инерции. Хотел чего-то другого. А сейчас сам не знаю - чего я хочу. Знаю только
одно - погибну от пули... своей или чужой".
Мне становится жалко Андрея. В дверь вошел мужчина в полном расцвете жизненных
сил, уверенно смотрящий вперед и казалось бы достигший своей цели в жизни.
Теперь же в его голосе звучали нотки обреченности. Спокойствие, с каким он
произносил эти слова, только усиливали впечатление.
"Но ведь ты тоже инженер", - говорю я. - "К тому же ты член партии, заслуженный
герой войны. Можешь переключиться на старое."
"Это исключено," - отвечает Андрей. - Из органов МВД нет пути назад. Даже для
нас самих нет. Много ты встречал таких людей? Раньше работа в ЧК по анкетным
данным была положительным фактором. Теперь мы прогрессировали также в этой
области. Вопрос рассматривается из обратного, ab adversum - как говорил
профессор Лузин. Теперь тебя спрашивают: "А почему Вы ушли из органов МВД?"
Теперь это не заслуга, а преступление - дезертирство с самого ответственного
участка коммунистического фронта. Меня никогда не отпустят, разве что сам попаду
за решетку."
"Потом кто однажды попробовал вкус власти, чувства силы над людьми - тому трудно
ловить бабочек и разводить герань на окнах," - говорит Андрей с нехорошей
усмешкой - "Это пикантное блюдо. Это блюдо отрывают от человека вместе с
головой." Снова в словах Андрея звучит двойственность его дикой души.
Однажды я встретил в прифронтовом госпитале солдата штрафной роты. До войны он
был авиаинженером. Когда он был призван в Армию, то его как партийца направили
работать в органы НКВД. Он попал в секретную часть Центрального
Аэрогидродинамического Института ЦАГИ в Москве. В то время в ЦАГИ производились
особо секретные работы по конструированию высотных самолетов с
турбокомпрессорами.
Никто из москвичей не подозревал, что почти всю войну изо дня в день над Москвой
висел в воздухе одинокий немецкий самолет Хеншель. Он кружил над Москвой на
огромной высоте и был невидим для невооруженного глаза. Только посвященные в эту
тайну специалисты понимали значение белых зигзагообразных полос, медленно
расплывавшихся в небе, - это был морозный след, оставляемый таинственным
самолетом. Самолет никогда не бомбил, он только производил аэрофотосъемку с
помощью инфракрасной камеры. Иметь регулярные аэро-фотоснимки московского ж.-д.
узла, через который проходил основной поток грузов с востока на запад, было
чрезвычайно важно для немцев. Инфракрасная камера позволяла даже ночную съемку в
темноте. Самолет-призрак висел над Москвой день и ночь. Когда он улетал - на
смену прилетал другой. Это действовало на нервы Кремлю.
Когда советские истребители, поднявшись выше десяти километров, задыхаясь,
судорожно карабкались вверх, Хеншель спокойно забирался еще выше, делал вираж,
это означало, что он еще не дос тиг своего потолка - и обстреливал ЯК-и и МИГ-и
(типы советских истребителей) из турельного пулемета. Обычно же он не удостаивал
их этой честью, просто посмеиваясь с недоступной высоты над беспомощными
советскими истребителями.
ЦАГИ было дано специальное поручение Совета Обороны - спешно разработать методы
борьбы с высотными самолетами. Новоиспеченному лейтенанту НКВД, бывшему
авиаинженеру, была поручена почетная задача внутреннего контроля за работой
ЦАГИ. По даваемому из Главного Управления НКВД плану он был обязан ежемесячно
сдавать в НКВД определенный процент шпионов и диверсантов. План был твердый,
каждый месяц столько то процентов шпионов, столько то диверсантов и прочих
врагов народа. Иногда давался спешный заказ на десять "шпионов" - фрезеровщиков
VI-го разряда или пять "вредителей" - лаборантов - металлургов. В зависимости от
внутренних потребностей НКВД, - где-то на спецстройку НКВД требовались люди
таких специальностей.
После нескольких месяцев работы нервы лейтенанта НКВД не выдержали. Не будучи
хорошо знаком с порядками в НКВД, он подал рапорт с просьбой перевести его на
другую работу. На другой день он был отправлен рядовым солдатом в штрафную роту.
