Кузьма Егорович стоял без вызова, старался только, чтобы вода брызга-
ла на него поменьше.
- Вот ответь мне, - произнес Седовласый, отфыркавшись. - Вот сам бы
ты себя, будь на посту, - выпустил? Ну? Выпустил бы или нет?
Кузьма Егорович справедливо понурился.
- То-то же, - резюмировал Седовласый.
- Венчается раба Божия Юлия рабу Божьему Кузьме, - пел батюшка в не-
большой церкви, нельзя сказать, чтобы переполненной.
Молодые стояли перед аналоем. Никита держал венец над отцом, Вероника
- над матерью. Равиль в одеянии дьякона кадил ладаном.
- Согласен ли ты, - вопросил священник Кузьму Егоровича, - поять в
жены рабу Божию Юлию?
- Согласен, - ответил Кузьма Егорович, краснея.
- Согласна ли ты поять в мужья раба Божьего Кузьму?
- Mais oui, - ответила Жюли игриво, с чисто французскою грацией. -
Certainement!
Народу в небольшом зальце кишело многие сотни. Над одной дверью была
вывеска США, над другой - ИЗРАИЛЬ, над третьей - ФРАНЦИЯ, над четвертой
- ПРОЧИЕ СТРАНЫ.
Кузьма Егорович растерянно озирался в гудящей толпе, потом, обнаружив
дверь, ведущую во Францию, направился к ней, но тут же был остановлен:
- Куда, папаша?
- Да я! - встрепенулся было Кузьма Егорович, но тут же и осекся. -
Мне только спросить, - сказал таким тоном, словно приучался к нему всю
жизнь.
- Всем только спросить! - понеслось из очереди.
- У всех дети!
- У всех через час самолет!
- А кто! - поинтересовался Кузьма Егорович. - Как это! Кто последний
во Францию?
- Вон, папаша, - показали ему. - Видишь?
Кузьма Егорович подошел к длинному, на десяток листов, списку, прос-
тавил очередную цифру 946 и рядом дописал: Кропачев. Потом вернулся ко
французскому хвосту, спросил у того, кто на список указывал:
- А у вас какой?
Тот раскрыл перед Кузьмой Егоровичем ладонь, на которой изображена
была цифра 72:
- С позавчерашнего утра!..
Но я хочу быть с тобой!
Я хочу быть с тобой!
Я так хочу быть с тобой
и я буду с тобой! -
Никита и его ансамбль на деревянном митинговом помосте рядом с ортом
Шереметьево-2 лирическую песню, которую мы услышали впервые на нном зим-
нем пляже. Вероника стояла рядышком и дирижировала вниз, где ая толпа
народу, в основном - людей молодых, слушала песню с должным ргом. То
здесь, то там из толпы торчали плакаты: ТОЛЬКО НИКИТА ЧЕВ СПАСЕТ РОС-
СИЮ!, РОК - ЭТО СВОБОДА!, ДОЛОЙ ШЕСТИДЕСЯТИЛЕТНИХ!, УЙТЕ ЗА РОК-ПАРТИЮ
КРОПАЧЕВА-МЛАДШЕГО! - и несколько особенно тельных: ДО СВИДАНЬЯ, ПАПОЧ-
КА! Самолеты, садясь и взлетая, перекрывали новенья песню гулом, но,
когда не перекрывали, она доносилась и в й, суетящийся зал отлета!
Аглая издали глядела на очередь к таможне, включающую Кузьму Егорови-
ча, Машеньку, Жюли. Туда-сюда таскал тележку с чемоданами носильщик Ра-
виль.
- Но что я там буду делать?! - прямо-таки ужасался Кузьма Егорович,
готовый, кажется, сбежать, как Подколесин.
- Скажи дедушке, - обратилась Жюли по-французски к Машеньке, - что
многие истинные коммунисты продолжали борьбу в эмиграции.
- Бабушка говорит, - перевела Маша, - что многие истинные коммунисты!
Никита с товарищами пел, Вероника дирижировала, поклонники кричали,
свистели, хлопали, махали плакатами и фотографиями ребенка-Никиты в мат-
роске на коленях тридцатилетнего отца!
Аглая смотрела на Машеньку, Машенька - исподтишка - на мать взрослым
печальным взглядом.
- На что жить, на что жить! - передразнила Жюли по-русски. - Спроси у
деда, сколько он получал, пока его не выгнали.
- Дед, а сколько ты получал, пока тебя не выгнали?
- Полторы тысячи, - ответил Кузьма Егорович ностальгически.
- Сколько ж это выходит? - полувслух по-французски прикинула Жюли. -
Один к одному, что ли? Переведи дедушке, что самая средняя проститутка
зарабатывает у нас больше за вечер.
