отчаянное, но не безнадежное. Сейчас, необходимо хотя бы
узнать, кто этот похититель, -- ведь, возможно, письмо еще не
ушло из его рук. В конце концов, этих людей интересуют только
деньги, а к моим услугам -- казначейство Британии. Если письмо
продается, я куплю его... даже если правительству придется
увеличить на пенни подоходный налог. Возможно, этот человек все
еще держит его при себе: надо же ему узнать, какую цену
предложат здесь, прежде чем попытать свое счастье за границей!
Есть только три человека, способные на такую смелую игру: это
Оберштейн, Ля Ротьер и Эдуард Лукас. Я повидаюсь со всеми.
Я заглянул в утреннюю газету:
-- Эдуард Лукас с Годолфин-стрит?
-- Да.
-- Вы не можете повидаться с ним.
-- Почему?
-- Вчера вечером он был убит в своем доме.
Мой друг так часто удивлял меня во время наших
приключений, что я испытал чувство торжества, увидев, как
поразило его мое сообщение. Он в изумлении уставился на меня,
затем выхватил из моих рук газету. Вот та заметка, которую я
читал в ту минуту, когда Холмс встал со своего кресла:
УБИЙСТВО В ВЕСТМИНСТЕРЕ
Вчера вечером в доме No 16 на Годолфин-стрит совершено
таинственное преступление. Годолфин-стрит-- одна из тех
старинных тихих улиц, которые тянутся между рекою и
Вестминстерским аббатством, почти под сенью большой башни
здания парламента. Большинство ее домов построено еще в XVIII
веке. В одном из этих домов, в маленьком, но изысканном
особняке, несколько лет подряд проживал мистер Эдуард Лукас,
хорошо известный в обществе как обаятельный человек, один из
лучших теноров-любителей Англии. Мистер Лукас был холост: ему
было тридцать четыре года; его прислуга состояла из пожилой
экономки миссис Прингл и лакея Миттона. Экономка обычно по
вечерам не работала; она рано поднималась к себе в комнату,
расположенную в верхнем этаже дома. Лакей в этот вечер
отправился навестить приятеля в Хам Мерсмите. С десяти часов
мистер Лукас оставался в квартире один. Пока еще не выяснено,
что произошло за это время, но без четверти двенадцать
констебль Бэррет, проходя по Годолфин-стрит, заметил, что дверь
дома No16 приоткрыта. Он постучал, но не получил ответа. Увидев
в первой комнате свет, он вошел в коридор и снова постучал, но
и на этот раз ему не ответили. Тогда он отворил, дверь и вошел.
В комнате царил страшный беспорядок: вся мебель была
сдвинута в сторону, посередине валялся опрокинутый стул. Около
этого стула, все еще сжимая рукой его ножку, лежал несчастный
владелец дома. Он был убит ударом ножа прямо в сердце, причем
смерть, вероятно, наступила мгновенно. Нож, которым было
совершено убийство, оказался кривым индийским кинжалом, взятым
из коллекции восточного оружия, украшавшего одну из стен
комнаты. Убийство, по-видимому, было совершено не с целью
грабежа, ибо ценные вещи, находившиеся в комнате, остались
нетронутыми.
Мистер Эдуард Лукас был настолько известен и любим всеми,
что сообщение о его насильственной и загадочной смерти
встречено искренней скорбью его многочисленных друзей.
-- Ну, Уотсон, что вы думаете об этом? -- спросил Холмс
после долгого молчания.
-- Удивительное совпадение!
-- Совпадение? Один из трех людей, которых мы считали
возможными участниками этой драмы, умирает насильственной
смертью в тот самый час, когда разыгрывается драма. Какое же
это совпадение! Нет, нет, мой дорогой Уотсон, эти два события
связаны между собой, несомненно, связаны. И наша задача --
отыскать эту связь.
-- Но теперь полиция все узнает.
-- Вовсе, нет. Они знают только то, что видят на
Годолфин-стрит. Они не знают и ничего не узнают об
Уайтхолл-террас. Только нам известны оба случая, и только мы
можем сопоставить их. Есть одно явное обстоятельство, которое в
любом случае возбудило бы мои подозрения против Лукаса.
