борьба между изысканностью вкуса ее богатого хозяина и его же холостяцкой
беспорядочностью. Пол был устлан пушистыми шкурами и причудливыми коврами
всех цветов радуги, вывезенными, вероятно, с какого-нибудь восточного
базара. На стенах висели картины и гравюры, ценность которых была видна
даже мне, несмотря на мою неискушенность. Фотографии боксеров, балерин и
скаковых лошадей мирно уживались с полотнами чувственного Фрагонара,
батальными сценами Жирарде и мечтательным Тернером. Но среди этой роскоши
были и другие вещи, живо напоминавшие мне о том, что лорд Джон Рокстон -
один из знаменитейших охотников и спортсменов наших дней. Два скрещенных
весла над камином - темно-синее и красное - говорили о былых увлечениях
гребным спортом в Оксфорде, а рапиры и боксерские перчатки, висевшие тут
же, свидетельствовали, что их хозяин пожинал лавры и в этих областях. Всю
комнату, подобно архитектурному фризу, опоясывали головы крупных зверей,
свезенные сюда со всех концов света, а жемчужиной этой великолепной
коллекции была голова редкостного белого носорога с надменно выпяченной
губой.
Посреди комнаты на пушистом красном ковре стоял черный с золотыми
инкрустациями стол эпохи Людовика XV - чудесная антикварная вещь,
кощунственно испещренная следами от стаканов и ожогами от сигарных
окурков. На столе я увидел серебряный поднос с курительными
принадлежностями и полированный поставец с бутылками. Молчаливый хозяин
сейчас же налил два высоких бокала и добавил в них содовой из сифона.
Поведя рукой в сторону кресла, он поставил мой бокал на столик и протянул
мне длинную глянцевитую сигару. Потом сел напротив и устремил на меня
пристальный взгляд своих странных светло-голубых глаз, мерцающих, как
ледяное горное озеро.
Сквозь тонкую пелену сигарного дыма я присматривался к его лицу,
знакомому мне по многим фотографиям: нос с горбинкой, худые, запавшие
щеки, темно-рыжие волосы, уже редеющие на макушке, закрученные шнурочком
усы, маленькая, но задорная эспаньолка. В нем было нечто и от Наполеона
III, и от Дон Кихота, и от типично английского джентльмена- любителя
спорта, собак и лошадей, характерными чертами которого являются
подтянутость и живость. Солнце и ветер закалили докрасна его кожу.
Мохнатые, низко нависшие брови придавали и без того холодным глазам почти
свирепое выражение, а изборожденный морщинами лоб только усугублял эту
свирепость взгляда. Телом он был худощав, но крепок, а что касается
неутомимости и физической выдержки, то не раз было доказано, что в Англии
соперников по этой части у него мало. Несмотря на свои шесть с лишним
футов, он казался человеком среднего роста. Виной этому была легкая
сутулость.
Таков был знаменитый лорд Джон Рокстон, и сейчас, сидя напротив, он
внимательно разглядывал меня, покусывая сигару, и ни единым словом не
нарушал затянувшегося неловкого молчания.
- Ну-с, - сказал он наконец, - отступать нам теперь нельзя, милый
юноша. Да, мы с вами прыгнули куда-то очертя голову. А ведь когда вы
входили в зал, у вас, наверно, и в мыслях ничего подобного не было?
- Мне такое и не мерещилось.
- Вот именно. Мне тоже не мерещилось. А теперь мы с вами увязли в эту
историю по уши. Господи боже, да ведь я всего три недели, как вернулся из
Уганды, успел снять коттедж в Шотландии, подписал контракт и все такое
прочее. Ну и дела! Ваши планы, наверно, тоже пошли прахом?
- Да нет, такое уж у меня ремесло: ведь я журналист, работаю в
"Дейли-газетт."
- Да, конечно. Вы же сказали об этом. Кстати, тут есть одно дело...
Вы не откажетесь помочь?
- С удовольствием.
- Но дело рискованное... Как вы на это смотрите?
- А в чем риск?
- Я поведу вас к Биллингеру, вот в чем риск. Вы о нем слышали?
- Нет.
