ся... комплекс вины, угрызения совести, неловкости всякие. Ему нужно хо-
рошо поесть. Я приготовлю крепкий бульон, бифштекс с кровью. А еще пол-
ный стакан виноградного сока. И орехи.
В комнате послышалось движение. Я выглянула. Дар сидел на постели,
завернувшись в простыню и недоуменно разглядывал стены моего жилища. Вид
у него был совершенно здоровый, а глаза - определенно голодные. - При-
вет! Завтракать будешь?
- И еще как буду... А где моя одежда? И как я сюда попал?
Я присела на край кушетки и взъерошила волосы Дара. Между пальцами
шелковисто скользнула совершенно седая прядь. - Ты, что ли, ничего не
помнишь? - Нет, ну почему... Ну, я... это... - и вдруг страшно смутился,
покраснев кирпично, огнедышаще. - Я дурак, да, Оля? - Это еще с чего?
- Я травился... пижон, мальчишка, ой, позорище... - Дар ткнулся но-
сом в подушку и застонал.
- Брось, Дар. Бывает. Проехали. Захочешь - потом обсудим, годочков
через пять. Сейчас, поверь мне, не стоит. Ну, а дальше что - помнишь?
- Дальше? Спуталось как-то. Отрывками - больница вроде... Я был в
больнице? - Был, был.
- В психушке? - вдруг с острым интересом спросил он и принялся расс-
матривать сгибы локтей, выискивая, очевидно, следы уколов.
- Ну, видишь ли... в психушке, можно сказать, тоже был...
- И что? Неужели меня выписали? А какое сегодня число?
- Не то чтобы выписали... Число сегодня третье. Только, знаешь, я
подумала: ну чего тебе там делать? Ни родных, ни знакомых. Скучно. Вот я
тебя и забрала.
Дар нюхом учуял приключение, глаза его заблестели, и он затормошил
меня:
- Ну! Ну! Я же знаю! Чего ты там натворила? - Ничего я не натворила.
Договорилась со знакомыми ребятами из "Скорой", надела халат и стетос-
коп, сделала умное лицо и явилась в клинику. Вошла через черный ход.
Смотрю: санитарка тебя ведет по коридору. Я ей этак строго: больного пе-
ревозим в другую клинику, будьте добры проводить в машину. Она и рада
стараться. Так что ребята нас прямо до дому довезли. Чистый вестерн! По-
хищение младенца!
Дар посмотрел на меня с сомнением. Я честно выдержала его вопрошаю-
щий взгляд, в котором бродили какие-то неясные ему самому воспоминания.
Ничего, все нормально. Если и вспомнит, спишет на бред.
Дар завтракал на кухне, а я порхала вокруг него с тарелками, тареля-
вочками, тарелющечками. Потом мы пили сок и неспешно беседовали. Дар
бездумно водил фломастером по бумажной салфетке. Я осторожно покосилась
на рисунок. На вафельной бумаге была изображена женщина с развевающимися
волосами, летящая на метле.
Сердце на мгновение Замерло, потом зачастило по ребрам. Я облизала
вдруг пересохшие губы и с деланным равнодушием поинтересовалась: - Чего
это ты нацарапал? Маргарита, что ли? Дар удивленно посмотрел на свое
произведение, словно только сейчас сообразив, что во время разговора он
рисовал.
- Что? А... ну да, кажется, Маргарита. Рисунок я потом потихоньку
стянула, чтобы не мозолил Дару глаза. Зачем мне ассоциативные связи, мо-
гущие родиться в его мозгу...
Стае и Санька появились очень рано, еще и дворники сны досматривали.
В руках у Саньки был тощий рюкзак, который он осторожно поставил у две-
ри. Стае в большом цветастом пакете принес одежку для Дара, и тот нако-
нец смог расстаться со своим древнеримским одеянием - намотанной вокруг
торса простыней.
Я угостила ребят соком. Они выпили его молча, опустив глаза долу. Мы
не разговаривали - все, в общем, было ясно. Как-то вот так, ничего не
обсуждая, все мы пришли к одной и той же мысли.
А поэтому вышли мы на тихую Сиреневую удочку, пересекли Почтовую и
Госпитальную, прошли через пустынную площадь, поднялись в горку, неспеш-
но проследовали Старым городом и оказались на склоне пологого холма.
Здесь кончался город. Дальше - рыжая выгоревшая степь, по которой
вьется белая медовая тропинка, вьется, теряясь у горизонта, где синей
грозовой тучей лежат горы.