Годолфин-стрит в Вестминстере находится в нескольких шагах
ходьбы от Уайтхолл-террас. Другие тайные агенты, о которых я
говорил, живут в дальнем конце Вест-Энда. Поэтому, естественно,
Лукасу было гораздо проще, чем остальным, установить связь и
получить сведения из дома министра по европейским делам. Это
незначительное обстоятельство, но если учесть, что события
развертывались с такой быстротой, оно может оказаться
существенным. Ага! Есть какие-то новости!
Появилась миссис Хадсон, неся на подносе дамскую визитную
карточку. Холмс взглянул на нее, поднял брови и передал мне.
-- Попросите леди Хильду Трелони Хоуп пожаловать сюда, --
сказал он.
Спустя мгновение нашей скромной квартире была вторично
оказана честь, на этот раз посещением самой очаровательной
женщины в Лондоне. Я часто слышал о красоте младшей дочери
герцога Белминстера, но ни одно описание ее, ни одна фотография
не могли передать удивительное, мягкое обаяние и прелестные
краски ее тонкого лица. Однако в то осеннее утро не красота ее
бросилась нам в глаза при первом взгляде. Лицо ее было
прекрасно, но бледно от волнения; глаза блестели, но блеск их
казался лихорадочным; выразительный рот был крепко сжат -- она
пыталась овладеть собой. Страх, а не красота -- вот что
поразило нас, когда наша очаровательная гостья появилась в
раскрытых дверях.
-- Был у вас мой муж, мистер Холмс?
-- Да, миледи, был.
-- Мистер Холмс, умоляю вас, не говорите ему, что я
приходила сюда!
Холмс холодно поклонился и предложил даме сесть.
-- Ваша светлость ставит меня в весьма щекотливое
положение. Прошу вас сесть и рассказать, что вам угодно. Но, к
сожалению, никаких безусловных обещаний заранее дать я не могу.
Она прошла через всю комнату и села спиной к окну. Это
была настоящая королева -- высокая, грациозная и очень
женственная.
-- Мистер Холмс, -- начала она, и, пока она говорила, ее
руки в белых перчатках беспрестанно сжимались и разжимались, --
я буду с вами откровенна и надеюсь, что это заставит вас быть
откровенным со мною. Между моим мужем и мною нет тайн ни в чем,
кроме одного: это политика. Здесь он молчит, он не рассказывает
мне ничего. Однако я узнала, что вчера вечером у нас в доме
случилось нечто весьма неприятное. Мне известно, что пропал
какой-то документ. Но поскольку здесь затронута политика, мой
муж отказывается посвятить меня в это дело. А ведь очень
важно... поверьте, очень важно... чтобы я знала об этом все.
Кроме членов правительства, вы -- единственный человек, кто
знает правду. Умоляю вас, мистер Холмс, объясните мне, что
произошло и каковы могут быть последствия! Расскажите мне все,
мистер Холмс. Пусть интересы вашего клиента не заставят вас
молчать. Уверяю вас, я действую в его интересах, и если бы он
только понимал это, то, вероятно, полностью доверился бы мне.
Что это была за бумага, которую похитили?
-- Миледи, вы требуете от меня невозможного.
Она глубоко вздохнула и закрыла лицо руками.
-- Вы должны меня понять, миледи. Если ваш муж находит,
что вам лучше оставаться в неведении относительно данного дела,
как могу я, с которого взяли слово хранить эту тайну, открыть
вам то, что он желал бы скрыть? Вы даже не имеете права
спрашивать меня -- вы должны спросить мужа.
-- Я спрашивала его. Я пришла к вам, пытаясь использовать
последнюю возможность. Но если даже вы не хотите сказать ничего
определенного, вы крайне обяжете меня, ответив на один вопрос.
-- Какой, миледи?
-- Может ли из-за этого случая пострадать политическая
карьера моего мужа?
-- Видите ли, миледи, если дело не будет улажено, оно
может, конечно, иметь весьма прискорбные последствия.