- Помилуйте, юноша, на каком вы свете обретаетесь? Сэр Джон Биллингер
- наш лучший жокей. На ровной дорожке я еще могу с ним потягаться, но в
скачке с препятствиями он меня сразу заткнет за пояс. Ну так вот, ни для
кого не секрет, что как только у Бил-лингера кончается тренировка, он
начинает пить горькую. Это у него называется .выводить среднее число." Во
вторник он допился до белой горячки и с тех пор буйствует. Его комната как
раз над моей. Врачи говорят, что если беднягу не покормить хотя бы
насильно, то пиши пропало. Слуги сего джентльмена обЦявили забастовку, так
как он лежит в кровати с заряженным револьвером и грозится всадить все
шесть в первого, кто к нему сунется. Надо сказать, что Джон вообще человек
непокладистый и к тому же стреляет без промаха, по ведь нельзя допустить,
чтобы жокей, взявший Большой национальный приз, погибал такой бесславной
смертью! Как вы на это смотрите?
- А что вы думаете предпринять? - спросил я.
- Лучше всего насесть на него вдвоем. Может быть, он сейчас спит. В
худшем случае один из нас будет ранен, зато другой успеет с ним
справиться. Если бы нам удалось связать ему руки чехлом с дивана, а потом
быстро вызвать по телефону врача с желудочным зондом, он, голубчик,
роскошно бы у нас поужинал.
Когда на человека вдруг ни с того ни с сего сваливается такая задача,
радоваться тут не приходится. Я не считаю себя очень уж большим храбрецом.
Все новое, неизведанное рисуется мне заранее гораздо более страшным, чем
оно оказывается на деле. Таково уж свойство чисто ирландского пылкого
воображения. С другой стороны, меня всегда пугала мысль, как бы не навлечь
на себя позорного обвинения в трусости, ибо мне с малых лет внушали ужас
перед ней. Смею думать, что если б кто-нибудь усомнился в моей храбрости,
я мог бы броситься в пропасть, но побудила бы меня к этому не храбрость, а
гордость и боязнь прослыть трусом. Поэтому, хоть я и содрогался, мысленно
представляя себе обезумевшее с перепоя существо в комнате наверху, все же
у меня хватило самообладания, чтобы выразить свое согласие самым небрежным
тоном, на какой я только был способен. Лорд Рокстон начал было расписывать
опасность предстоящей нам задачи, но это только вывело меня из терпения.
- Словами делу не поможешь, - сказал я. - Пойдемте.
Я встал. Он поднялся следом за мной. Потом, коротко рассмеявшись,
ткнул меня раза два кулаком в грудь и усадил обратно в кресло.
- Ладно, юноша... признать годным.
Я с удивлением воззрился на него.
- Сегодня утром я сам был у Джона Биллингера. Он прострелил мне всего
лишь кимоно: слава богу, руки тряслись! Но мы все-таки надели на него
смирительную рубашку, и через несколько дней старик будет в полном
порядке. Вы на меня не сердитесь, голубчик? Строго между нами: эта
экспедиция в Южную Америку - дело очень серьезное, и мне хочется иметь
такого спутника, на которого можно положиться, как на каменную гору.
Поэтому я устроил вам легкий экзамен и должен сказать, что вы с честью
вышли из положения. Вы же понимаете, нам придется рассчитывать только на
самих себя, потому что этому старикану Саммерли с первых же шагов
потребуется нянька. Кстати, вы не тот Мелоун, который будет играть в
ирландской команде на первенство по регби?
- Да, но, вероятно, запасным.
- То-то мне показалось, будто я вас где-то видел. Ваша встреча с
ричмондцами - лучшая игра за весь сезон! Я стараюсь не пропускать ни
одного состязания по регби: ведь это самый мужественный вид спорта. Однако
я пригласил вас вовсе не для того, чтобы беседовать о регби. Займемся
делами. Вот здесь, на первой странице "Таймса., расписание пароходных
рейсов. Пароход до Пары отходит в следующую среду, и если вы с профессором
успеете собраться, мы этим пароходом и поедем. Ну, что вы на это скажете?
Прекрасно, я с ним обо всем договорюсь. А как у вас обстоит со
снаряжением?
