Таких больших следов он, конечно, оставить не мог, и они
были явно свежие. Сегодня днем, как вы знаете, шел сильный
дождь, и у меня побывали только отец с сыном. Значит, пока я
занимался с отцом, сын, ожидавший в приемной, с какой-то
неизвестной мне целью входил в комнату моего постоянного
пациента. Из комнаты ничего не пропало, но следы, несомненно,
свидетельствовали, что там кто-то побывал.
Мне показалось, что мистер Блессингтон волнуется как-то
чрезмерно, впрочем, тут бы всякий потерял покой. Опустившись в
кресло, он буквально рыдал, и мне стоило великих трудов
привести его в чувство. Это он предложил мне отправиться к вам,
и я счел его предложение вполне уместным, так как происшествие
действительно очень странное, хотя и не такое ужасное, как это
померещилось мистеру Блессингтону. Если бы вы поехали сейчас со
мной, то мне бы хоть удалось успокоить его. Впрочем, по-моему,
он вряд ли способен объяснить, что его так взволновало.
Шерлок Холмс слушал этот длинный рассказ очень
внимательно, и я понял, что дело его увлекло. Как всегда, на
лице его ничего не отражалось, только веки набрякли, да, пыхтя
трубкой, он выпускал более густые клубы дыма всякий раз, когда
доктор рассказывал очередной странный эпизод. Как только наш
гость кончил держать речь, Холмс молча вскочил, сунул мне мою
шляпу, взял со стола собственную и пошел следом за Тревельяном
к двери. Не прошло и четверти часа, как мы подъехали к дому
врача на Брук-стрит. Это был скромный, ничем не выделяющийся
дом, в каких живут врачи, имеющие практику в Вест-Энде.
Мальчик-слуга открыл нам дверь, и мы тотчас стали подниматься
наверх по широкой лестнице, покрытой хорошим ковром.
Но тут случилось нечто странное... Свет наверху внезапно
погас, и из темноты донесся пронзительный, дрожащий голос:
-- У меня пистолет. Еще шаг, и я буду стрелять.
-- Это уже выходит за всякие рамки, мистер Блессингтон! --
возмутился доктор Тревельян.
-- А, это вы, доктор? -- проговорили из темноты, и
послышался вздох облегчения. -- А джентльмены, что с вами, --
они и в самом деле те, за кого себя выдают?
Мы чувствовали, что из темноты нас изучающе рассматривают.
-- Да, это те самые.
-- Ладно, можете подняться, и если вас раздражают меры
предосторожности, которые я принял, то прошу прощения.
Говоря это, он снова зажег газ на лестнице, и мы увидели
перед собой странного человека, вид которого, как и голос,
свидетельствовал о расстроенных нервах. Он был очень толст, но
когда-то, видно, был еще толще, потому что щеки у него висели,
как у гончей, большими складками. Он был болезненно бледен, а
редкие рыжеватые волосы от пережитого страха стояли дыбом. Рука
его сжимала пистолет, который он сунул в карман, когда мы
приблизились.
-- Добрый вечер, мистер Холмс, -- сказал он. -- Большое
спасибо, что приехали. Еще никто так не нуждался в вашем
совете, как я сейчас. Наверно, доктор Тревельян уже рассказал
вам о совершенно недопустимом вторжении в мою комнату?
-- Совершенно верно, -- сказал Шерлок Холмс. -- Мистер
Блессингтон, кто эти два человека и почему они вам досаждают?
-- Видите ли, понимаете ли, -- суетливо заговорил
постоянный пациент, -- мне трудно сказать что-либо
определенное. Да и почем мне знать, мистер Холмс?
-- Значит, не знаете?
-- Входите, пожалуйста. Ну, сделайте одолжение, войдите.
Он провел нас в свою спальню, большую и обставленную
удобной мебелью.
-- Вы видите это? -- спросил он, показывая на большой
черный сундук, стоявший у спинки кровати. -- Я никогда не был
особенно богатым человеком, мистер Холмс... За всю жизнь я
только раз вложил деньги в дело... вот доктор Тревельян не даст
мне соврать. И банкирам я не верю. Я бы не доверил свои деньги
банкиру ни за что на свете, мистер Холмс. Между нами, все свое
маленькое состояние я храню в этом сундуке, и вы теперь
понимаете, что я пережил, когда в комнату ко мне вломились
незнакомые люди.