-- О!
Она глубоко вздохнула, как человек, сомнения которого
разрешились.
-- Еще один вопрос, мистер Холмс. Из слов моего мужа,
оброненных им тотчас же после случившегося несчастья, я поняла,
что пропажа письма может привести к тяжелым последствиям для
всей страны.
-- Если он так сказал, я, конечно, не стану отрицать
этого.
-- Но каковы могут быть эти последствия?
-- Ах, миледи, вы снова задаете мне вопрос, на который я
не вправе ответить!
-- Если так, я больше не буду отнимать у вас время. Не
могу упрекать вас, мистер Холмс, за то, что вы отказались быть
откровенным со мной, и, надеюсь, вы не подумаете обо мне дурно,
потому что я искренне желаю разделить заботы моего мужа даже
против его воли. Еще раз прошу вас: ничего не говорите ему о
моем посещении.
На пороге она оглянулась, и я опять увидел красивое,
взволнованное лицо, испуганные глаза и крепко сжатый рот. Затем
она исчезла.
-- Ну, Уотсон, прекрасный пол -- это уж по вашей части, --
улыбаясь, сказал Холмс, когда парадная дверь захлопнулась и
больше не было слышно шуршания юбок. -- Какую игру ведет эта
красивая дама? Что ей на самом деле нужно?
-- Но ведь она все очень ясно объяснила, а беспокойство ее
вполне естественно...
-- Хм! Вспомните ее выражение лица, едва сдерживаемую
тревогу, ее беспокойство, настойчивость, с которой она задавала
вопросы. Не забудьте, что она принадлежит к касте, которая
умеет скрывать свои чувства.
-- Да, она была очень взволнована.
-- Вспомните также, как горячо она старалась убедить нас,
что действует только в интересах своего мужа и для этого должна
знать все. Что она хотела этим сказать? И вы, наверно,
заметили, Уотсон, что она постаралась сесть спиной к свету. Она
не хотела, чтобы мы видели ее лицо.
-- Да, она выбрала именно это место.
-- Женщин вообще трудно понять. Вы помните одну, в
Маргейте, которую я заподозрил на том же основании. А потом
оказалось, что причиной ее волнения было лишь отсутствие пудры
на носу. Как можно строить предположения на таком неверном
материале? За самым обычным поведением женщины может крыться
очень многое, а ее замешательство иногда зависит от шпильки или
щипцов для завивки волос... До свидания, Уотсон.
-- Вы уходите?
-- Да, я проведу утро на Годолфин-стрит с нашими друзьями
из полиции. Решение нашей проблемы -- в убийстве Эдуарда
Лукаса, хотя, признаюсь, не могу даже представить, какую форму
оно примет. Создавать же версию, не имея фактов, большая
ошибка. Будьте на страже, мой дорогой Уотсон, и принимайте
вместо меня посетителей. А я вернусь к завтраку, если удастся.
Ведь этот день и два следующих Холмс был упорно молчалив,
как сказали бы его друзья, и мрачен, как сказали бы все
остальные. Он то приходил, то уходил, беспрерывно курил, играл
на скрипке обрывки каких-то мелодий, часто задумывался, питался
одними бутербродами в неурочное время и неохотно отвечал на
вопросы, которые я время от времени задавал ему. Я понимал, что
поиски его пока не дали никаких результатов. Он ничего не
рассказывал мне об этом деле, и только из газет я узнал о ходе
следствия, об аресте и быстром освобождении Джона Миттона,
лакея покойного.
Следствие установило факт "предумышленного убийства", но
убийца не был найден. Не удалось истолковать и мотивы
преступления. В комнате находилось много ценных вещей, но ничто
не было взято. Бумаги покойного остались нетронутыми. Их
тщательно рассмотрели и установили, что покойный ревностно
изучал международную политику, неутомимо собирал всякие слухи и
сплетни, был выдающимся лингвистом и вел огромную переписку. Он
был близко знаком с видными политическими деятелями нескольких
стран. Но среди документов, заполнявших ящики его стола, не
нашли ничего сенсационного. Что касается его отношений с
