непостоянства? Почему она так пленялась всем героическим? Не потому ли,
что свершение благородного поступка могло отразиться и на ней без всяких
усилий, без всяких жертв с ее стороны? Или все это пустые домыслы? Я был
сам не свой все эти дни. Полученный удар отравил мою душу.
Но с тех пор прошла неделя, и за это время у нас был один очень
важный разговор с лордом Джоном Рокстоном... Мне мало-помалу начинает
казаться, что дела обстоят не так уж плохо.
Расскажу в нескольких словах, как все произошло. В Саутгемптоне на
мое имя не было ни письма, ни телеграммы, и, встревоженный этим, я в
десять часов вечера того же дня уже стоял у дверей маленькой виллы в
Стритеме. Может быть, ее нет в живых? Давно ли мне грезились во сне
раскрытые обЦятия, улыбающееся личико, горячие похвалы, без счета
расточаемые герою, рисковавшему жизнью по прихоти своей возлюбленной!
Действительность швырнула меня с заоблачных высот на землю. Но мне будет
достаточно одного ее слова в обЦяснение, чтобы опять воспарить к облакам.
И я опрометью бросился по садовой дорожке, постучал в дверь, услышал голос
моей Глэдис, оттолкнул в сторону оторопевшую служанку и влетел в гостиную.
Она сидела на диванчике между роялем и высокой стоячей лампой. Я в три
шага перебежал комнату и схватил обе ее руки в свои.
- Глэдис! - крикнул я. - Глэдис!
Она удивленно посмотрела на меня. Со времени нашей последней встречи
в ней произошла какая-то неуловимая перемена. Холодный взгляд, твердо
сжатые губы - все это показалось мне новым. Глэдис высвободила свои руки.
- Что это значит? - спросила она.
- Глэдис! - крикнул я. - Что с вами? Вы же моя Глэдис, моя любимая
крошка Глэдис Хангертон!
- Нет, - сказала она. - я Глэдис Потс. Разрешите представить вам
моего мужа.
Какая нелепая штука жизнь! Я поймал себя на том, что машинально
раскланиваюсь и пожимаю руку маленькому рыжеватому субЦекту, удобно
устроившемуся в глубоком кресле, которое некогда служило только мне. Мы
кивали головой и с глупейшей улыбкой смотрели друг на друга.
- Папа разрешил нам пожить пока здесь. Наш дом еще не готов, -
пояснила Глэдис.
- Вот как! - сказал я.
- Разве вы не получили моего письма в Паре?
- Нет, никакого письма я не получал.
- Какая жалость! Тогда вам все было бы ясно.
- Мне и так все ясно, - пробормотал я.
- Я рассказывала о вас Вильяму, - продолжала Глэдис. - У нас нет тайн
друг от друга. Мне очень жаль, что так вышло, но ваше чувство было,
вероятно, не очень глубоко, если вы могли бросить меня здесь одну и уехать
куда-то на край света. Вы на меня не дуетесь?
- Нет, что вы, что вы!." Так я, пожалуй, пойду.
- А не выпить ли нам чаю? - предложил рыжеватый субЦект и потом
добавил доверительным тоном: - Вот так всегда бывает... А на что другое
можно рассчитывать? Из двух соперников побеждает всегда один.
Он залился идиотским смехом, и я счел за благо уйти. Дверь гостиной
уже закрылась за мной, как вдруг меня словно что-то подтолкнуло, и,
повинуясь этому порыву, я вернулся к своему счастливому сопернику, который
тотчас же бросил тревожный взгляд на электрический звонок.
- Ответьте мне, пожалуйста, на один вопрос, - сказал я.
- Что же, если он в границах дозволенного...
- Как вы этого добились? Отыскали какой-нибудь клад? Открыли полюс?
Были корсаром? Перелетели через Ла-Манш? Что вы сделали? Где она,
романтика? Как вам это удалось?
Он уставился на меня во все глаза. Его глуповато-добродушная,
ничтожная физиономия выражала полное недоумение.
- Нс кажется ли вам, что все это носит чересчур личный характер? -
проговорил он наконец.
- Хорошо. Еще один вопрос, последний! - крикнул я. - Кто вы? Какая у
вас профессия?
