листва садов кажется вырезанной из черного камня, облитого сиянием пол-
ной луны. Остро пахнет горячей пылью, горьким тополем и самой отчаянной
парфюмерией: зацвела ленкоранская акация. Розовыми кисточками ее цветов
засыпаны улицы. Розовыми кисточками и... белыми буквами.
Я вдруг поняла, что уже давно ступаю по строчкам стихов, написанным
на бетонных плитках тротуара. Крупные буквы строчек сонета блестящим
ковром поднимались на две ступени крыльца, вели через парадный вход, не-
большой вестибюль. Сонет заканчивался у двери, обитой вишневым дермати-
ном, привалившись к которому спад Санька. Из его испачканных пальцев вы-
катился почти стертый кусочек мела.
Я представила себе, как вернется из ресторана Темная Звезда. Машина
подкатит к самому крыльцу, стирая колесами сонет. Немного пьяная женщи-
на, покачиваясь на высоких каблуках, войдет в вестибюль, быть может, за-
метит, что испачкала подол платья, досадливо отряхнет ладонью - и на мо-
заичный под просыплется слово "вечность". У двери она остановится, чтобы
найти ключи. И увидит Саньку. Спящего, беспомощного, нежного. Она отоп-
рет замок, шипя сквозь зубы. А потом пнет мальчишку носком бальной ту-
фельки и громко захлопнет дверь. А если за ней еще будет идти Сабаневс-
кий...
Тухлые дела. Заберу-ка я его отсюда. Если даже Темная Звезда не при-
дет сегодня домой, Саньке утречком будет несладко понять, что она уехала
с Сабаневским.
Как же я его потащу? А, ладно, глухая полночь, будем надеяться -
никто не увидит. Тем более - нам недалеко.
Я провела ладонями над телом уютно сопящего Саньки. Тело медленно
поднялось в воздух, безвольно распрямилось, расправилось. Санька возму-
щенно фыркнул, потыкал кулаком воздух под головой, перевернулся на бок,
поджав ноги. Я осторожно провела плывущее в невесомости тело сквозь
дверь подъезда.
Так мы и проследовали по безлюдной улочке: я, вытянув левую руку с
раскрытой ладонью, а над ладонью покачивался безмятежно дрыхнущий Сань-
ка. У перехода тело вдруг зависло, отказываясь двигаться дальше. Я нап-
ряглась - ни в какую. Санька упорно висел в полутора метрах над землей.
Что такое? Я огляделась. Ну, конечно. Красный свет на перекрестке. Реф-
лексы у парня, однако...
Добрались мы благополучно. Но когда мы, так сказать, поднимались по
лестничке в мансарду, неожиданно раскрылось окно во втором этаже. Высу-
нулась лохматая голова Кешки. Глаза его были закрыты. Кешка душераздира-
юще зевнул во всю пасть, помотал головой и проснулся.
- А, это ты. Привет... Чего так поздно? Я ждал, ждал...
Тут он замолк, разглядев распластанное в воздухе тело Саньки.
- А... это... кто? - Да так, приятель один. - Перебрал, что ли? -
Угу. - Бывает...
И Кешка скрылся. М-да. Феноменальный молодой человек.
В мансарде я пристроила Саньку в уголке. Он висел в сантиметрах
двадцати над полом. Утром, когда он проснется, тело его успеет незаметно
опуститься на оленью шкуру, служившую мне ковриком.
И снова кухня, чай, стопка совсем не того, что вы подумали, а просто
стопка рукописей и... думы мои, думы!
Денек выдался. Полосатый "Крокодил", тщательно скрывающий обиду Дар,
который достаточно умен, чтобы не утешаться сознанием интеллектуального
превосходства. Да еще эта Темная Звезда...
Собственно говоря, зачем мне лезть в личные дела Санечки? Пусть себе
на здоровье погибает из-за этой шикарной дамочки. Но, во-первых, они мне
очень не нравится. Ну очень. А во-вторых, слишком жирно ей будет. Сань-
ка, можно сказать, народное достояние. По нашей лицейской классификации
- типичный "моцарт". - И не нужны мне его дурацкие трагедии, а нужны его
стихи. И стихи Дара, кстати, тоже.
Черт его знает, сложные какие-то стихи. Своя система образов, сло-
вотворчество фонтаном, весьма вольное обращение с ударениями. Хуже всего
то, что Дар обожает наделять общеупотребительные слова только ему из-
вестным значением. Чтобы эти стихи понять, надо чувствовать, надо видеть
мир так, как их автор. Где же это Дар собирается искать такого читателя?
