Дочке Ольге
ЛЮДМИЛА КОЗИНЕЦ ПОЛЕТЫ НА МЕТЛЕ
Повесть
..."Тара-рам-тара-рам, та-рарара-а!" - и так далее. Это гремит "Про-
щание славянки", от перрона отчаливает поезд, заполошные голуби бросают-
ся с карнизов старого вокзала в плотный жаркий воздух. Девушка, которая
только что целовалась у вагона с плохо скрывающим скуку молодым челове-
ком, медленно побрела прочь, размахивая на ходу букетом темных пряных
роз. Она остановилась у фонтанчика, приподнявшись на цыпочки, пристроила
букет в верхней чаше каскада, посмотрела на цветы неприязненно и отчуж-
денно.
Во ненормальная, да восемь раз мне начхать бы на этого малахольного,
а цветы-то, да еще такие, зачем бросать? Хотя, туту них на юге они не в
диковинку, вон даже фонарные столбы у вокзала заплетены ползучими стеб-
лями. И бело-розовые грозди мелких роз, и оранжевые кисти каких-то неви-
данных колокольцев, и лиловые кудри глицинии. Красота! И мороженое вкус-
ное, и солнышко шпарит вовсю, и диплом запакован в чемодане, да здравс-
твует свобода!
Ну так. Пломбир я съела, разбитного таксиста шуганула - еще чего, я
желаю ваш город в подробностях рассмотреть, желаю ножками, ножками эту
землю попробовать, так что кати-ка ты, друг... Эй, подожди! Скажи, как
на Сиреневую пройти? Ага... понятно, второй поворот направо... Мерси и
чао!
А теперь сумку на плечо, чемоданчик в руку и маршмарш под затихающие
звуки "Славянки".
Буквально в сотне метров от разноцветного бедлама привокзальной пло-
щади начались тишайшие улочки, белые домики под красной черепицей, живые
стены винограда, роскошные цветники. Я напилась воды над замшелой камен-
ной раковиной чешимы - татарского источника, вырубленного в меловом от-
косе холма, помыла там абрикосы, подобранные у изгороди сада. Дела-а...
Абрикосы на улицах валяются. А вот Светка, бедная, распределение на Вор-
куту получила. Ей там, небось, не видать абрикосов. Ну ничего, я ей су-
шеных пошлю, вот только бы добраться до улицы Сиреневой, бросить вещи и
переодеться. Джинсы мои превратились в какие-то раскаленные латы. И в
кроссовках горячо.
Свернула с улицы Тюльпанной на Фруктовую, а через квартал вышла на
Сиреневую. Дом номер двадцать пять...
Он прятался в глубине замощенного желтым кирпичом двора. Я поставила
чемодан, уселась на него и, ощутив историчность момента, принялась разг-
лядывать дом, где мне предстояло прожить долго... Может быть, и всю
жизнь.
Домишко был славный. Первый этаж сложен из кремового ракушечника,
немного потемневшего от времени, второй - обшит узкой доской. Выше -
мансарда, куда прямо со двора вела деревянная лестничка в два оборота.
Возле лестнички на кирпиче двора лежал плетеный половичок. На перилах
укреплены ящички с настурциями. В мансарде распахнуто плохо промытое ок-
но, с подоконника свешиваются кружевные заросли душистого горошка. По
карнизу гуляет горлица, горделиво поводя украшенной переливающимся оже-
рельем шейкой. На крыше - две трубы (печное отопление, прелесть какая!)
и телеантенна, почти сплошь заплетенная хмелем. Ну и ну... А я-то дума-
ла, что таких домишек нынче и не существует.
В окне мансарды показался какой-то человек, на носу которого поблес-
кивали старомодные очки в круглой железной оправе. Он свесился вниз,
примят красные цветы горошка, внимательно посмотрел на меня и неприятным
голосом сказал: - Ну чего расселась? Заходи... - Я поволокла чемодан на-
верх. Значит, обитать я буду в этой живописной мансарде. Здорово! Вот
только лестница скрипит, но это мы в два счета поправим. Найдутся же там
молоток и гвозди?
Комната оказалась очень большой и светлой, хотя и запущенной до бе-
зобразия. Ну только что грибы по углам не росли. Пыль там не вытирали,
по-моему, со времен постройки.
Я бухнула чемодан на пол и опять уселась на него, разглядывая комна-
ту и ее хозяина. Вернее - бывшего хозяина. Я же приехала.
