ного удара монтировкою по голове получил приглашающий жест и пошел по
проходу, лихорадочно вглядываясь в лица спящих.
Автобус тронулся. На последнем сиденьи, привалясь головою к стеклу,
дремала Ирина. Выдохнув с облегчением, Тамаз сел рядом.
- Ира, - легонько потряс за плечо.
Ирина лениво, медленно разлепила глаза.
- А! - сказала чуть слышно. - Тамазик! Ты здесь! Я тебя очень ждала!
Я! я счастлива! Только дай капельку поспать, ладно? Я так устала! - и
Ирина снова привалилась к стеклу.
Тамаз взял руку жены, наклонился над нею, прильнул губами.
Автобус катил по ленточке дороги среди ровного операционного стола
заснеженной степи, огороженного зубчатым бордюром Саян.
А навстречу шестерка черных, черными же плюмажами украшенных коней
несла карету на санном ходу: тоже черную, в золотом позументе, с траурно
задернутыми шторами!
Декабрь 1990, Репино - июнь 1991, Москва.
МАЛЕНЬКИЙ БЕЛЫЙ ГОЛУБЬ МИРА
история с невероятной развязкой
- Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам,
да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого
приняли!
Н. Гоголь
1
Немцы шли на Ивана Александровича неостановимым полукругом: белобры-
сые, загорелые, веселые, в гимнастерках, засученных по локоть, с автома-
тами наперевес. Защищаться было нечем, да и бессмысленно: одному против
целого батальона (это если не считать, что Иван Александрович был вообще
человеком крайне мирным и близоруким и оружия в руках никогда не держал
- даже пневматической винтовки в тире). Оставалось - хоть и стыдно - бе-
жать, и Иван Александрович обернулся, но увидел сзади такой же неостано-
вимый полукруг, только уже не немцев, а восточных людей в штормовках:
китайцев - не китайцев, черт их разберет, может, татар каких-нибудь, - и
тут вместо безвыходности мелькнула у Ивана Александровича надежда, что
вовсе не на него нацелены огромные эти человеческие массы, а друг на
друга, а его, может, и не заметят, особенно, если пригнется, упадет,
распластается по земле, вожмется в нее каждым изгибом немолодого своего,
полного и рыхлого тела, - не заметят, сойдутся над ним, никакого к этой
заварухе отношения не имеющим, перестреляют друг друга, и тогда Иван
Александрович, брезгливо лавируя между трупами, сбежит куда-нибудь по-
дальше, на свободу, куда глаза глядят, чтобы не видеть ничего этого, за-
быть, не вспоминать никогда, - но надежда явно не имела оснований: и
немцы, и китайцы действовали заодно. Иван Александрович толком не мог бы
объяснить, почему он это вдруг понял, но ошибки тут не было, - оно и
подтвердилось неопровержимо спустя буквально несколько секунд: кто-то из
китайцев заиграл на глиняной дудочке мучительно знакомый, из детства
пришедший мотив, и, когда положенные на вступление такты остались поза-
ди, люди двух рас согласно запели: Kleine weiЯe Friedenstaube, = Fliege
ьbers Land! - песенку, что учил Иван Александрович в пятом классе, на
уроке немецкого, - и ужас стал так велик, что какой-то защитный механизм
сработал в иваналександровичевой голове, подсказав: не бойся, не страш-
но, так не бывает, сон! - но сбросить его удалось не сразу, к тому лишь
моменту, когда оба полукруга уже сомкнулись над Иваном Александровичем,
и началось непоправимое!
!Низкий потолок смутно белеет в темноте, усеянный жирными точками ко-
маров; за тонкой фанерою стен звучат гортанные иноземные выкрики, смех:
словно где-то рядом спрятан телевизор, и по нему крутят картину про вой-
ну; а вот и дудочка - нежно выводит проигрыш, и за ним продолжается
прежняя песня: Allen Menschen, groЯ und kleine, = Bist du wohlbekannt, -
и Иван Александрович долго не может понять, проснулся ли окончательно
или из одного сна попал в другой, менее страшный, но ничуть не менее
странный. Что-то ноет, грызет под ложечкою, и это-то ощущение и подска-
зывает Ивану Александровичу, что он уже в реальности: Лариска. Лариска,
которая его бросила, ушла от него пять дней назад.
