ногах лейтенанта, оправдывались: почище, чем Иван Александрович сегодня,
- только было все это без пользы, оправдываться!. В другую пору старик
показался бы чистым кладом, Иван Александрович слушал бы пьяные россказ-
ни, не отрывая от блокнотика карандаша, - но только не сегодня, не когда
с минуты на минуту должна появиться Альмира.
Иван Александрович вышел на крыльцо и стал всматриваться в темноту,
но она никого не дарила, а старик, допив до дна, уронил голову на вытя-
нутые по столешнице руки, заснул, неприятно забулькал носом. Делать было
нечего. Иван Александрович погасил свет (комары тут же тоненько заныли
над ухом) и улегся поверх одеяла. На улице давно стихли песни, выключил-
ся телевизор про войну. Альмириных шагов не слышалось, и мысли Ивана
Александровича как-то сами собою перекинулись на ту сторону Камы, в ла-
геря. Впервые в жизни Иван Александрович представил их очень реально,
осязаемо: их, как говорится, повседневность, их быт, плоть, столь, вроде
бы, хорошо знакомые по рассказам тетки, по многочисленным свидетельствам
очевидцев, печатающихся в нехороших журнальчиках. Иван Александрович
примерил на себя и душную вонь барака, кишащего насекомыми, и ранние
подъемы, и омерзительную баланду, и морозы, и осеннюю сырость, и побои,
и унижения, и чуть ли не самым страшным представился лагерный сортир,
общий, загаженный, вонючий, открытый наблюдению со всех сторон, да еще
ходить куда можно, кажется, только в определенное начальством время, и
подумал, что, оказавшись в гостях или в чужом городе, предпочитал тер-
петь, сдерживаться, лишь бы не менять спокойного, привычного, домашнего
уединения с книжкою на нечто безусловно нерасполагающее, враждебное, и
даже сам организм этой враждебности сопротивлялся, так что где-нибудь в
командировке стула, пардон, не случалось и по трое суток. Потом Иван
Александрович припомнил, как однажды ночью, еще прежде Лариски, в комму-
налке, обнаружил на себе клопа и сидел на кровати до самого восхода с
зажженным светом, затравленно оглядываясь на стены, а наутро тело пошло
волдырями, не клопиными, конечно - нервными; как тут же вызвал санэпидс-
танцию, а потом недели две поливал углы аэрозолями и спал при электри-
честве!
Было уже часа четыре утра. На улице посерело, но не настолько, чтобы
при всех этих случившихся поблизости убийствах (или почти убийствах)
предпринимать сомнительное путешествие сквозь кусты к деревянному скво-
речнику, и Иван Александрович, выйдя, пристроился прямо к стенке. Но
чуть загромыхала по гулкой фанере мощная его струя - где-то рядом, в
кустах, зашуршали, завозились, зазвучал неразборчивый девичий щебет, и
Иван Александрович понял, что спугнул парочку. Он прекратил и пошел в
обход домика, но и влюбленные не остались на месте и через десяток се-
кунд столкнулись с Иваном Александровичем нос к носу!
Некстати он сюда приехал, некстати.
8
Как три дня назад стройка - квартира на Белорусской предложила Ивану
Александровичу возможность поупражняться в метафорическом мышлении: чер-
ные дыры-щели в полках, образовавшиеся на местах вынутых Ларискою и уне-
сенных книг, были подобны провалам от вышибленных зубов до полусмерти
избитой, собственно, уже издыхающей семейной жизни. Однако, не все свои
книги забрала Лариска - только специальные, срочно надобные для диссер-
тации, да и добрая половина тряпок висела в шкафу, поджидая хозяйку.
Едва добравшись из Домодедова и убедившись (а надежда на обратное жи-
ла до самого последнего мига в Иване Александровиче), что Лариска домой
не вернулась, он засел за телефон и начал обзванивать подруг, - безре-
зультатно. С последним отчаянием, потому что чувствовал в этом звонке
определенное унижение мужского своего достоинства, набрал Иван Александ-
рович, наконец, и номер ларискиных родителей и услышал сочувственный го-
лос тещи: Ванечка! Уже прилетели! Что вы! - мы и на порог ее не пустили,
дуру. У тебя, говорим, муж есть и дом свой! - ну, и так далее, и пригла-
шения в гости, на чай, и уверенность, что непутевая дочка перебесится и
все у них с Иваном Александровичем пойдет на лад, и что еще и ребеночка
они родят, и не одного, и заверения в самой искренней любви и симпатии к
зятю, и приветы от супруга, и Иван Александрович, сгорая со стыда, никак
не мог выбрать момента, чтоб положить трубку.