- У нас, кажется, тоже, - вздохнул Кузьма Егорович, и тут их позвали
за перегородку.
Никита влетел в зал.
- Эй, отец! - крикнул. - Жди в Париже в составе правительственной де-
легации. Вероника гарантирует! - и помахал прощально.
Вещи ползли сквозь рентген-аппарат. Таможенник выдернул большую сум-
ку:
- Что у вас тут?
- Как что?! - возмутилась Жюли. - Белье, одежда!
- Нет, вот это! - и таможенник, запустив в сумку безошибочную руку,
извлек склеенный из осколков бюст Ленина.
- Это! - засмущался Кузьма Егорович. - Это сувенир.
- Не положено к вывозу, - отрезал таможенник и бюст отставил.
- Как не положено?! - возмутился Кузьма Егорович. - Почему не положе-
но?! Эта вещь не представляет художественной ценности. Вот - справка из
Министерства культуры!
- Потому что! - не нашелся что ответить таможенник. - Потому!
Седовласый, наблюдая на мониторе прощальную сцену, раздраженно ска-
зал:
- Потому, осел, что мы отказались от экспорта революции!
Москва, 1990 г.
Я ОБЕЩАЛА, И Я УЙДУ...
история любви и смерти
"Я ОБЕЩАЛА, Я УЙДУ..."
"ТИСКИНО"
Москва, 1992 год
Режиссер - Валерий Ахадов
Композитор - Микаэл Таривердиев
В главных ролях:
ИРИНА - Елена Корикова
АЛЕВТИНА - Ирина Акулова
ЗЯТЬ - Игорь Пушкарев
АНТОН СЕРГЕЕВИЧ, ВРАЧ - Олег Шкловский
ВАСЕЧКА - Павел Семенихин
ТАМАЗ - Зураб Макгалашвили
МАТЬ ТАМАЗА - Софико Чиаурели
ОТЕЦ ТАМАЗА - Бадри Барамидзе
02.11.90
Снега намело немного, и поверх его ветер со скоростью и визгом полу-
нощного рокера гнал мелкую пыль. Здесь это называлось хакас.
Впрочем, внутри, в белом кабинете городской больницы, воздух был тепл
и недвижен - только оконные стекла мерзко позванивали под аэродинамичес-
ким напором ночной - в пять часов дня - наружи.
Вертелись кассеты на стареньком "Репортере". Девушка в наушниках одну
руку держала на оконном стекле, другую - с микрофоном - у рта, и послед-
нее явно вызывало у интервьюируемого игривые ассоциации.
- Но согласитесь, Антон Сергеевич, по нынешним временам совсем не
обычно, когда ученый на взлете бросает московскую клинику, медицинскую
академию!
- Трехкомнатную на Садовом, - в тон, хоть и не без пародийности,
вставил ученый на взлете - девушка метнулась микрофоном в его сторону,
отпустив поневоле стекло, которое тут же зазудело особенно противно,
пронзительно.
- Хакас, - улыбнулась, как бы извиняясь за природу, и снова уняла ру-
кою звон, перекрутила испорченный хакасом кусочек записи и продолжила,
пытаясь по возможности восстановить ту, репортерскую, интонацию:
- Ничего смешного, и квартиру тоже! Чтобы в глухом сибирском городке!
- И-роч-ка! - перебил Антон Сергеевич и медленно пошел на девушку. -
Просто я сдуру женился на бляди. На бляди из провинции! Да еще прописал
у себя. На Садовом!
- Антон! ну что вы! опять! - девушка досадливо выключила запись.
Нудно зазвенел хакас.
- Мне ваше интервью - позарез. Музыкальная школа вот уже где! не пе-
дагог. А получится хороший материал - возьмут в штат на радио. Вы ж обе-
щали!
Антон Сергеевич не слушал, надвигался, бормотал:
- Неразборчив, сам виноват. Вот и определил себе наказание: два года
ссылки. Не разменяет квартиру - выгоню и все. С чистой совестью. Но уви-
дев здесь, Ирочка, вас!
- Интервью, Антон!
- Иди ты со своим интервью!
Девушка пыталась высвободиться из цепких, опытных рук, но так, чтобы
по возможности не испортить отношений:
- Войдут!
- Кто войдет-то?! Половина шестого!
Тут Антону удалось заглушить девушкин рот собственным, рука пошла под
тонкий черный свитер к и впрямь притягательной большой груди.
- Господи! - высвободила девушка лицо. - Разве не чувствуете: я в
другом состоянии?!
- Постой-постой, - продолжал, сопя, доктор и влек Ирину к покрытому
клеенкой деревянному топчану. - Приляг, давай-ка вот тут расстегнем, на
спинке!
- Антон же!!