Холмс изучающе посмотрел на Блессингтона и покачал
головой.
-- Если вы будете обманывать меня, я ничего не смогу вам
посоветовать, -- сказал он.
--Но я же вам все рассказал.
Досадливо махнув рукой. Холмс резко повернулся к нему
спиной.
-- Спокойной ночи, доктор Тревельян, -- сказал он.
-- И вы не дадите никакого совета? -- дрогнувшим голосом
воскликнул Блессингтон.
-- Мой совет вам, сэр, говорить только правду.
Через минуту мы были уже на улице и зашагали домой. Мы
пересекли Оксфорд-стрит, прошли половину Харли-стрит, и только
тогда мой друг наконец заговорил.
-- Простите, что напрасно вытащил вас из дому, Уотсон. Но
если покопаться, дело это интересное.
-- А я не вижу здесь ничего серьезного, -- признался я.
-- Вполне очевидно, что двое... может, их больше, но будем
считать, что двое... по какой-то причине решили добраться до
этого человека, этого Блессингтона. В глубине души я не
сомневаюсь, что как в первом, так и во втором случае тот
молодой человек проникал в комнату Блессингтона, а его сообщник
весьма нехитрым способом отвлекал доктора.
-- А каталепсия?
-- Злостная симуляция, Уотсон, хотя мне и не хотелось
говорить об этом нашему специалисту. Симулировать эту болезнь
очень легко. Я и сам это проделывал.
-- Что же было потом?
По чистой случайности оба раза Блессингтон отсутствовал.
Столь необычный час для своего визита к врачу они выбрали
только потому, что в это время в приемной нет других пациентов.
Но так уж совпало, что Блессингтон совершает свой моцион именно
в этот час -- они, видно, не очень хорошо знакомы с его
привычками. Разумеется, если бы замышлялся простой грабеж, они
бы по крайней мере попытались обшарить комнату. Кроме того, я
прочел в глазах этого человека, что страх пробрал его до мозга
костей. Трудно поверить, что, имея двух таких мстительных
врагов, он ничего не знает об их существовании. Он, разумеется,
отлично знает, кто эти люди, но у него есть причины скрывать
это. Возможно даже, завтра он станет более разговорчивым.
-- А нельзя ли допустить иное предположение, -- сказал я,
-- без сомнения, совершенно невероятное, но все же
убедительное? Может быть, всю эти историю с
каталептиком-русским и его сыном измыслил сам доктор Тревельян,
которому надо было забраться в комнату к Блессингтону?
При свете газового фонаря я увидел, что моя блестящая
версия вызвала у Холмса улыбку.
-- Дорогой Уотсон, -- сказал он, -- это было первое, что
пришло мне в голову, но рассказу доктора есть подтверждение.
Этот молодой человек оставил следы не только в комнате, но и на
лестничном ковре. Молодой человек существует. Он носит ботинки
с тупыми носами, а не остроносые, как Блессингтон, и они на
дюйм с третью побольше размером, чем докторские. Ну, а теперь
сразу в постель, ибо я буду удивлен, если поутру мы не получим
каких-нибудь новостей с Брук-стрит.
Предсказание Шерлока Холмса сбылось, и новость была
трагическая. В половине восьмого утра, когда хмурый день еще
только занимался, Холмс уже стоял в халате у моей постели.
-- Уотсон, -- сказал он, -- нас ждет экипаж.
-- А что такое?
-- Дело Брук-стрит.
-- Есть новости?
-- Трагические, но какие-то невнятные, -- сказал он,
поднимая занавеску. -- Поглядите... вот листок из записной
книжки, и на нем накарябано карандашом: "Ради Бога, приезжайте
немедленно. П. Т.".
Наш друг доктор и сам, кажется, потерял голову.
Поторопитесь, дорогой Уотсон, нас срочно .ждут.
Примерно через четверть часа мы уже были в доме врача. Он
выбежал нам навстречу с лицом, перекосившимся от ужаса.