Он сидел на единственном в комнате стуле самой мною нелюбимой породы
мебели. Знаете эти канцелярские чудища с прямыми дерматиновыми спинка-
ми... Впрочем, хозяин был не лучше. Давно пенсионного возраста, этакая
мышь белая. Вокруг лысины седенькие клочки, глаза красные, длинный под-
вижный нос в характерных лиловых прожилках. Усики мушкой. Одет в полот-
няную рубаху, какой-то гибрид толстовки с френчем. Накладные карманы, в
одном из которых торчит вечное перо. Подпоясан узеньким ремешком с ме-
таллическими бляшками, штиблеты на босу ногу. Прямо ильфопетровский пер-
сонаж, сохранился же до наших дней. Музей по нему плачет...
Глядел он на меня скорбно и неодобрительно. Ну, еще бы. Вам время
тлеть, а нам цвести. Гони-ка, бывший хозяин, ключи и выметайся-ка отсю-
да. Я мыть стану.
Он словно прочитал мои мысли. Пожевал губами, тяжко вздохнул, мол,
что поделаешь, начальству виднее, а вот попомните его слово, провалят
эта пигалица всю работу...
- Значит, так, - проскрипел он. - Жить будешь здесь. Горячей воды
нету. Газ. Удобства. Телефон. Там - кухня. Здесь - картотека. Советую
отнестись со вниманием, я двадцать лет собирал. Все они, голубчики, тут.
А вот эти - особо... - он замялся. Явно чуть не сказал "опасные", но
просто махнул рукой, передавая мне брезентовую сумку, набитую бумагами и
перетянутую кожаными ремешками.
- Найдешь их легко, они нынче не скрываются, не то, что раньше. Каж-
дый вечер либо на Пушкинской болтаются, либо в кофейне на Архивном спус-
ке околачиваются. А через них и на остальных запросто выйдешь, они все
кучкой держатся, как идиоты непуганые. Ты не в потолок смотри, ты меня
слушай! - Да ладно, разберусь я...
- Ишь ты, "разберусь"... Годов-то тебе сколько? - Ну, двадцать два.
А что?
- Присылают кого ни попадя. У нас район сложный, я же сигнализиро-
вал! - Я вам не нравлюсь?
- Это ты мальчикам нравься. А я должен пост на надежного человека
оставить. Молода ты, и вижу я, что ветер у тебя в голове. Что ж, в Лицее
никого постарше и посерьезнее не нашлось? Сюда мужика бы надо...
- Ничего, справлюсь. Будьте благонадежны. Можете себе спокойненько
оставлять свой пост.
- А ты не груби старшим. Думаете, как у вас лицейское образование,
так уже можно нос драть. Мы в свое время Лицеев не кончали, а работали
не за страх - за совесть, пользу приносили. Так нет же - пожалте на пен-
сию, а на ваше место - пигалицы с дипломами. Вы наработаете... Вот ты, к
примеру, у тебя чего в дипломе написано?
- Обыкновенно, как у всех... - А покажь, покажь...
Я пожала плечами и полезла в чемодан. Извлекла на свет темно-синюю
книжицу и подала ее старику. Он повертел диплом в руках, раскрыл и вни-
мательно прочитал.
- Ишь ты... Лицей Муз... окончила полный курс... присвоена специаль-
ность "Маргарита". Это как же понимать? - А что?
- Ну вот у меня в документе все четко написано - старший уполномо-
ченный. Все ясно. Потом, в шестидесятые, присылали тут какую-то, у ней в
дипломе специальность "Муза". Так тут семидесятые начались, она вещички
собрала, арфу запаковала и уехала, я опять же на пост заступил. А ты...
что это за новости - "Маргарита"?
- Долго объяснять. Устала я и есть хочу. - Ничего, ничего... ты в
двух словах. - В двух? Попробую. Вот эта ваша знакомая муза - у нее ка-
кие задачи были?
- Обыкновенно, как от века ведется. Вдохновлять этих вот всех, кото-
рые у меня в картотеке записаны.
- Ну вот. А нынче времена другие, дядя, их вдохновлять не требуется.
Им помогать нужно. А "Маргарита"... это из Булгакова позаимствовали, для
краткости и полноты определения. Маргаритой я буду работать, понятно?
- А хоть лешим, мне-то что... Навыдумывают тоже... Булгаков...
Он мне страшно надоел, а потому я решительно подошла к старенькой
кушетке возле покатой стены мансарды и сбросила с нее тюфяк и подушку.
Не могу я спать на матрасе, на котором спал этот... старший уполномочен-
ный.