- Дурочка! Я и не пристаю вовсе! Осмотрю просто, - а сам пытался вы-
путать лифчик из-под задранного свитерка. - Осмотрю, понимаешь?! Осмот-
рю! Как врач!
- Погодите, Антон Сергеевич, - сказала Ирина холодно: ей, кажется,
уже наплевать стало на сохранение отношений. - Если как врач - я сама, -
и принялась раздеваться. - До пояса или совсем?
Антон смутился. Ирина ограничилась до пояса и улеглась на топчан:
- Ну, давайте-давайте, осматривайте.
Доктор подошел, явно сбитый с настроения, все же тронул - не удержал-
ся молочную железу. Тронул еще!
- А ну вставай!
- Что, осмотр окончен? - иронически осведомилась Ирина. - Можно
одеться?
- Нельзя! - почему-то вдруг заорал Антон Сергеевич. - Нельзя! - а сам
уже мыл руки в углу, над раковиной, на ходу накидывал белый халат. -
Так, - принялся безжалостно мять нежную полусферу. - Что-нибудь чувству-
ешь? Вот здесь! Здесь? Здесь? Ч-чертова провинция! Сейчас бы томограф!
Ну ничего. Главное, чтобы наверняка.
Ирина оцепенело следила, как он достает, вскрывает одноразовый шприц,
насаживает особую, страшную иглу, как, зафиксировав железными пальцами
едва заметную, с горошину, шишечку, вкалывает с размаху - Ирина не ойк-
нула даже, губку не прикусила: словно бесчувственная! - высасывает неч-
то, на что и смотреть неприятно: кровь, жидкость какую-то - Ирина и от-
вернулась, чтоб не смотреть.
- Рак? - спросила как бы невзначай и, не дождавшись ответа, добавила
с вызовом: - Ну и отлично!
- Куда уж лучше! - подтвердил Антон, проделывая с отвратительным со-
держимым шприца таинственные манипуляции.
- Интервью закончим? - принялась распутывать дрожащими пальцами про-
вода полураздетая девушка.
- У тебя есть любовник?
- А что?
- Хорошо бы попробовать интенсивную половую жизнь. А еще лучше - за-
беременеть.
- Уж не вы ль собираетесь помочь?
- Прекрати истерику!
- Истерику? - расхохоталась Ирина. - И перестаньте на меня орать!
- Ты, главное, не волнуйся! скорее всего, и не подтвердится.
- Еще как подтвердится, - шепнула Ирина.
- С чего ты взяла?! - Антон Сергеевич понял, что наговорил лишнего.
Ирина подставила ладошку под грудь, как бы взвесила:
- Отрзать? Ха! Так я вам и далась!
- Видывал я храбрых! - констатировал доктор. - А потом, когда поздно
- в ногах валяются.
- Успокойтесь. Я валяться не стану. А над первым вашим предложением
подумаю. Побрейтесь и ждите.
Антон машинально провел тылом ладони по и впрямь несколько колючей
щеке, а Ирина, наскоро натянув свитер, в охапку схватив лифчик, шубу,
шапку, магнитофон - вылетела из кабинета, из больничного здания, рвану-
ла, едва одолев напор хакаса, дверку "жигуленка", запустила мотор и взя-
ла с места так, что машину аж развернуло.
Погнала по улицам на бешеной - в контексте - скорости, тормозила с
заносом, вызывала походя предынфарктные состояния у встречных и попутных
водителей, проносилась то под кирпич, то под красный, пока вдруг - выр-
вало из рук баранку - не ударила машину задком об угол бетонного забора!
Спрятала в ладони лицо. Посидела, приходя в себя. Выбралась наружу -
осмотреть повреждения. Потрогала смятое крыло, непонятно зачем подобра-
ла, да тут же и бросила, пластмассовые осколки фонарика.
Вернулась за руль и уже спокойненько тронулась с места.
Театральная вахтерша кивнула Ирине как знакомой, и та пошла пыльными
закулисными коридорами-переходами, поднялась в звукобудочку. За пультом
сидел тощий пятидесятилетний бородач в подпоясанном свитере с кожаными
заплатами на локтях.
- А, Ириша! Привет. Заходи, - обернулся на мгновенье и снова уставил-
ся сквозь двойное звуконепроницаемое стекло в зал, на дальнем конце ко-
торого, на сцене, репетировали "Даму с камелиями".
Душераздирающую сцену Маргариты Готье с отцом сожителя прервал вско-
чивший на подмостки режиссер, стал объяснять, показывать.
- Музыку, Толя! - заорал вдруг истошно. - Дай этим бесчувственным ос-
лам музыку!
- Чувственный осел, - буркнул бородач и нажал на кнопку. В зал понес-