- Я работаю письмоводителем в нотариальной конторе Джонсона и
Мервилля. Адрес: Ченсери-лейн, дом сорок один.
- Всего хорошего! - крикнул я и, как подобает безутешному герою,
исчез во мраке ночи, обуреваемый яростью, горем и... смехом.
Еще одна короткая сцена - и повествование мое будет закончено.
Вчера вечером мы все собрались у лорда Джона Рокстона и после ужина
за сигарой долго вспоминали в дружеской беседе наши недавние приключения.
Странно было видеть эти хорошо знакомые мне лица в такой непривычной
обстановке. Вот сидит Челленджер - снисходительная улыбка по-прежнему
играет на его губах, веки все так же презрительно сощурены, борода
топорщится, он выпячивает грудь, пыжится, поучая Саммерли. А тот
попыхивает своей коротенькой трубочкой и трясет козлиной бородкой, яростно
оспаривая каждое слово Челленджера. И, наконец, вот наш хозяин - худое
лицо, холодный взгляд голубых, как лед, орлиных глаз, в глубине которых
всегда тлеет веселый, лукавый огонек. Такими все трое долго сохранятся у
меня в памяти.
После ужина мы перешли в святая святых лорда Джона - в его кабинет,
залитый розовым сиянием и увешанный бесчисленными трофеями, - и наш
дальнейший разговор происходил там. Хозяин достал из шкафчика старую
коробку из-под сигар и поставил ее перед собой на стол.
- Пожалуй, мне давно следовало посвятить вас в это дело, - начал он,
- но я хотел сначала выяснить все до конца. Стоит ли пробуждать надежды и
потом убеждаться в их неосуществимости? Но сейчас перед нами факты. Вы,
наверно, помните тот день, когда мы нашли логово птеродактилей в болоте?
Так вот: я смотрел, смотрел на это болото и в конце концов призадумался. Я
скажу вам, в чем дело, если вы сами ничего не заметили. Это была
вулканическая воронка с синей глиной.
Оба профессора кивнули головой, подтверждая его слова.
- Такую же вулканическую воронку с синей глиной мне пришлось видеть
только раз в жизни - на больших алмазных россыпях в Кимберли. Вы
понимаете? Алмазы не выходили у меня из головы. Я соорудил нечто вроде
корзинки для защиты от этих зловонных гадов и, вооружившись лопаткой,
недурно провел время в их логове. Вот что я извлек оттуда.
Он открыл сигарную коробку, перевернул ее кверху дном и высыпал на
стол около тридцати или более неотшлифованных алмазов величиной от боба до
каштана.
- Вы, пожалуй, скажете, что мне следовало сразу же поделиться с вами
моим открытием. Не спорю. Но неопытный человек может здорово нарваться на
этих камешках. Ведь их ценность зависит не столько от размера, сколько от
консистенции и чистоты воды. Словом, я привез их сюда, в первый же день
отправился к Спинку и попросил его отшлифовать и оценить мне один камень.
Лорд Джон вынул из кармана небольшую коробочку из-под пилюль и
показал нам великолепно играющий бриллиант, равного которому по красоте я,
пожалуй, никогда не видел.
- Вот результаты моих трудов, - сказал он. - Ювелир оценил эту кучку
самое меньшее в двести тысяч фунтов. Разумеется, мы поделимся поровну. Ни
на что другое я не соглашусь. Ну, Челленджер, что вы сделаете на свои
пятьдесят тысяч?
- Если вы действительно настаиваете на столь великодушном решении, -
сказал профессор, - то я потрачу все деньги на оборудование частного
музея, о чем давно мечтаю.
- А вы, Саммерли?
- Я брошу преподавание и посвящу все свое время окончательной
классификации моего собрания ископаемых мелового периода.
- А я, - сказал лорд Джон Рокстон, - истрачу всю свою долю на
снаряжение экспедиции и погляжу еще разок на любезное нашему сердцу плато.
Что же касается вас, юноша, то вам деньги тоже нужны. Ведь вы женитесь?
- Да нет, пока не собираюсь, - ответил я со скорбной улыбкой. -
Пожалуй, если вы не возражаете, я присоединяюсь к вам.
Лорд Рокстон посмотрел на меня и молча протянул мне свою крепкую
загорелую руку.