Пусто было в квартире, пусто и одиноко. Следовало развлечься чем-ни-
будь - приняться хоть, что ли, за статью для Грешнева, - но Башкирия с
упорством Таньки-встаньки поворачивалась в памяти совсем не тем боком,
какой нужен для статьи: все лезло в голову, как принес на рассвете билет
любезный, улыбающийся Бекбулатов: Бог-отец, изгоняющий из Рая; как в от-
вет на почему не пришла? наивно лупнула глазками персиковая татарочка и
сказала: не пустили ребята, и как, глядя на этот наив, недостало Ивану
Александровичу сил возмущенно изумиться: что ж, мол, она о таких вещах с
ребятами советуется? опять, что ли, диспут устроила?! как решил Иван
Александрович напоследок все-таки продемонстрировать Бекбулатову свои
бесстрашие и независимость, гнев свой, так сказать, и протест - для чего
в автобусе плюхнулся рядом с адвентистом седьмого дня и начал его ин-
тервьюировать и как тут же был наказан за глупую демонстрацию, но уже не
начлагом, а самим адвентистом, адвентистовыми ответами о социализме, как
воплощенном идеале христианства, голубой мечте Мессии, о том, что в кол-
лективе человек никогда не остается один, и товарищи всегда придут ему
на помощь в трудную минуту (как, заметил про себя Иван Александрович,
пришли они на помощь Альмире Ахметовой, отряд им. А. Матросова, не до-
пустив до грехопадения с сомнительным гостем) - адвентистовыми ответами
и адвентистовой книгою, которая оказалась не Евангелием вовсе, а "Сем-
надцатью мгновениями весны" в немецком переводе; как неуемное раздраже-
ние, смешанное со страхом, вспыхнуло в Иване Александровиче при про-
щальном взгляде на мальчиков этих и девочек, западных и восточных - нет,
вовсе не двоемысленных! - искренних, искренних в своем идиотизме, гото-
вых по первому зову сменить мундиры и под "Маленького белого голубя ми-
ра" идти освобождать Польшу, Афганистан или хоть бы и Персию!
Кажется, впервые в жизни почувствовал Иван Александрович бессилие пе-
ред листом бумаги, который предстояло, не мудрствуя лукаво, почти авто-
матически, заполнить готовыми блоками слов и смыслов, то есть, сделать
то, чем занимался Иван Александрович без малого двадцать лет, пройдя в
журнале "Пионер" беспорочный путь от учетчика писем до начальника отде-
ла. Кажется, впервые в жизни рука дернулась написать, как было на самом
деле, и, поймав ее на этом желании, Иван Александрович почувствовал ше-
вельнувший волосы холодный ветерок ужаса: ведь если все как было - это
уже не тихонькое чтение на диване, не сомнительные разговоры с молодой
татарочкою, не банька в лесу - это уже лейтенант Падучих, государствен-
ное преступление. Да и так ли было? - может, показалось только? И Иван
Александрович разорвал лист в мелкие клочья - совершенно чистый, нетро-
нутый лист бумаги, виновный в том только, что именно над ним пришло Ива-
ну Александровичу в голову опасное это словосочетание: все как было.
Заснуть Иван Александрович в осиротевшей двуспальной кровати не мог
и, поворочавшись полночи, перебрался на жесткий диван. Нет, с Ларискою
следовало кончать раз-навсегда: ушла себе и ушла, и скатертью дорога - а
он, Иван Александрович, непременно встретит еще человека, ничуть Лариски
не худшего, а, пожалуй, и лучшего. Он даже положил себе пойти с этой
целью завтра вечером погулять - на Калининский или на Горького, и спря-
тал в ящик стола обручальное кольцо. Устроится, все устроится, непремен-
но все устроится как-нибудь! И обязательно надо позвонить приятелю: нет
ли чего новенького? - почитать, наконец, всласть и без помех!