Встретились мы с ним в госпитале, где он лежал после ампутации обеих ног.
Да, Андрею не уйти из МВД.
"Где сейчас Галина?" - неожиданно спрашивает он.
"Где-то в Москве," - отвечаю я.
"Теперь у меня единственная надежда," - оговорит Андрей задумчиво. - "Может быть
если я встречусь с Галиной..."
В это время раздается звонок в дверь. Я иду открывать и возвращаюсь с Михаилом
Зыковым, который живет неподалеку от меня. Зыков сопровождает свое появление
обычной тирадой: "Шел мимо, вижу у тебя свет горит, дай думаю заcк..."
Он замечает сидящего в глубине комнаты Андрея и обрывает свою речь на полуслове.
Лица Андрея не видно в полутьме, яркий свет настольной лампы под абажуром
освещает только синие с золотом погоны МВД и густо украшенную орденскими лентами
грудь кителя. Михаил Зыков здоровается с Андреем, тот не поднимаясь с Кресла
отвечает ему молчаливым кивком головы. Зыков чувствует, что попал некстати. С
майором МВД нельзя разговаривать так запросто, как с другими. Потом неизвестно
по какому поводу он здесь, может быть это визит служебного характера. В таких
случаях лучше всего незаметно испариться. К тому же молчаливый майор не
проявляет особой охоты завязывать новое знакомство.
Отказавшись от предложенного мною стула, Зыков говорит: "Ну, я наверное побегу
дальше. Посмотрю, что в клубе делается".
Он исчезает так же внезапно, как и появляется. Завтра на работе он безусловно
разгласит, что я в приятельских отношениях с МВД, определенно приукрасит факты.
Мои акции в официальных кругах СВА пойдут в гору - близкое знакомство с МВД
что-то да значит.
Андрей сидит некоторое время молча, потом поднимается и говорит: "Ну, пора и мне
домой. Если будешь когда в Потсдаме - заезжай ко мне."
Глава 11. КОРОЛЬ АТОМ
1.
"Сименс в Арнштадте - это Ваше предприятие?"
"Да."
"Прочтите!"
Начальник Управления Промышленности протягивает мне украшенную красной
поперечной полосой секретную депешу-шифровку. В депеше значится: "Обнаружены
электронные измерительные приборы неизвестного назначения. Предполагаю атомные
исследования. Жду инструкций. Васильев."
Полковник Васильев - это уполномоченный СВА на заводах Сименса в Арнштадте и
одновременно директор советского Научно-исследовательского Института
Телевидения, работающего на базе этих заводов. Васильев достаточно опытный и
серьезный человек. Если он упоминает слово "атом", то значит для этого есть
основания.
Я держу депешу в руках и жду что скажет Александров.
"Нам нужно послать туда человека. Поскольку завод Ваш, лучше всего если поедете
Вы," - предлагает он.
"Хорошо было бы взять еще кого-нибудь из Отдела Науки и Техники," - говорю я.
Через полчаса заместитель начальника Отдела Науки и Технита, майор Попов, и я
выезжаем из Карлсхорста в Тюрингию. После нескольких часов езды мы в Арнштадте.
Несмотря на то, что стрелка часов близится к полуночи, мы немедленно
отправляемся на квартиру к полковнику Васильеву, который живет в домике как раз
напротив завода. Васильев, предупрежденный по телефону, ожидает нас со своим
помощником.
"Что за открытие Вы здесь сделали, тов. полковник?" - спрашивает майор Попов.
"Пойдемте сразу на завод. Посмотрите сами," - говорит Васильев, приглашая нас
следовать за ним.
Освещая дорогу карманными фонарями, мы идем в темноте между фабричными
корпусами. Нас сопровождает начальник караула. В самом конце фабричного двора,
там где помещаются склады сырья и кладовые готовой продукции, нас останавливает
окрик часового. Внутри здания у опечатанной сургучом двери мы натыкаемся на
второго часового с автоматом.
Вскрыв печати, мы входим в огромный пакхауз, загроможденный полусобранными
магнитными станциями, щитами управления и исковерканной военной
радиоаппаратурой. Неоконченная военная продукция, ржавеющая на складах.
Характерная картина на всех немецких заводах после капитуляции.