-- Такая беда! -- воскликнул он, сдавливая пальцами виски.
-- Что случилось?
-- Блессингтон покончил с собой.
Холмс присвистнул.
-- Да, этой ночью он повесился.
Мы вошли, и доктор повел нас в комнату, которая по виду
была его приемной.
-- Я даже не соображаю, что делаю, -- говорил он. --
Полиция уже наверху. Я потрясен до глубины души.
-- Когда вы узнали об этом?
-- Каждый день рано утром ему относили чашку чая.
Горничная вошла примерно в семь, и несчастный уже висел
посередине комнаты. Он привязал веревку к крюку, на котором
обычно висела тяжелая лампа, и спрыгнул с того самого сундука,
что показал нам вчера.
Холмс стоял, глубоко задумавшись.
-- С вашего позволения, -- сказал он наконец, -- я бы
поднялся наверх и взглянул на все сам.
Мы оба в сопровождении доктора пошли наверх.
За дверью спальни нас ожидало ужасное зрелище. Я уже
говорил о том впечатлении дряблости, которое производил этот
Блессингтон. Теперь, когда он висел на крюке, оно еще
усилилось. В лице не осталось почти ничего человеческого. Шея
вытянулась, как у ощипанной курицы, и по контрасту с ней тело
казалось еще более тучным и неестественным. На нем была лишь
длинная ночная рубаха, из-под которой окоченело торчали
распухшие лодыжки и нескладные ступни. Рядом стоял щеголеватый
инспектор, делавший заметки в записной книжке.
-- А, мистер Холмс, -- сказал он, когда мой друг вошел. --
Рад видеть вас.
-- Доброе утро, Лэннер, -- откликнулся Холмс. -- Надеюсь,
вы не против моего вмешательства. Вы уже слышали о событиях,
предшествовавших этому происшествию?
-- Да, кое-что слышал.
-- Ну, и каково ваше мнение?
-- Насколько я могу судить, Блессингтон обезумел от
страха. Посмотрите на постель -- он провел беспокойную ночь.
Вот довольно глубокий отпечаток его тела. Вы знаете, что
самоубийства чаще всего совершаются часов в пять утра. Примерно
в это время он и повесился. И, наверно, заранее все обдумал.
-- Судя по тому, как затвердели его мышцы, он умер часа
три назад, -- сказал я.
-- Что-нибудь особенное в комнате обнаружили? -- спросил
Холмс.
-- Нашли на подставке для умывальника отвертку и несколько
винтов. И ночью здесь, видно, много курили. Вот четыре сигарных
окурка, которые я подобрал в камине.
-- Г-м! -- произнес Холмс. -- Нашли вы его мундштук?
-- Нет.
-- А портсигар?
-- Да, он был у него в кармане пальто.
Холмс открыл портсигар и понюхал единственную оставшуюся в
нем сигару.
-- Это гаванская сигара, а это окурки сигар особого сорта,
который импортируется голландцами из их ост-индских колоний. Их
обычно заворачивают в солому, как вы знаете, и они потоньше и
подлиннее, чем сигары других сортов.
Он взял четыре окурка и стал рассматривать их в свою
карманную лупу.
-- Две сигары выкурены через мундштук, а две просто так,
-- продолжал он. -- Две были обрезаны не очень острым ножом, а
концы двух других -- откушены набором великолепных зубов. Это
не самоубийство, мастер Лэннер. Это тщательно продуманное и
хладнокровно совершенное убийство.
-- Не может быть! -- воскликнул инспектор.
-- Почему же это не может быть?
-- А зачем убивать человека таким неудобным способом --
вещать?
-- Вот это мы и должны узнать.
-- Как убийцы могли проникнуть сюда?
-- Через парадную дверь.
-- Но она была заперта на засов.
-- Ее заперли после того, как они вошли.
-- Почем вы знаете?
-- Я видел следы. Простите, через минуту я, возможно,
сообщу вам еще кое-какие сведения.
Он подошел к двери и, повернув ключ в замке, со
свойственной ему методичностью осмотрел ее. Затем он вынул
ключ, который торчал с внутренней стороны, и тоже обследовал
его. Постель, ковер, стулья, камин, труп и веревка -- все было