- Ну, что ж... - я и Стае пожали друзьям руки. Стае сунул Санечке в
карман сигареты и зажигалку, я - немного денег.
И они пошли. Спустились с холма и побрели белой тропкой, уходящей за
край земли.
Мы долго смотрели им вслед, пока могли различать две чуть сгорблен-
ные фигурки.
А потом вернулись в город и молча слонялись по улицам, ожидая откры-
тия кофейни на Архивном спуске. Тетя Нина налила нам по глиняной кружке
кофе, но пить его уже не хотелось, и так во рту было горько. Стае огля-
делся и, жалко улыбнувшись, сказал: - А вот там, у окна, было любимое
место Дара... - Да брось ты. Вернется, куда он денется. Мы тут еще такое
шумство устроим...
- Не знаю. У меня почему-то такое чувство, будто мы проводили их
навсегда.
- Перестань. Нельзя нам навсегда. Этак мы все разбежимся. И кто. тут
останется? Эти два поэта да издательский боров?
- Что ты несешь? Какой боров? Какие поэты? - Да это я так... фигу-
рально... - Кстати... Следствие будет. - Чего?
- Ну ты, мать, совсем уже. Дара из клиники ты похитила? Санитарка
тебя там видела? Вот и соображай. Мне стало как-то злобно весело. -
Следствие? Давай следствие. Воображаю! Да если санитарка им расскажет,
как она меня видела, ее самое в психушку запрут!
- Ой, темнишь ты что-то, и я тебя совсем не понимаю...
- Плюнь, Стае. А давай мы лучше с тобой закатимся на побережье. От-
дыхать-то тоже надо!
- Наконец хоть одна здравая мысль. Если поторопимся, успеем на один-
надцатичасовой троллейбус.
- Вот и славно. Беги за билетами, а я - домой, за купальником. Завт-
рак брать?
- Не надо! Сезон кончился, теперь на побережье перекусить свободно
можно.
Дома я лихорадочно собиралась. Кинула в пляжную сумку купальник, по-
лотенце, резиновые тапки... и вдруг руки мои опустились, хлынули слезы,
и я повалилась на свою кушетку. Отчетливо встала передо мною картина:
сожженная степь, белая тропа, блестящая, как лезвие ножа, и две фигур-
ки... Ох, мальчишки!
Вы вернетесь. Вы обязательно вернетесь. Но только не дай мне бог
сквозь милые ваши, любимые черты вдруг увидеть другие: старшего уполно-
моченного, например, или его серенького напарника, или моего издатель-
ского знакомца... Оставайтесь собой, мальчишки.
Полыхнуло синим пламенем, ударило волной кипящего воздуха, и на под
мансарды с грохотом свалился роскошный письменный стол начальницы ли-
цейской канцелярии. Сама начальница в неизменном синем костюме невозму-
тимо восседала за столом. Сколько ее помню - всегда вот так: сидит за
столом, выложив локти, в руке вечный "паркер", в другой - надкусанное
яблоко.
- Прекрати реветь, молчи, слушай! - гремнуда она на меня. - Что это
еще за самоедство? Ты ни в чем не виновата, никто тебя винить и не соби-
рается. Подотри сопли, соберись и работай! У тебя вон еще два десятка
гавриков. Понимаю, что тяжело. Пришлю помощницу.
Снова порыв ветра, и начальница канцелярии исчезла. Ну, за заботу,
конечно, спасибо, не забывают все-таки. А вот помощница... черт его зна-
ет. Пришлют какую-нибудь грымзу, работай с ней потом.
Троллейбус тяжело мотался по горному серпантину, и сердце иногда
уходило в пятки - я впервые ехала по такой дороге. А ну как загремим...
костей же не соберешь. Кипарисы мне не понравились - напоминали могиль-
ные обелиски на заброшенном кладбище. Невразумительное какое-то дерево,
ненастоящее. Декорация из плохой провинциальной пьесы. А море было теп-
лым! И шастала в нем рыбья мелочь, маленькие крабики сновали на мелко-
водье, бродили стайками прозрачные креветки, и на отмели блестел черепа-
ховый гребень, потерянный моей зеленоокой сестрой нереидой.
Я с разбегу бухнулась в воду. "...в мировом океане. И в каждой капле
будет он..." Матвей! Я вылетела из воды, словно крапивой стегнули. И мне
почудилась улыбка Матвея сквозь зеленоватую толщу. Он всегда так улыбал-
ся... словно знал, что рано уйдет.