Полковник Васильев останавливается у лежащих на стапелях длинных деревянных
ящиков. Тщательно упакованные в распорках и амортизационных креплениях, в ящиках
поблескивают огромные стеклянные приборы с шарообразными расширениями в средней
части. По виду они несколько напоминают обычные катодные трубки осциллографа, но
во много раз превосходят их размерами. Не трудно догадаться что загадочные
приборы предназначены для целей электрических измерений. Судя по изоляции, они
должны быть рассчитаны на колоссальные напряжения. Такие напряжения и магнитные
поля применяются в циклотронах при опытах над расщеплением атомного ядра.
На одном из приборов имеются специальные приспособления для снятия фотограммы
процесса. Что за чудовищные электромагнитные поля должен регистрировать этот
прибор? Судя по конструкции приборы рассчитаны не на длительную, а на ударную
нагрузку. Разряд циклотрона?
На ящиках стоят предостерегающие надписи: "Vorsicht! Glas" Напрасно мы
осматриваем ящики в поисках отправителя и места назначения. Вместо этого
виднеются только ряды черных ничего не говорящих цифр и букв.
"Откуда эти вещи сюда попали?" - спрашиваю я полковника Васильева. - "Ведь на
Вашем заводе их изготовить не могли".
Полковник только пожимает плечами.
Утром следующего дня мы проводим официальное следствие. В кабинет Васильева, по
очереди вызывают всех, кто может иметь какое-либо отношение к загадочным ящикам
в пакхаузе. Опросу подвергаются все, начиная от кладовщиков и кончая
техническими директорами производства. Кладовщики ничего не знают, т. к. ящики
не вскрывались с момента их поступления в склад. Технические руководители
подтверждают, что данная аппаратура в Арнштадте не изготовлялась, а была
прислана из Берлина вместе с другим эвакуированным оборудованием основных
предприятий Телефункена и Сименса. Мы убеждаемся что они даже не знают точно о
какой аппаратуре идет речь. Со своей стороны, мы никому не высказываем наших
предположений.
Не замешивая в это дело СВА Тюрингии, мы даем шифровку в Карлсхорст, прося
помощи со стороны специалистов Особой Группы. Особая Группа - это высшая в
Германии советская инстанция по делам научных изысканий, входящая в Отдел Науки
и Техники МВД в Потсдаме. В случае необходимости они имеют возможность
моментального контакта со всеми научно-исследовательскими Институтами СССР.
В ожидании прибытия специалистов Особой Группы мы подводим результаты и
обсуждаем дальнейшие возможности.
То что загадочная аппаратура оказалась на складах Сименса не представляет собой
ничего особенного. В последний год войны крупные немецкие предприятия, как
правило, эвакуировали производство, создавали филиалы и склады в безопасных от
авианалетов районах. Непосредственно перед капитуляцией наиболее ценное
оборудование и сырье вывозилось в тайные склады в самых заброшенных уголках
Германии. Мы нередко наталкивались на заманчивые сюрпризы в самых неожиданных
местах.
Нам важно установить, кто заказывал эту аппаратуру и для кого она
предназначалась. Самый легкий путь к этому - узнать, где эта аппаратура
изготовлялась. Такого рода заказ под силу только довольно ограниченному числу
германских предприятий. Основной комплекс подобного рода предприятий находится в
Сименсштадте в английском секторе Берлина. Это вне пределов нашей досягаемости.
Во всяком случае, официально. Зато совсем рядом находится завод Телефункена в
Эрфурте, где изготовляются крупные генераторные лампы для радиостанций.
Телефункен-Эрфурт в состоянии выполнить подобный заказ. Кроме того технические
директора в Эрфурте имеют постоянные деловые связи с Сименсштадтом и хорошо
осведомлены о всем, что происходит на других предприятиях концерна Телефункен.
Там мы должны попытаться найти нити, ведущие к таинственной аппаратуре на
складах Сименса.
Мы решаем, что полковник Васильев останется в Арнштадте ожидать прибытия
специалистов из Особой Группы, а майор Попов и я тем временем съездим в Эрфурт
на завод Телефункен.
Предупрежденные по телефону, контрольные офицеры СВА на Телефункене,
подполковник Евтихов и лейтенант Новиков, ожидают нас в кабинете директора.
