджер, ткнув большим пальцем в сторону леса, откуда неслись
барабанные раскаты.
- Совершенно верно, сэр, - ответил Саммерли, - и, как все здешние
племена, они принадлежат к монгольской расе, а язык у них
полисинтетический.
- Разумеется, полисинтетический, - снисходительно согласился
Челленджер. - Насколько мне известно, других языков на этом континенте не
существует. У меня записано более сотни разных наречий. Но что касается
монгольской расы, то в этом я сомневаюсь.
- А казалось бы, достаточно самого поверхностного знакомства со
сравнительной анатомией, чтобы признать эту теорию правильной, - ядовито
заметил Саммерли.
Челленджер с воинственным видом выпятил вперед подбородок. Поля
соломенной шляпы и борода - вот все, что предстало нашим взорам.
- Вы правы, сэр, поверхностное знакомство ничего другого дать не
может. Но исчерпывающие знания заставляют приходить к иным выводам.
Они злобно ели друг друга глазами, а в это время по лесу еле слышным
шепотом проносилось эхо: "Убьем, убьем... Если сможем, убьем..
Вечером мы вывели челны на середину реки, приспособив вместо якорей
тяжелые камни, и подготовились к возможному нападению. Однако ночь прошла
спокойно, и с рассветом мы двинулись дальше под затихавшую вдали
барабанную дробь. Около трех часов дня нам преградили путь высокие пороги,
тянувшиеся мили на полторы, те самые, на которых профессор Челленджер
потерпел крушение в свою первую экспедицию.
Сознаюсь, что вид этих порогов подбодрил меня: это было первое, хоть
и слабое подтверждение достоверности рассказов Челленджера.
Индейцы перенесли сквозь густой кустарник сначала челны, потом
снаряжение, а мы, четверо белых, с винтовками в руках шли цепочкой,
прикрывая их от той опасности, которая могла нагрянуть из лесу. К вечеру
наша партия благополучно миновала пороги, поднялась миль на десять вверх
по реке и остановилась на ночлег. По моим примерным расчетам, к этому
времени Амазонка была уже по меньшей мере на сотни миль позади нас.
Рано утром на следующий день произошли важные события. Профессор
Челленджер с самого рассвета вглядывался в оба берега, явно чем-то
обеспокоенный. Но вот он радостно вскрикнул и показал на дерево, низко
нависшее над водой.
- Как по-вашему, что это? - спросил он.
- Пальма ассаи, конечно, - сказал Саммерли.
- Правильно. И эта самая пальма служила мне главной приметой. Еще с
полмили вверх по тому берегу, и мы подойдем к скрытому в чаще протоку.
Удивительнее всего, что деревья стоят там сплошной стеной. Вон видите:
темный кустарник сменяется светло-зеленым тростником. Там среди высоких
тополей и есть потайная дверь в Неведомую страну. Сейчас вы сами во всем
убедитесь. Ну, вперед!
И действительно, нам оставалось только поражаться. Подплыв к тому
месту, где начинались заросли светло-зеленого тростника, мы врезались в
них, потом ярдов сто вели оба челна, отталкиваясь от берега шестами, и
наконец вышли в тихую неглубокую речку с песчаным дном, видневшимся сквозь
прозрачную воду. Ее узкие берега были одеты пышной зеленью.
Тот, кто не заметил бы, что вместо густого кустарника здесь растет
тростник, никогда бы не догадался о существовании этой речки и
открывающегося за ней волшебного царства.
Да, это было поистине волшебное царство! Такое великолепие может
нарисовать только самая пылкая фантазия. Густые ветви сплетались у нас над
головой, образуя естественный зеленый свод, а сквозь этот живой туннель
струилась прозрачно-зеленая река. Прекрасная сама по себе, она казалась
еще чудеснее от тех причудливых бликов, которые роняли на нее смягченные
зеленью яркие лучи солнца. Чистая, как хрусталь, недвижная, как зеркало,
зеленеющая у берегов, как айсберг, водная гладь сверкала сквозь резную
арку листвы, подергиваясь рябью под ударами наших весел. Это был путь,
достойный страны чудес, в которую он вел.
Теперь индейцы никак не давали о себе знать, зато животные стали
попадаться чаще, и их доверчивость свидетельствовала о том, что они еще не
встречались с охотником. Пушистые бархатисто-черные обезьянки с
ослепительно-белыми зубами и лукавыми глазками провожали нас пронзительной
трескотней. Иногда с тяжелым всплеском срывался с берега в воду кайман.
