лась трогательная тема из "Травиаты". - Что с тобой? - глянул, наконец,
на Ирину внимательнее.
- Я, Толенька, уезжаю.
- Куда? когда?
- Насовсем.
- Стоп, стоп! - донесся голос со сцены. - Толя, дай сначала!
Толя включил перемотку, скрипки завизжали быстро и наоборот.
- Холодно здесь, - поежилась Ирина. - Ветер. На юг, на юг, на юг!
- А и правильно, - отозвался Толя, пустив скрипочки. - С твоими дан-
ными! Это мы прибываем сюда! на конечную. А тебе! Благословляю! - и сде-
лал соответствующий жест.
- Почему! на конечную?
- Блестящий выпускник Ленинградской консерватории, - продемонстриро-
вал Толя себя. - Автор симфонии "Слово о полку Игореве". Помнишь, у Че-
хова? Жизнь человеческая подобна цветку, пышно произрастающему в поле.
Пришел козел, съел - и нет цветка.
Ирина встала, пошла. Но задержалась в дверях:
- Послушай, Толя. Анатолий Иванович!
Тот обернулся.
- Я тебе что, совсем не нравлюсь?
- Ты?
- Почему ты ни разу не попытался переспать со мною? Я ж тебе чуть не
на шею вешалась.
- Ирочка, деточка!.. - состроил Анатолий Иванович мину уж-жасных
внутренних мучений. - Я старый больной человек. Неудачник. Живу в обща-
ге. Бегаю утром по крыше - чтобы аборигенки не смеялись. А сегодня, -
развел руками, - дует хакас.
- Я не жениться зову - в постель. Впрочем, конечно: ты благороден. Ты
в ответе за всех, кого приручил. Потому, наверное, и недоприручаешь.
Или, может, тебе уже нечем? Возрастные изменения?
- О-го! - выразил Толя восхищение. - Злая! И не подумал бы!
- Я не злая! Я красивая! Я самая красивая в этом городе! Не так? И
самая девственная! Смешно?
- Толя, Толя! ты чего, оглох?! - неслось истеричное режиссерово из
зала. - Стоп! выруби!
Анатолий Иванович, буркнув под нос:
- Мейерхольд! - остановил скрипочки.
Режиссер снова полез на сцену: показывать. Покрикивал, помахивал ру-
ками!
- Так ты еще и девственница? - полуспросил-полуконстатировал Анатолий
Иванович. - Как интересно! Или это! метафорически?
- Фактически! - выкрикнула Ирина. - Тьфу! шут гороховый! - и побежала
вон.
Возле машины ждал-перетаптывался квадратный парень.
- Опять? - спросила Ирина.
- Чо ты тут делала?
- А что, Васечка, нельзя?
- Он у меня допрыгается, твой ленинградец.
- Эх, был бы мой! Убьешь?
- А мне не страшно: я уже там побывал.
- Может, лучше меня убей?..
- Не-а. На тебе я женюсь.
- Точно знаешь?
- Точно.
- Ну и слава Богу.
- Где тачку-то раскурочила? Сколько тебе говорили: не можешь - не го-
няй. Крылышко отрихтуем, а вот фонарь!
- А ты б, когда учил, меньше лапал, - я б, может, уже и могла! Ладно,
инструктор, садись! Садись за руль и вези куда хочешь!
- В смысле? - недопонял Васечка.
- В том самом, - вздохнула Ирина.
- Ну ты даешь!
- Ага, - кивнула и заняла пассажирское сиденье.
"Жигуленок" взвыл, вильнул задом, рванул за угол.
Белые лебеди с гнутыми роскошными шеями плавали под полной луною, от-
ражаясь от глади пруда у подножья таинственного замка.
- Уйди, Васечка. Мне надо одеться, - сказала, не открывая глаз, лежа-
щая на спине Ирина.
- Ты чо, не останешься?
Ирина чуть качнула головою.
- Чо ж я мать тогда отправлял?
Помолчали.
- Ладно, я терпеливый, понимаю, - татуированный Васечка встал, собрал
одежду, скрылся за ситцевой занавескою, отделяющей альков от горницы.
Ирина села на постели.
- Вот я и женщина, - выдохнула едва слышно. Отвернула лоскутное одея-
ло, посмотрела на расплывающееся по простыне кровавое пятнышко. - Фу,
гадость. - Помяла ладошкою грудь, ту самую, в которой Антон Сергеевич,
кажется, обнаружил опухоль.