- Об этом позаботится моя газета.
- Стрелять вы умеете?
- Примерно как средний стрелок территориальных войск.
- Только-то? Боже мой! У вас, молодежи, это считается последним
делом. Все вы пчелы без жала. Таким своего улья не отстоять! Вот попомните
мое слово: нагрянет кто-нибудь к вам за медом, хороши вы тогда будете!
Нет, в Южной Америке с оружием надо обращаться умело, потому что, если наш
друг профессор не обманщик и не сумасшедший, нас ждет там нечто весьма
любопытное. Какое у вас ружье?
Лорд Рокстон подошел к дубовому шкафу, открыл дверцу, и я увидел за
ней поблескивающие металлом ружейные стволы, выставленные в ряд, словно
органные трубки.
- Сейчас посмотрим, что я могу пожертвовать вам из своего арсенала, -
сказал лорд Рокстон.
Он стал вынимать одно за другим великолепные ружья, открывал их,
щелкал затворами и, ласково поглаживая, как нежная мать своих младенцев,
ставил на место.
- Вот .бленд." Из него я уложил вон того великана. - Он взглянул на
голову белого носорога. - Будь я на десять шагов ближе, этот зверь
пополнил бы мной свою коллекцию. Надеюсь, вы хорошо знаете Гордона?
Судьба моя зависит от пули,
А пуля - защита в неравном бою.
Это поэт, воспевающий коня, винтовку и тех, кто умеет обращаться и с
тем, и с другим. Вот еще одна полезная вещица - телескопический прицел,
двойной эжектор, прекрасная наводка. Три года назад мне пришлось выступить
с этой винтовкой против перуанских рабовладельцев. В тех местах меня
называли бичом божиим, хотя вы не найдете моего имени ни в одной Синей
книге. Бывают времена, голубчик, когда каждый из нас обязан стать на
защиту человеческих прав и справедливости, чтобы не потерять уважения к
самому себе. Вот почему я вел там нечто вроде войны на свои страх и риск.
Сам ее обЦявил, сам воевал, сам довел ее до конца. Каждая зарубка - это
убитый мною мерзавец. Смотрите, целая лестница! Самая большая отметина
сделана после того, как я пристрелил в одной из заводей реки Путумайо
Педро Лопеса - крупнейшего из рабовладельцев... А, вот это вам подойдет! -
Он вынул из шкафа прекрасную винтовку, отделанную серебром. - Прицел
абсолютно точный, магазин на пять патронов. Можете смело вверить ей свою
жизнь. - Лорд Рокстон протянул винтовку мне и закрыл шкаф. - Кстати, -
продолжал он, снова садясь в кресло, - что вы знаете об этом профессоре
Челленджере?
- Я его увидел сегодня впервые в жизни.
- Я тоже. Правда, странно, что мы с вами отправляемся в путешествие,
полагаясь на слова совершенно неизвестного нам человека? Он, кажется,
довольно наглый субЦект и не пользуется любовью у своих собратьев по
науке. Почему вы им заинтересовались?
Я рассказал вкратце о событиях сегодняшнего утра. Лорд Рокстон
внимательно меня выслушал, потом принес карту Южной Америки и разложил ее
на столе.
- Челленджер говорит правду, чистейшую правду, - серьезно сказал он.
- И я, заметьте, утверждаю это не наобум. Южная Америка - моя любимая
страна, и если, скажем, проехать ее насквозь, от Дарьенского залива до
Огненной Земли, то ничего более величественного и более пышного не найдешь
на всем земном шаре. Эту страну мало знают, а какое ее ждет будущее, об
этом никто и не догадывается. Я изЦездил Южную Америку вдоль и поперек, в
периоды засухи побывал в тех местах, где у меня завязалась война с
работорговцами, о которой я вам уже рассказывал. Да, действительно, мне
приходилось слышать там много разных легенд. Это всего лишь индейские
предания, но за ними, безусловно, что-то кроется. Чем ближе узнаешь Южную
Америку, друг мой, тем больше начинаешь верить, что в этой стране все
возможно, решительно все! Люди передвигаются там по узким речным долинам,
а за этими долинами начинается полная неизвестность. Вот здесь, на