Он правильно понял намек. Встал, расправил свою толстовку, сгоняя
складки на спину. Вояка тоже...
Скрипучая лестница сыграла отходную прежнему хозяину мансарды. А я
пошла на кухню, раскрыла там все шкафчики, но обнаружила только две
кружки с отбитой эмалью, полкило сушеного гороха и пачку соли. Да уж,
быт придется начинать воистину с нуля. Ну ничего, мы запасливые. В чемо-
дане у меня батон сухой колбасы, кулек конфет, хлебцы и чай. Пока в
кружке закипала вода, я сидела на подоконнике и обирала крупную черную
шелковицу, которой оказались усыпаны ветви старого дерева, заглядывающие
прямо в окно кухни. Ей-богу, обед получается совсем неплохой. - Эй,
привет!
Среди листвы появилось веселое лицо, украшенное рыжими вихрами. -
Привет...
- Ты теперь здесь жить будешь? Я видел, ты с пожитками пришла. А
этот... где?
- Слушай, ты влезай сюда, карниз там хлипкий, я видела. - А чаем
угостишь?
- Обязательно. Только воду надо греть в другой кружке, чайника-то
нету. - Это мы враз!
И он перемахнул через подоконник. Был это худой гибкий парнишка лет
восемнадцати, одетый в оливковые шорты, полукеды, цепочку с медальоном и
линялый шейный платок. - А ты откуда приехала? - Из Москвы.
- Ого! Здорово! Нет, это классно, что ты теперь тут жить будешь. Со-
седи, как узнали, что старикан съезжает, обрадовались. - А что так?
- Да ну... осточертел всем. Уж больно поучать любил. И жалобы обожал
писать. А меня так и вообще видеть не мог.
- Представляю себе. У тебя ведь наверняка маг, гитара, мотоцикл и
два десятка друзей. Шуму! - Все точно. А ты что, тоже шума не любишь? -
Да нет... я не к тому. Когда плохо поют не люблю. Ты где живешь-то?
- А тут же, на втором этаже. А тебя как зовут? - Зовут? Ольгой...
Звали меня совсем не Ольгой, но теперь это имя будет моим на долгие
годы.
- А меня Кешкой. Слушай, это, конечно, все очень вкусно, но не соби-
раешься же ты питаться одними конфетами?
- В общем-то, нет. Я мясо люблю. - Ага. Я тоже. Пойдем, я тебе мага-
зины покажу, которые поблизости. Тебе же туда каждый день ходить придет-
ся
- Да я прибраться хотела...
- Ты одна не управишься. Давай так - я сейчас кое-кому звякну, через
час все будут здесь, а мы пока пожрать чего купим. Идет? - Постой, пос-
той, кто здесь будет ? - Да разные. А я тряпок у матери попрошу, порошка
там, соды.
Словом, он меня уговорил. Пока я переодевалась, он звонил этим самым
"разным". И когда мы вернулись из магазинов, нагруженные хлебом, маслом,
баклажанами, перцем, огурцами, картошкой, сыром, копченой ставридой -
чем угодно, но только не мясом, - на ступеньках сидело пять парней и три
девушки. Я сразу отказалась от мысли запомнить их по именам - это было
невозможно, так они мелькали, орали, бегали и стояли на голове.
Кешка, к моему удивлению, выгнал всех из кухни и сам, принялся во-
зиться у плиты. Вскоре оттуда поползли такие запахи, что как-то сразу
вспомнилось: а ведь весь месяц выпускной экзаменационной сессии я пита-
лась почти исключительно пирожками и бутербродами. Кешкина команда между
тем в два счета выкинула из мансарды все барахло, включая тюфяк и подуш-
ку, обмела стены, вымыла окна, двери и полы, починила лестницу и даже
цветы полила. Невероятно, но скоро мансарда буквально заблестела. Два
парня потребовали у меня денег, сбегали в магазин и принесли новенькие
одеяло, подушку и два комплекта постельного белья. Не забыли и веселень-
кий чайничек с цветочками, и полдюжины стаканов, и сахарницу, и дешевые
чайные ложки, и вилки... Целое приданое! Не забыли и три бутылки совсем
легкого дешевого вина.
Наконец гости мои с удовольствием расселись на прохладном свежевымы-
том полу, и Кешка внес из кухни противень, на котором шипело и брызга-
лось маслом самое вкусное блюдо из всех, мною когда-либо пробованных.
Кешка поступил просто и остроумно: он мелко нарезал копченую ставриду и
баклажаны, перец и помидоры, обжарил все это на противне и засыпал тер-