И полуграмотный к тому же! Корову через "а" пишет! Поэт, тоже...
Но... знаете, как он назвал простоквашу? "Молоко в бреду". Перебре-
дившее молоко... Я машинально выключила свет. Что? Уже утро? В комнате
завозился Санька. Пора кипятить чай. Когда я вошла, Санька сидел на
оленьей шкуре и вполне невинно таращился на меня. - Я вчера чего?..
- А ничего. Засиделись, заболтались, ты и уснул в уголочке. Пей чай.
Через две недели я включилась в работу на полный ход. Телефон вякал
постоянно, ступеньки лестницы в мансарду опять разболтались под ногами
многочисленных посетителей, рукописи циркулировали с постоянством кабо-
тажного флота, мне начали сниться рифмованные сны. Прозаики пока не то-
ропились со мной общаться, но так бывает всегда - первыми слетаются поэ-
ты, корпус быстрого реагирования.
Я очень старалась, чтобы мой дом не стад похожим на литературную
контору, а сама я - на хозяйку модного салона. Пока что мои рифмоплеты
видели во мне просто симпатичную девчонку с хорошим образованием, кото-
рая готова была бесконечно терпеливо слушать и читать их опусы. Ну, хоб-
би у девочонки такое. И опять же - живет девчонка одна, без родителей и
мужа, прийти можно в любое время и в любом составе. И сидеть хоть сутка-
ми. Удобно. Санечка как-то целый вечер читал прелестные стихи - явно не
свои. Сначала интриговал, а потом назвал имя автора - красивое женское
имя. Я отметила его в памяти, а стихи... они уже лежали в ящике стола, -
записанные на желтых кленовых листьях. Для непосвященного - гербарий, да
и все. А то эти ребятки, страдающие избыточным демократизмом, и в стол
мой свободно лазают.
Однажды Дар привел с собой Матвея и гитару. Ну, как он там пел, этот
мрачный лохматый Матвей - не моего ума дело, это надо вызывать из Ялты
региональную "Йоко" - Алку, пусть слушает и забирает новоявленного барда
под свое крыло. Но тексты вполне могут существовать как стихи в печатном
варианте. Это я беру.
Началась и суровая проза - Стае принес большое количество абсурдист-
ских миниатюр.
Я забрала у него пакет и отправила в Москву, нашим факультетским
спецам. Результат оказался неожиданным: через месяц Стаса вызвали в сто-
лицу на семинар молодых прозаиков. Обалдевший Стае неделю хвастался в
кофейне красивой бумагой вызова с шапкой Союза писателей. Такой бумаги в
нашем городе отродясь не видели.
Итак, через месяц два бесспорных поэта божией милостью, Дар и Санеч-
ка, бард - Матвей, миниатюрист Стае, драматург Леший (чтоб меня украли,
это фамилия!). И еще десять отпетых графоманов, выпускать которых из ви-
ду все же не следовало в расчете на вечный российский авось. А вдруг из
кого-нибудь проклюнется "Моцарт"?
В начале августа нагрянула в гости Ирка - получила распределение в
наши Палестины. Факультет живописи и ваяния, специальность - "Гали" (так
звали жену Сальватора Дали). Ирка пребывала в расстроенных чувствах:
предстояло ехать на жительство в Коктебель. Летом там, конечно, хорошо.
Море, пляж. Сердоликовая бухта, Кучук-Енишар, виноград и полстраны на
отдыхе. А какого черта там делать зимой, когда днем свистит степной ве-
тер, снося в море весь снежный покров полуострова, а ночью волны гремят
о берег грозной канонадой, швыряясь горстями драгоценных камней? И коря-
вые акации гнутся до земли, мотая на ветру жалкими украшениями из буке-
тиков омелы... И ноздреватые стены дома Волошина на рассвете плачут со-
леными слезами тумана...
Впрочем, мы утешились мыслью, что Ирка может зиму проводить у меня.
Воодушевившись этой идеей, мы вышли в город съесть по мороженому, коль
уж до зимы еще далеко.
В нарядном летнем кафе над сонной речушкой нам подали замечательный
пломбир с орехами и восхитительно запотевшую бутылку поганой местной
"Фанты". Ирка, выпив бокал, пришла в хорошее расположение духа и приня-
лась рассказывать столичные новости. Я слушала вполуха, наслаждаясь
прохладой и выковыривая из мороженого жареные орешки. Вдруг Ирка толкну-
ла меня под столом ногой. - Что?