Сейчас, когда точка отсчета определяется, фрагменты пяти этих дней
лихорадочно, однако, в верной последовательности мелькают в памяти: и
поиски жены по подружкиным телефонам; и насильно вырванное у нее свида-
ние в кафе "Космос", на втором этаже, - свидание бессмысленное, ничего,
кроме унижения, не принесшее; и неожиданное грешневское предложение:
слетать в Башкирию, в Нефтекамск, написать горящий материал об интерна-
циональном студенческом стройотряде (полетел бы он, как же, когда б не
Лариска! - нашел Грешнев мальчика на побегушках!); и тоскливые сборы в
дорогу: душ (ларискина купальная шапочка перед глазами, розовая; ларис-
кин крем - белый шарик на стеклянной полочке у зеркала); чашечка кофе;
пара рубашек (еще Лариска стирала), плавки, что-то там еще, брошенное в
синюю спортивную сумку (подарок ларискиных родителей ко дню рождения); и
перелет до Уфы; и лагман в грязной забегаловке; и стакан коньяку в шта-
бе; и экскурсия в красном разбитом "Москвичк" мимо пяти- да девятиэтаж-
ных бараков; мимо трамваев, пыли; мимо мечети, куда тянутся вереницею
бархатные, плисовые мусульманские старики: лица как из коры вырезаны;
мимо Салавата Юлаева: эдакого кентавра, китавраса, полкана-богатыря,
вздыбившегося над обрывом Агидели, посреди чистенькой, ухоженной зеленой
площадки; и снова перелет, на сей раз короткий, двадцатиминутный, на
Ан-24; и новенький, сверкающий "Икарус" на приаэровокзальном пятачке,
БАШ 70-73, табличка "Отряд им. А. Матросова" за стеклом; и восточный че-
ловек лет сорока в форменной стройотрядовской штормовке: Ываны Ылыкыса-
ныдырывычы? Ыч-чыны, ыч-чыны прыятыны! Бекыбулатывы, Хабыбулла Асадуллы-
вычы, кымыныдыры ынытырылагыря "Гылыбы мыры". Жыдемы васы, жыдемы, сы
нытырыпэныымы жыдемы. Дыбыро, кыкы гывырыца, пыжалываты; и Кама: широ-
кая, низкая, с водою серою, тяжелой - свинцом не водою; и фанерный до-
мик: две комнатки над самым берегом; и комары, комары, комары! Усытыраы-
вайтысы, чырызы пылычыса ужыны, - и вот: усытыроился! Проспал все на
свете. Укачало, наверное.
Но какой все-таки глупый сон, как в том анекдоте: горят на Красной
площади костры, а вокруг сидят афганцы и едят мацу китайскими палочками!
2
Говорят, сила эмоции пропорциональна силе потребности, помноженной на
дефицит информации, и в этом смысле глубокое иваналександровичево потря-
сение, вызванное уходом жены, свидетельствовало о неимоверной Ивана
Александровича в жене потребности или, другим словом, любви, потому что
дефицит информации в данном случае практически равнялся нулю: надо было
быть полным идиотом, чтобы не понимать, что Лариска со дня на день сбе-
жит непременно.
Иван Александрович познакомился с женою лет восемь назад, когда та
защищала диплом в одном из технических ВУЗов столицы - как раз писал об
их специальности. Длинная, тонкая блондинка, в зеленом своем платье по-
хожая на цветок каллу, Лариска сбила Ивана Александровича с ног первым
ударом. Два года занудного ухаживания, билетики в Большой и на Таганку,
цветы, стихи, - все это необъяснимым образом совсем было привело к бра-
ку, которому, однако, самой серьезной преградою стала буквально на поро-
ге ЗАГСа жилищная проблема. В твой, сказала Лариска, клоповник я не пое-
ду ни за что на свете. Я привыкла дважды в день принимать душ.
Что правда, то правда: душа в коммуналке Ивана Александровича не бы-
ло, и он впервые в жизни развил бешеную деятельность, проявил нес-
войственную себе предприимчивость и сумел-таки зацепиться за кооператив,
освобождающийся за выездом бывших владельцев, сотрудников того же изда-
тельства, где работал сам, на историческую родину. Правда, деньги на
взнос пришлось брать взаймы и брать у будущего тестя, второго секретаря
райкома партии, однако, Иван Александрович пошел по собственному почину
в нотариальную контору, оформил на сумму долга кучу расписочек и за пять
лет полностью их у родственника выкупил, так что вот уже месяцев десять,
как не было у Ивана Александровича на свете ни одного кредитора.
