ибо "даже очень дурной человек, если он вовремя одумается и оглянется
назад, способен увидеть брег спасения". Свой "брег спасения" наш герой
увидел, пройдя значительную часть своего жизненного пути, разочаровав-
шись в своих жизненных целях, осознав их ничтожность и призрачность.
Грехопадение и прозрение героя отражены в двух названиях романа. Пер-
вое из них ("Подстилка из плоти") намекает, с одной стороны, на путь
плотских утех, по которому следовал герой, а с другой - на откровение,
снизошедшее к нему в конце этого пути, своего рода - самопознание. Ведь
подстилка (путуань) - это метафорический образ созерцательной, очисти-
тельной деятельности, постижения Истины (в романе - это истина учения
чань). Праведник (святой инок, аскет), восседая на путуань, постигает
смысл бытия и все тайны жизни. Роман имеет еще одно название "Просветле-
ние, пришедшее с прозрением". В китайском тексте понятия "просветление"
и "прозрение" выражены, соответственно, иероглифами "чань" (буддийское
просветление, прозрение) и "цзюэ" - "прочувствование, осознание". Иначе
говоря, второе название подразумевает "осознанное прозрение", которое
приходит к человеку как некое веление судьбы. "Самопрозрение" и "самопо-
гибель"две разные и конечные точки воздаяния. Они венчают путь, одинако-
во, западных и восточных героев.
Но если изначальный финал пути героя сластолюбца, в общем, предопре-
делен (его поступки дурны и безнравственны, а потому требуют осуждения),
почему же столь прельстительно изображены картины его порочной жизни?
Почему автор (Ли Юй или другой автор) так образно и ярко изображает кар-
тины порока, с таким удовольствием и даже с упоением живописует картины
шокирующей чувственности? Порой кажется, что эротизм романов типа
"Цзинь, Пин, Мэй" или "Жоу путуань" и других словно самодовлеет в поэти-
ке этих произведений, заслоняет собой обычное описание жизни и нравов,
даже оттесняет на второй план религиозную концепцию конечного воздаяния
(заметим, кстати, что эротический характер сцен в произведениях анало-
гичного типа не чужд и западноевропейской литературе, включая произведе-
ния религиозного содержания - об этом интересно пишет А. Я. Гуревич в
цитированной книге о средневековой народной культуре). В китайском рома-
не Ли Юя в одной из начальных глав соблазнительно изображается сцена
обучения Юйсян правилам и искусству любви. Герой объясняет их на примере
"весенних картинок", содержание которых немедленно претворяется героями
в жизнь. Откровенным эротизмом наполнены сцены встречи Вэйяна с двумя
молоденькими сестрами, а потом с тремя родственницами. Весьма натуралис-
тически изображена сцена хирургического преображения героя и т.д. Таких
эпизодов немало в других произведениях. Подобной особенности можно дать
несколько объяснений, каждая из которых посвоему раскрывает внутренние
побуждения китайских авторов писать именно так, а не иначе и объясняет
содержание самих произведений.
Первое - это стремление через подчеркнутую эротику сцен показать
омерзительный характер самого порока-сластолюбия. Иначе говоря, речь
здесь идет о назидательной, этико-религиозной идее автора. В памятниках
западноевропейской и восточной (в том числе китайской) литературы даже
жизнь праведников наполнена "мерзостями блудодейства", дабы читатель
наглядно убедился в отвратительных свойствах этого греха, а главное, по-
нял бы неизбежность расплаты. Этот назидательный характер своего произ-
ведения стремился подчеркнуть и автор китайского романа. В конце первой
главы Ли Юй "...надеется, что читатель увидит в его сочинении слова на-
путствия, которые будто лечебной иглой кольнут его, и он сразу же заду-
мается над прочитанным. Он увидит в книге описание любовных связей -
"радостей за спальным пологом", словом, картины, которые близки к изоб-
ражению деяний непристойных. Однако, увидев перед собой все это, чита-
тель поймет, к чему ведут подобные поступки. Они послужат ему предосте-
режением в жизни". Одна из целей написания книги совершенно ясна, а от-
сюда становится более понятной одна из сторон ее "специфики". Но после
вышеприведенных слов Ли Юй делает такую многозначительную ремарку: "Если
бы автор написал эту книгу как-то иначе, ее никто не стал бы читать, и
она, наподобие оливы, оставила бы во рту горький привкус. Я же все изоб-
разил иначе, чтобы читатель проглотил ту оливу, но спрятанную в сладком
финике. Теперь олива уже не оставит неприятного привкуса". В этих сло-
вах, намекающих на характер изображения действительности, сказано нечто
важное, к чему мы вернемся немного позднее.