Подружка Тамарка, одноклассница, девица прыщавая и вообще некрасивая,
работала на местной междугородной, в беленом толстостенном полупод-
вальчике старого, прошлого века еще, купеческого дома. Ирина подошла с
задворок, прильнула к стеклу, присев на корточки - тамаркина смена! - и
постучала.
Тамарка обернулась, узнала подругу, обрадовалась, отперла черный ход.
- Случилось чо?
- Заметно?
- Ничо не заметно.
- А чо спрашиваешь? - и Ирина повесила долгую паузу. - Ладно, Тамар-
ка, беги.
- Ага. Постой, а чо приходила?
- Завтра заскочу, завтра, - и Ирина исчезла.
Тамарка стояла, недоумевающая, встревоженная, а в зальчике бухало,
внушительно и невнятно:
- Астрахань, Астрахань! Пройдите во вторую кабину. Пройдите во вторую
кабину.
Пока Ирина отпирала и открывала ворота, пес прыгал вокруг, пытаясь
лизнуть в лицо, повизгивал восторженно.
- Хватит, Пиратка, хватит! Н вот, - порылась в кармане, бросила сига-
рету. - Наркоман!
Пират поймал лакомство на лету, отнес подальше, чтобы никто не отнял,
принялся лизать, жевать табак.
Ирина завела машину во двор, вошла в сени, едва не опрокинув фанерный
лист с замороженными пельменями, проломила ковшиком лед, глотнула воды.
В доме стоял храп и несло сивухой. Ирина брезгливо скосилась на ком-
натку, где спал зять. Сестра демонстративно не подняла головы от стопки
тетрадок.
- Полунощничаешь? - бросила Ирина как можно нейтральнее, проходя к
себе. - Твой опять нажрался?
- Сама-то где шляешься?
- Так, - пожала Ирина плечами и скрылась за дверью, повалилась, не
сняв пальто, на кровать, обернулась к стенке, на которой висел немецкий
трофейный гобелен: шестерка белых лошадей несет во весь опор карету -
роскошная дама в окошке - а шевалье а la д'Артаньян на вороном скакуне
пытается догнать!
В дверь постучали. Ирина вскочила, принялась раздеваться со всею воз-
можной беспечностью:
- Войди!
- Доктор твой приходил. Часа два дожидал.
Ирина внимательно глянула на сестру: знает - не знает, сказал доктор
- не сказал? Поняла: знает.
- Подтвердилось?
- Вот, - сестра достала из кармана лабораторное стеклышко.
- Убери, - заорала Ирина. - Не хочу видеть!
- Он тебя завтра с десяти ждет.
Ирина взглянула на две фотографии на большом, накрытом салфеткою ри-
шелье домодельном буфете: отца и матери: обе - в траурных рамках, перед
обеими - вазочки с искусственными гвоздиками.
- Алька! Сколько раз маме операцию делали? И сколько она прожила? Как
ее всю измучили, изуродовали. Рентген, химия! А толку? Сама рассказыва-
ла, что из их палаты ни одна дольше трех лет не протянула. Ни-од-на!
- Ей тогда больше сорока было!
- Акселерация, - грустно улыбнулась Ирина. - А сколько папе делали
переливаний, костный мозг пересаживали! Судьба, Алька, судьба! Нас-
ледственность!
- Это, - сестра суеверно умолчала название болезни, - по наследству
не передается.
- Доктор сказал? - в иронии Ирины скользнуло пренебрежение к медици-
не.
- Но бороться-то все равно надо! Обязательно бороться! Помнишь про
лягушку в молоке?
- Ты, Алька, как масло сбивать, ученикам рассказывай. А я уже взрос-
лая.
- Да я ж тебя!
- Знаю-знаю. Выкормила. Ты мне как мать. Я тебе по гроб. Все, все,
хватит! Спать хочу! Слышишь? уйди! хочу спать!
Алевтина на мгновенье застыла в обиде и вышла, привалилась к изнанке
двери, заплакала:
- Все гордые: умирают, умирают!.. A я - дом тащи!
Ирина же водила пальчиком по гобелену и шептала:
- Ведь вы меня вывезете снова, правда? Вывезете, а?..
03.11.90
К утру хакас стих. Повалил мягкий, крупный снег. Ирина упихивала в
багажник последние сумки. Пират носился возле.
- Ну-ну, Пиратка, - потрепала Ирина собаку. - Вот тебе, сухой паек, -
полезла в карман, достала непочатую пачку, распечатала, аккуратненько
разложила сигареты в будке. Пошла в дом.
Прощально-внимательно огляделась. Взяла с комода отцовскую фотогра-
фию, спрятала в сумочку. Сорвала листок с календаря, написала наискосок:
пианино можешь продать. Уезжаю на юг. Ира. Совсем было собралась выйти,
но вернулась с порога, сняла со стены гобелен с каретою.