- Смотри, - прелесть какая...
Я медленно обернулась. Невдалеке за столиком сидела Темная Звезда в
белом легком платье, в шляпке с вуалью. Она вертела в пальцах высокий
узкий стакан и нетерпеливо поглядывала на ведущую в кафе ажурную калит-
ку. Напротив нее опустилась на голубой венский стул молодая женщина,
предварительно спросив разре- шения, каковое было дано Темной Звездой
несколько раздраженно.
Именно эта женщина, отнюдь не Темная Звезда, привлекла внимание Ир-
ки. Приглядевшись, я поняла свою подругу. Глаз художника отдыхал при
взгляде на нее. Перед нами было воплощенное Рыжее Лето. Стриженые огнен-
ные волосы излучали зной. Под длинными выгоревшими ресницами прохладно,
как вода в глубоком колодце, блестели агатовые глаза. Короткая золотая
юбка открывала сильные, шоколадно загорелые ноги. Высокую грудь обтяги-
вала оранжевая маечка самого легкомысленного фасона. На гладкой шее све-
тились кораллы, как спелые плоды боярышника. Тонкие запястья скованы си-
яющими браслетами. Дерзко, карнавально... Женщина в костюме Рыжее Лето.
- Какой интересный контраст... - Ирина наконец заметила Темную Звез-
ду.
Да уж. Стальной январский рассвет и пламенный июльский полдень. Жен-
щина Рыжее Лето медленно поднесла ко рту ложечку мороженого. Показалось,
что пломбир растаял и закипел, едва коснувшись пылающих губ. Темная
Звезда глотнула колючего теплого шампанского, и почудилось, будто напи-
ток льдинками просыпался в белое горло.
Нехорошее предчувствие охватило меня. Я беспомощно огляделась. Ну
так и есть. В кафе появился Санька. Я отъехала на стуле в тень кустов
сирени. Ирка остро глянула на меня и повернулась так, чтобы прикрывать.
Санька, конечно, же, пришел по следу Темной Звезды. Она увидела его,
но и бровью не повела. Она явно ждала кого-то.
А Санька, сделав несколько кругов между столиками кафе, выхватил из
вазочки на столе красную розу и двинулся прямо к Темной Звезде. Склонил-
ся перед ней - шутовски, но и всерьез, протянул ей Цветок, явно болтая
отчаянную чепуху. Темная Звезда взяла розу и, не глядя, швырнула ее на
землю. Санька же рухнул на колени и принялся юродствовать. С его губ ле-
тел горячечный рифмованный бред, столько что не шла пена. Темная Звезда,
не обращая внимания на шокированную публику, гневно рванулась к выходу.
А Санька упад головой на стул, где она только что сидела, обнял его и
замер.
Я не ус пела вмешаться. Это сделала за меня Женщина Рыжее Лето, наб-
людавшая за всей сценой хладнокровно и чуточку презрительно. Она спокой-
но взяла недопитую Темной Звездой бутылку шампанского и твердой рукой
вылила вино на многострадального поэта. Поэт немедленно пришел в себя и
абсолютно нормальным голосом поинтересовался: - Ты что, с ума сошла?
- Остыл? Может, еще мороженого добавить? - Да иди "ты... - Санька
ладонью стер с лица шипящие пузырьки шампанского и побежал за своей
Звездой.
Женщина Рыжее Лето пожала плечами и вернулась к своему пломбиру. Я
давно уже давилась хохотом в платок. Ирка покачала головой: - Да, мать,
клиентура у тебя... не завидую. - Ладно, посмотрим, что ты себе найдешь.
Я проводила Ирку на автобус и пошла домой, где обнаружила Лешего, Матвея
и Кешку. Двое первых ругали современную поэзию, швыряясь громкими имена-
ми и цитатами, а мой юный сосед тихо сидел в уголку, разинув рот и вос-
хищаясь смелостью критиков. Меня немедленно втянули в дискуссию двумя
всего лишь провокационными вопросами. Мы бы непременно поругались, но на
лестнице прозвучали быстрые шаги, и в распахнутую дверь сначала протис-
нулся здоровенный рюкзак, а за ним - Стае собственной персоной.
- Чего, чай пьете? - сварливо спросил он. - Прекратите немедленно.