Вторая особенность подобного изображения в произведениях этого типа
объясняется одной специфической чертой культуры той поры. Читатель рома-
на, конечно, обращает внимание на то, что в нем часто говорится о "пес-
товании жизни" ("ян-шэн"), о "пестовании сердца" ("ян-синь") и т.п., то
есть о понятиях, связанных с психофизиологическими и гигиеническими уче-
ниями того времени. В основе их, как правило, лежат даосские представле-
ния о связи и взаимоотношениях человека и природы, о роли первостихий и
первоэлементов в организме человека, об их отражении в человеческом по-
ведении, о взаимоотношении полов и характере регуляции человеческих свя-
зей и т.д. Суть "ян-шэн" и "ян-синь" как важных частей или сторон само-
регуляционной деятельности человека (а Ли Юй посвятил ей многие страницы
специального эссеисторического труда: "Случайное пристанище для праздных
дум") состоит в умении человека поддержать свой "дух" (или "изначальный
дух") как первооснову своей жизни и его долголетия. "Сохранение первоз-
данного духа" и "укрепление корней" - одно из главных условий нормально-
го развития человеческого организма, о чем неоднократно говорится в ро-
мане и в его комментариях. В рамках этого учения очень важно установить
гармонию между человеком и окружением во всех его видах, добиться равно-
весия всех первоэлементов в организме, создать гармоническое единство
его наиглавнейших сил и, прежде всего, первостихий - инь и ян (темного и
светлого начал). Кстати, именно поэтому автор так настороженно, если не
сказать больше, относится ко всякого рода отклонениям от гармонического
развития человека. Не случайно, к примеру, что автор с сарказмом говорит
о евнухах, "рано состарившихся и немощных", так как они являют собой
пример отклонения от жизненной нормы.
Среди всех этих проблем важнейшую роль играет взаимоотношение полов,
включая половую практику (виды сексуальной практики, необходимые сна-
добья, призванные установить гармонию между стихиями инь и ян и т.д.).
Уже в первой главе автор, сетуя на то, что медицинские книги не уделяют
должного внимания проблеме интимных отношений между мужчиной и женщиной
(всего, что с нею связано), пишет: "Словом, мнения на сей счет, как мы
видим, бытуют самые разные. Одни говорят, что утехи полезны, так как ук-
репляют здоровье; другие твердят, что ониде несут один лишь вред. Если
прибегнуть к сравнению (не забыв, понятно, жизненный опыт), то можно
сказать так: любовные утехи весьма и весьма полезны для человеческого
организма, ибо играют роль своеобразных целебных снадобий вроде женьшеня
и растения аконит, которые, как вам известно, используются при соитии.