Что же касалось бессилия перед бумагою, то, так или иначе, Иван Алек-
сандрович его преодолел и, неделю спустя, принес Грешневу готовую
статью. Грешнев прочел, ему понравилось, и он прямо тут же, не выпуская
Ивана Александровича из своей загородочки, сносил статью за обитую кожею
дверь и, четвертью часа позже, вернулся улыбающийся, довольный, с визою
"в набор". Ловко ты про адвентиста ввернул! подмигнул Ивану Александро-
вичу на прощанье Грешнев. С одной стороны - комар носу не подточит, а с
другой - все-таки религия, дух! Да! догнал Ивана Александровича Грешнев
уже в коридоре, тут тебе надо в издательство зайти! на второй этаж! в
восемнадцатую комнату. Только уж обязательно, а то я пообещал! Отчет за
командировку? подумал Иван Александрович и пошел на второй этаж.
В издательской комнатке без обычной таблички, под одним номером, дама
средних лет сказала Ивану Александровичу, что просят его срочно позво-
нить вот по этому вот (подала бумажку) телефону и спросить Игоря Конс-
тантиновича. Безмятежно потянулся было Иван Александрович к темно-синему
"чебурашке", как вдруг смутная тревога возникла в душе. Что ж в самом
деле? подумалось. Ведь это мог и Грешнев передать! Да и какому такому
Игорю Константиновичу? У меня Игорей Константиновичей и знакомых-то ни-
каких нету! Мысль оказалась столь пронзительной и пугающе холодной, что
оставил Иван Александрович "чебурашку", сказал, что позвонит из своей
редакции, и ватными ногами пошел к выходу. Только непременно, настигла
его голосом дама и процитировала комиссара Эльдара: это в ваших же инте-
ресах!
До редакции, естественно, Иван Александрович не дотерпел - завернул в
первый же попавшийся автомат. Игоря Константиновича, пожалуйста. Ахы,
Ываны Ылыкысаныдырывычы! Здравствуйте-здравствуйте. Нам бы, знаете, хо-
телось познакомиться с вами. Увидеться, так сказать, лично. Не заглянете
ли ны пылычасыкы? (В чистую русскую речь Игоря Константиновича то и дело
прорывались восточные, бекбулатовские интонации). Сыгыдыны у нас что?
понедельник? Ну, скажем, в четверг вечерком, сразу же после работы. Куда
к нам? Ны дыгадывыытысы? Улица Дзержинского, четырнадцать. Пропуск зака-
зан. Так чт - договорились? Ну, тогда всего вам доброго!
9
В свою редакцию Иван Александрович, естественно, не возвратился, а
побежал домой, прямо-таки вот побежал, то есть, на такси, конечно, пое-
хал, но, в сущности, именно побежал, перевернул дом вверх дном, извлек
на свет Божий все книжки, не у нас напечатанные, все до единой (права
была Лариска, права!) все листки машинописные с разного рода стишками и
статеечками, все нехорошие журнальчики, даже кассеты магнитофонные, при-
чем, не только, скажем, Галича, но и Высоцкого, и совершенно безобидную
Альбину Король, и Окуджаву даже, с "мелодиевской" пластинки переписанно-
го. Потом все это упаковал в небольшой чемоданчик и совсем было на улицу
выскочил, как подумал, что просто выходить с чемоданчиком на улицу бесс-
мысленно, да, пожалуй, что и опасно: прежде план следовало выработать -
куда и к кому. Справедливее всего получалось, конечно, к тому самому
университетскому приятелю, которому, собственно, и принадлежала добрая
половина содержимого чемоданчика, и Иван Александрович подвинул телефон,
даже четыре из семи цифры набрал, но потом и тут опомнился, рычаги при-
давил: не следует, не следует звонить из дому! лучше из автомата. Только
вот к автомату идти с чемоданчиком или без: что вернее? что безопаснее?
Приятель ответил, и это было очень хорошо, просто удивительно хорошо,
потому что, находись он, скажем, в отпуску или в командировке, Ивану
Александровичу поневоле пришлось бы испытать столько страшных минут,
что, может, и не вынесла б их деликатная его психика, и без того поряд-
ком потревоженная и Ларискою, и Альмирой, и бекбулатовской шоблою. Сиди
дома и жди, буркнул Иван Александрович по возможности измененным голосом