Дом стоял в хорошем районе - неподалеку от Белорусской, кирпичный,
квартира с паркетом и большим балконом, телефон помог поставить тесть, -
счастья, однако, как-то не получалось. Смешно сказать, но до свадьбы
Иван Александрович с Ларискою не спал ни разу: такие уж у них сложились
отношения, - и в первую брачную ночь жена сказала: ну, я надеюсь, ты по-
нимаешь, что я давно не девочка? и погасила свет. Иван Александрович
очень расстроился, хотя ни на что другое рассчитывать не мог, да никогда
и не рассчитывал. Открытый Ларискою как по обязанности (по обязанности и
было!) доступ к своему телу, на вид и ощупь тоже, словно цветок калла,
белому, гладкому и прохладному, не принес Ивану Александровичу никакой
радости, а только растерянность и чувство вины, что ни жене, получается,
удовольствия не доставил, ни сам, вроде, не испытал.
Так все эти шесть лет и тянулось, да еще и не беременела Лариска, и
поначалу Иван Александрович, которому, безотцовщине, страх как, до слез
хотелось ребеночка, крепился да терпел, потом совсем было уж решился ос-
торожненько намекнуть Ларисочке, чтобы им вместе сходить куда-нибудь к
врачу (сам-то от нее втайне давно сходил), да тут как раз нечаянно и об-
наружил в ящике ее туалета стандарт розовых таблеток, пронумерованных,
со стрелками от одной к другой, и все понял, смирился и с этим. Ладно,
подумал. Перебесится - сама захочет родить. Еще не вечер.
Вечер - не вечер, а такая семейная жизнь всего пространства души, ос-
тающегося от исправления обязанностей начальника отдела в "Пионере", за-
полнить не могла, и тут-то и встретился случайно на улице университетс-
кий приятель, который и подсунул Ивану Александровичу сперва одну кни-
жечку, там изданную, потом другую, потом пару журнальчиков! Голова зак-
ружилась у Ивана Александровича от неожиданности прочитанного. Не то что
бы он раньше всего такого не знал, - слава Богу, жил в этой стране с
рожденья! - но увидеть все мало что описанным - напечатанным, сброшюро-
ванным, изданным!.. У самого Ивана Александровича смелости описать и на-
печатать не хватило бы никогда, но чужую смелость он оценить мог.
Однако, он чувствовал, что вроде как изменяет жене, изменяет любви
своей с запретным чтивом и, чтобы от нехорошего этого чувства изба-
виться, попытался устроить эдакий mйnage а trois, то есть, попытался
приохотить и ее, но Лариска была непоколебима и читать пакости не желала
категорически. Ивану Александровичу даже как-то не по себе стало от
вдруг похолодевших ее глаз, от нескольких обидных резкостей, и, по-хоро-
шему, следовало бы бросить импортную макулатуру к чертовой матери, коли
жены лишаться жалко и, в сущности, невообразимо, но Ивана Александрови-
ча, как наркомана, уже затянуло по уши и никаких сил отказаться от кни-
жечек и журнальчиков просто не обнаружилось.
Последнее время, когда Иван Александрович долгими вечерами лежал на
диване, зарывшись с головою в кучу клеветнических измышлений, Лариска
уже не отправлялась к загадочным школьным подругам, не торчала у телеви-
зора, а, подобно тигрице, мягко и злобно ходила по уютной двухкомнатной
клетке и, разумеется, следовало ждать грозы, которая неделю назад и раз-
разилась. Только свиньи, кричала Лариска, способны ненавидеть хлев, в
котором родились, живут и нагуливают жир, только они способны искать
грязь повонючее, чтобы, вывалявшись, разнести повсюду, не постесняться!
а Иван Александрович, чувствуя изо всего своего крупного тела один
действительно несколько чрезмерный живот, краснел и оправдывался, но Ла-
риска оправданий не слушала и закончила речь ультиматумом: если, мол,
еще раз увижу в этом доме! - ну, и так далее.
В доме - ладно: Иван Александрович понимал, что в запертый ящик его