Не следует забывать и о том, что аконит и женьшень, как и другие подоб-
ные лекарства, являющиеся укрепляющим средством, приносят пользу лишь
тогда, когда их употребляют немного и длительное время". И далее автор
прибегает к чисто медицинскому совету: "Помните, что они все-таки зелья,
а не обычная пища. Если вы станете пожирать их без меры или не вовремя,
они принесут огромный вред организму. Такой же вредоносной может ока-
заться и телесная связь с женщиной. Однако, если прибегать к ней дли-
тельное время и пользоваться ею равномерно, она непременно явит свои
достоинства, ибо стихии инь и ян в этом случае как бы взаимно дополняют
друг друга". И еще одно признание литератора: "Вот почему людям следует
твердо усвоить, что к плотским утехам надо относиться как к лечебному
снадобью, то есть употреблять его не слишком часто, но и не слишком ред-
ко, не гнушаться им, но и не пресыщаться. Еще до соития надобно помнить,
что соитие есть лекарство, а вовсе не яд... Если все люди будут помнить
об этом и сообразно поступать, то стихии инь и ян не понесут никакого
ущерба!" Мы привели эти несколько пассажей, чтобы подчеркнуть, что проб-
лема секса в Китае имела философский и медицинский подтекст, охватывая
гигиену половой жизни. И эту особенность нельзя сбрасывать со счетов,
ибо она занимала в культурной и духовной жизни человека не менее важное
место, чем, скажем, дыхательная гимнастика или боевое искусство (ушу) -
отнюдь не только виды физкультуры, но и формы духовного бытия.
Можно сказать и о третьей черте эротического изображения в произведе-
ниях литературы - черте чисто житейской, объясняющейся особенностями са-
мого бытия, нравом того времени (о чем мы отчасти немного сказали). Ки-
тайский автор прибегал к эротическому изображению картин действительнос-
ти, так как хотел сказать, что чувственность, эротика в литературном
произведении имеют такое же право на существование, как, скажем, цело-
мудрие или аскеза, ибо они существуют в самой жизни, являются продуктами
бытия и составной его частью. Поэтому появление соответствующих сцен в
памятниках литературы объясняется вовсе не порочными наклонностями авто-
ра (как это любили писать конфуцианские ригористы или блюстители религи-
озных догм), а тем, что таковы человеческие нравы. В высоких сферах об-
щества подобные произведения были запрещены (чисто номинально, однако
существует множество исторических свидетельств о том, что представители
даже чиновной и ученой элиты от руки переписывали подобные произведения
или платили за рукописи и ксилографы бешеные деньги), но зато среди го-
родских слоев они пользовались огромной популярностью и вовсе не из-за
их чувственного содержания, а потому, что характер изображения (включая
эротику) был понятен широким слоям. Эти произведения пользовались огром-
ным коммерческим спросом. Вспомним слова Ли Юя об оливе и финике - ведь
они говорят именно об этой специфике данной литературы. Оливу вкладывают
в сладкий финик для того, чтобы человек с удовольствием съел и то, и
другое, однако "вкус" читателя все-таки ориентирован больше на сладкий
финик. Автор в своем романе отразил эту особенность читательского, об-
щественного вкуса и, конечно, общественных привычек и морали,
Наш краткий очерк о китайском Дон Жуане, сластолюбце Вэйяне, герое
романа "Подстилка из плоти" мы закончим словами о его издателе Ли Юе
(1611-1679 гг. или 1680 г.) - талантливом драматурге и теоретике театра,
известном прозаике и эссеисте, своеобразном философе, правда, не сумев-
шем создать самостоятельную философскую систему. Надо заметить, что ав-
торство романа - это одна из загадок творчества выдающегося литератора,
которая до сих пор полностью не разрешена, так как нет документальных
подтверждений принадлежности данного произведения перу Ли Юя. И все же
существует множество косвенных свидетельств (это - тема для особого раз-
говора), которые говорят о причастности к нему Ли Юя. Отпрыск обеспечен-
ных родителей, но потерявший почти все в годы гибели империи Мин (в се-
редине XVII в.); всегда стремившийся к ученой и чиновной карьере, но ус-
певший сдать экзамены лишь на первую ученую степень сюцая; страстно ис-
кавший литературного признания, но подвергшийся поношениям со стороны
ортодоксов; хотевший добиться общественной славы, но вынужденный до-
вольствоваться нереспектабельной профессией полудраматурга, полуактера,
полуписателя - таков был Ли Юй, в жизни которого отразились метания и