Не могу я в море... Отныне и навсегда запретно оно для меня. Так же,
как запретна та белая тропа, по которой ушли Санька и Дар. Что-то много
на моей душе грехов набралось...
В невеселые мои мысли вклинился радостный вопль: - Ольга! Вот здоро-
во! Ну мистика прямо, я тебе сегодня звонить собирался. До чего ж ты
кстати!
Рядом со мной на пляжную гальку плюхнулся Славик - один из участни-
ков недавнего литературного семинара. Он весь светился от счастья встре-
чи. Надо же...
- Нет, ты подумай! Я вообще всегда тебя страшно рад видеть, но вот
сегодня ты мне позарез нужна!
Я покорно склонила голову:
- Во-первых, не ори. Людей. перепугаешь. А во- вторых, что у тебя
стряслось? Славик перешел на восторженный шепот: - Я гениальную штуку
написал. Только, понимаешь, у меня сомнения - вроде финал не вытянул.
Посмотри, а? - Что, прямо сейчас?
- А чего? Ты не пугайся, там немного, страничек семьдесят всего.
Он начал рыться в своей сумке. А я смотрела на него почти с нена-
вистью. Вот сидишь ты сейчас в одних плавках, золотистый от загара, кра-
сивый, как юный бог, жизнерадостный, как щенок, гениальную штуку напи-
сал! А потом... кто тебя знает? Вешаться начнешь, в психушку попадать,
общественность тобой заинтересуется - мало ли чего еще. А я расхлебывай?
У-у, ироды, что ж вы со мной-то делаете?.
Я читала Славкино произведение, а он бегал за мороженым, лимонадом,
горячими чебуреками, которые поглощал Стае, ворча при этом: "Отдохнули,
называется..."
- Ну, ясно, Славка. Есть тут момент благородного безумия. Но сдается
мне - придется крепко пахать. Вот смотри...
И начались специальные разговоры часа на два. Мы перестали ползать
по рукописи с карандашом в руках только ощутив дикий, зверский прямо го-
лод.
Тут выяснилось, что все принесенные чебуреки Стае слопал. А я-то ду-
маю, отчего это он лежит на солнышке пузом кверху, жмурится довольно и
сарказмов не говорит, вопреки обыкновению. Но Славка оказался запасли-
вым. Из своей сумки он извлек груши, пирожки, виноград. Мы обедали и ру-
гались, потому что было совершенно необходимо выдрать из текста абсолют-
но лишний кусок, а Славка бросался грудью на его защиту и предлагал, на-
оборот, спорный эпизод расписать в самостоятельную сюжетную линию.
Вернулись мы в город поздно, да и то благодаря тому, что поймали на
трассе какой-то случайный заблудившийся автобус. Водитель взял с нас
трешку, а вез, как за червонец - с ветерком.
Я поднималась по музыкальной лестнице в мансарду, на ходу вынимая
ключи из сумки. Возле моей двери сидела чрезвычайно изящная кошка. Со-
вершенно черная, как грозовая полночь без единой звезды. Она кротко пос-
мотрела на меня изумрудными глазищами и приветственно мурлыкнула.
- Ты откуда взялось, прелестное создание? А у меня и молока-то нет,
угостить тебя нечем. И вообще, со мной ты с голоду пропадешь, я сама
обедаю через раз.
Кошка недружелюбно сузила глаза и неожиданно заявила сварливым то-
ном:
- Ну ты долго разговоры разговаривать будешь? Открывай скорее! Я
тут, на этих досках и пыльном половике полдня провела, кости ломит... -
Че-го? Это что еще за новости? - Нет, ну ты какая-то не очень сообрази-
тельная. Тебе обещали из Лицея помощницу? Ну вот... это я и есть;
Что ж это деется... конец света.
- Ну ладно, проходи. Только молока у меня все равно нет.
- И не надо, - равнодушно сказала кошка, пересту- пая порог. - Я ко-
фе больше люблю.
Пришлось варить ей кофе. Она лакала его прямо из чашки, когда напи-
ток остыл. Деликатно вытягивала грациозную шею, жмурилась, розовый язы-
чок так и мелькал.
- Слушай, зверик, я как-то не очень понимаю... - Это заметно.
- ...ты будешь мне помогать? Каким образом? Мурлыкать по вечерам и
греть ноги в стужу?
Кошка посмотрела на меня с отвращением и высказа- лась насчет антро-
поцентрического эгоизма весьма ядовито.