Раз как-то грузный тапир выглянул из кустов и, постояв минуту, побрел в
чащу. Потом среди деревьев мелькнуло гибкое тело крупной пумы; она
обернулась на ходу, и из-за рыжего плеча на нас сверкнули полные ненависти
зеленые глаза. Птиц здесь было множество, особенно болотных. На каждом
стволе, нависшем над водой, стайками сидели ибисы, цапли, аисты - голубые,
ярко-красные, белые, а кристально чистая вода так и кишела рыбами всех
цветов радуги.
Мы плыли по этому золотисто-зеленому туннелю три дня. Глядя вдаль,
трудно было отличить, где кончается зеленая вода и где начинается зеленый
свод над ней. Ничто не нарушало глубокого покоя этой реки, следов человека
здесь не было.
- Индейцев нет. Они боятся Курупури, - сказал как-то Гомес.
- Курупури - это лесной дух, - пояснил лорд Джон. - Здесь этим именем
называют все, что несет в себе злое начало. Бедняги туземцы боятся даже
заглянуть сюда: им кажется, будто в этих местах кроется нечто страшное.
На третий день нам стало ясно, что с челнами надо расстаться: так как
река начинала быстро мелеть, они то и дело скребли днищем о песок. Под
конец мы вытащили их из воды и расположились на ночь в прибрежном
кустарнике. Утром лорд Джон и я прошли мили две лесом параллельно реке и,
убедившись, что она мелеет все больше и больше, вернулись с этой вестью к
профессору Челленджеру, тем самым подтвердив его предположение, что мы
достигли крайней точки, дальше которой на челнах идти нельзя. Тогда мы
втащили их еще выше на берег, спрятали в кустах и сделали на соседнем
дереве зарубку, чтобы разыскать свой тайник на обратном пути. Потом,
распределив между собой поклажу: винтовки, патроны, провизию, одеяла,
палатку и прочий скарб, - взвалили тюки на плечи и снова двинулись в путь,
последний этап которого сулил нам гораздо большие трудности, чем начало.
Это выступление, к несчастью, было ознаменовано стычкой между нашими
двумя петухами. Присоединившись к нам, Челленджер сразу же взял экспедицию
под свое начало, к явному неудовольствию Саммерли. И в этот день, как
только Челленджер отдал распоряжение своему коллеге (нести анероидный
барометр всего-навсего!), последовал взрыв.
- Разрешите спросить, сэр, - с грозным спокойствием проговорил
Саммерли, - по какому праву вы командуете нами?
Челленджер вдруг вспыхнул и весь так и ощетинился:
- По праву начальника экспедиции, профессор Саммерли!
- Вынужден заявить, сэр, что я вас таковым не признаю.
- Ах, вот как! - Челленджер с поистине слоновьей грацией отвесил ему
насмешливый поклон. - Тогда, может быть, вы соблаговолите указать мне мое
место среди вас?
- Пожалуйста, сэр. Вы - человек, слова которого взяты под сомнение, а
мы - члены комиссии, созданной для того, чтобы проверить вас. Вы идете со
своими судьями, сэр!
- Боже милостивый! - воскликнул Челленджер, садясь на перевернутый
челн. - В таком случае будьте добры следовать своей дорогой, а я не
торопясь пойду за вами. Поскольку я не возглавляю эту экспедицию, мне
незачем идти во главе ее.
Благодарение богу, в нашей партии нашлись два здравомыслящих человека
- лорд Джон и я, - иначе сумасбродство и горячность наших ученых мужей
привели бы к тому,что мы вернулись бы в Лондон с пустыми руками.
Сколько понадобилось пререканий, уговоров, обЦяснений, прежде чем мы
утихомирили их! Наконец Саммерли двинулся вперед, попыхивая трубкой и
презрительно усмехаясь, а Челленджер с ворчанием последовал за ним. К
счастью, мы еще за несколько дней до того успели обнаружить, что оба наших
мудреца ни во что не ставят доктора Иллингворта из Эдинбурга, и это спасло
нас. В дальнейшем стоило нам только упомянуть имя шотланд-ского зоолога,
как назревающие ссоры моментально стихали, оба профессора заключали
временный союз и дружно накидывались на своего общего соперника.
Двигаясь гуськом вдоль берега, мы скоро обнаружили, что река
постепенно превратилась в узкий ручей, а он, в свою очередь, затерялся в
трясине, заросшей зеленым губчатым мхом, в который наши ноги уходили по
колено. В этом месте вились густые тучи москитов и всякой другой мошкары,
так что мы с чувством облегчения ступили наконец на твердую землю и,