Возле автомобиля стоял мрачный, похмельный зять.
- Раненько, - сказала Ирина.
- Молодая - учить-то! Куда загрузилась? - кивнул на заднее сиденье,
на барахло.
- Развеяться. Погреться. На юг.
- В ноябре?
- В ноябре, - ответила и уселась в машину.
Зять стал перед капотом твердо, как памятник большевику.
Ирина высунулась:
- Отвали!
- Тачку оставь и ехай куда хочешь. На юг она собралась. Разобьешь ап-
парат.
- Машина моя! - крикнула Ирина, едва не плача. - Мне ее папа оставил.
- Ага, твоя! Мы на ей весь огород тащим, весь дом! А ну выходи!
Ирина щелкнула шпеньком-замочком, включила передачу.
- Не выпущу, - сказал зять и еще глубже врос в землю.
Ирина сжала зубы, прижмурилась и потихоньку отпустила сцепление. Зятя
ткнуло капотом. Ирина притормозила. Родственник на карачках выполз
из-под машины, поднялся, забарабанил по крыше. Ирина ударила по газу,
оставила позади зятя, орущего на бегу:
- Эй! фонарь-то где разъ..ла?..
Когда Ирина выезжала из города, поневоле пришлось притормозить, чтоб
выпустить с автостанционной площадки громоздкий ярко-красный "Икарус":
шофер заложил руль недостаточно круто и тыкался туда-сюда, загораживая
дорогу.
Но Ирине наскучило ждать, и она, улучив мгновенье, заставила "жигу-
ленка" буквально выпрыгнуть из-под огромных автобусных колес!
03.11.90 - 09.11.90
Долгого, с приключениями и встречами, поначалу - зимнего - пути: че-
рез пол-Сибири, через Урал и дальше: на юг, на юг, на юг! - достало б,
пожалуй, и на целую повесть, но нас ждут нетерпеливо главные перипетии
сюжета, потому длину одной только мелодии, нежной и печальной, той са-
мой, что зазвучала из магнитолы, куда Ирина, разминувшись с "Икарусом",
вставила кассету, - длину одной этой мелодии мы отмерим и на то, как за-
терянная, микроскопическая на фоне бесконечной тайги, ползла (Ирине ка-
залось: летела) белая букашка по белому же извилистому тракту; и на то,
как у подножья изъеденной тысячелетиями каменной бабы сорвалась (Ирина
меняла колесо) машина с домкрата и содрала кожу с наманикюренного
пальчика: горе, в сущности, пустячное, но не из-за него одного, видать,
кричала Ирина звериным криком, била бессильными кулачками в холодную,
равнодушную грудь земли; и на то, как в ночном коридоре грязной транзит-
ной гостинички разбудил ее, тяжело спящую на диване, уголовного вида не-
мытый жлоб и точно, больно - Ирина и сама не ждала от себя такой прыти -
получил по яйцам; и на то, как бросал жгучие взгляды - через зеркальце,
под которым покачивался Микки-Маус, - красавец-майор, а лампочки на при-
борной доске не горели, ибо тащили "жигуленка" не полста с небольшим
собственных его лошадей, а полтыщи танковых, на тросе, а сзади-спереди
гудели, ревели, чадили, рыли траками снег остальные машины дивизии; и на
то, как на крупном, перекресточном посту остановил гаишник, дернул на-
верх, в стакан, и, поизучав документы, сообщил:
- Сестра ваша по всей линии такой шухер навела. Вот, телефонограмма,
дословно: умоляю вернуться.
- Это понимать так, что вы меня задерживаете? - испугалась, обрадова-
лась ли Ирина.
- Вы совершеннолетняя, товарищ водитель, - пожал плечами мент. - Хотя
сестра, тоже!
- Тогда я поехала?..
то, как отмечала день рождения на лесной опушке, вечером, в свете
рников, и легкий ветерок колыхал, не задувая, два с небольшим десятка
ьких свечек, утыкавших каравай; и на то, как вышла размяться у ска
"Азия-Европа", рядом с которым высыпавшая из автобуса стайка тов фотог-
рафировалась на память и затянула сняться с ними, и Ирина в елканья зат-
вора перекрестила, перечеркнула, похерила указательными стное свое личи-
ко; и на то, как две семерки взяли ее в тиски: слева и а, и эскортирова-
ли, гудя, а из окон высовывались с соответствующими ками молодые жереб-
цы; и на то, наконец, как открылось вдруг: именно ! - огромное, синее в
