Солнце поразит своим гневом этот маленький мир.
Предупреждение было кстати. Тетерь Шеррард мог довольно
точно определить, в какой точке появится Солнце: и
астронавт медленно, неуклюже перебирая обломками
металлических рук, отполз туда, где глыба сулила ему лучшую
тень. Едва он спрятался, как Солнце зверем набросилось на
скалу, все вокруг словно взорвалось светом.
Шеррард поспешил перекрыть смотровое окошко темными
фильтрами, чтобы защитить глаза. За пределами широкой тени,
которую глыба отбрасывала на поверхность астероида, будто
разверзлась раскаленная топка. Беспощадное сияние высветило
каждую мелочь в окружающей пустыне. Никаких полутонов -
слепящая белизна и кромешный мрак. Ямы и трещины напоминали
чернильные лужи, а выступы точно объяло пламя, хотя с начала
восхода прошла всего одна минута.
Неудивительно, что палящий зной миллиарды раз
повторявшегося лета выжег из камня весь газ до последнего
пузырька, превратив Икар в космическую головешку. "Что
заставляет человека, - горько спросил себя Шеррард, - ценой
таких затрат и риска пересекать межзвездные пучины ради
того, чтобы попасть во вращающуюся гору шлака?" Он знал
ответ: то самое, что некогда побуждало людей отправляться к
полюсам, штурмовать Эверест, проникать в самые глухие уголки
Земли. Приключения заставляли сердце биться чаще, открытая
окрыляли душу. Эх, много ли радости в этом сознании теперь,
когда он вот-вот будет, точно окорок, поджарен на вертеле
Икара.
Первое дыхание зноя коснулось его лица. Глыба, подле
которой лежал Колин Шеррард, заслоняла его от прямых
солнечных лучей, но прозрачный пластик шлема пропускал
тепло, отражаемое скалами. Чем выше Солнце, тем сильнее
будет жар... И выходит, у него в запасе меньше времени, чем
он думал.
Тупое отчаяние вытеснило страх; Шеррард решил - если
хватит выдержки, - дождаться, корда солнечный свет падет на
него. Как только термоизоляция космокара сдаст в неравном
поединке - пробить отверстие в корпусе, выпустить воздух в
межзвездный вакуум...
А пока можно еще поразмышлять несколько минут, прежде чем
тень от глыбы растает под натиском света. Астронавт не стал
насиловать мысли, дал им полную волю. Странно, он сейчас
умрет лишь потому, что в сороковых годах, задолго до его
рождения, кто-то из сотрудников Паломарской обсерватории
высмотрел на фотопластинке пятнышко света; открыл и метко
назвал астероид именем юноши, который взлетел слишком близко
к Солнцу...
Быть может, вот тут, на вздувшейся волдырями равнине,
когда-нибудь воздвигнут памятник. Интересно, что они
напишут? "Здесь погиб во имя науки инженер- астронавт Колин
Шеррард". Это про него-то, который не понимал и половины
того, над чем корпели ученые!
А впрочем, они и его заразили своей страстью. Шеррард
вспомнил случай, когда геологи, очистив обугленную корку
астероида, обнажили и отполировали металлическую
поверхность. И глазам их предстал странный узор, линии и
черточки, вроде абстрактной живописи декадентов, которые
вошли в моду после Пикассо. Но это были осмысленные линии:
они запечатлели историю Икара, и геологи сумели ее прочесть.
От ученых Шеррард узнал, что железокаменная глыба астероида
не всегда одиноко парила в космосе. Некогда, в очень
далеком прошлом, она испытала чудовищное давление, а это
могло означать лишь одно: миллиарды лет назад Икар был
частью огромного космического тела, быть может, планеты,
подобной Земле. Почему-то планета взорвалась; Икар и тысячи
других астероидов - осколки этого космического взрыва.
Даже сейчас, когда к нему подползала раскаленная полоса,
Шеррард с волнением думал о том, что лежит на ядре погибшего
мира, в котором, возможно, существовала органическая жизнь.
Следовательно, его дух не один будет витать над Икаром; все-
таки утешение.
Шлем затуманился. Ясно: охлаждение сдает. А честно
послужило - даже сейчас, когда камни в нескольких метрах от
него накалены докрасна, температура внутри капсулы вполне
терпима. Конец охлаждающей установки будет и его концом.
Шеррард протянул руку к красному рычагу, который должен
был лишить Солнце добычи. Но прежде чем нажать рычаг,
хотелось в последний раз посмотреть на Землю. Он осторожно
сдвинул фильтры так, чтобы они, по-прежнему защищая глаза от
слепящих скал, не мешали глядеть на небо.
Звезды заметно поблекли, бессильные состязаться с сиянием
короны. А как раз над глыбой - его ненадежным щитом -
вздымался язык алого пламени, грозно указующий перст самого
Солнца.
Последние секунды на исходе...
Вон Земля, вон Луна... Прощайте... Прощайте, друзья и
близкие.
Солнечные лучи лизнули край космокара, и первое
прикосновение огня заставило Шеррарда непроизвольно поджать
ноги. Нелепое и бесполезное движение.
Но что это? В небе над ним, затмевая звезды, вспыхнул
яркий свет. На огромной высоте парило, отражая солнечные
лучи, исполинское зеркало. Вздор, этого не может быть.
Галлюцинация, только и всего, пора кончать. Пот катил с
него градом, через несколько секунд космокар превратится в
печь, больше ждать невозможно.
Напрягая последние силы, Шеррард нажал рычаг аварийного
люка, готовый встретить смерть.
Рычаг не поддался. Астронавт снова и снова нажимал
рукоятку, но ее безнадежно заело. А он-то надеялся на
легкую смерть, мгновенный милосердный конец...
Вдруг, осознав весь ужас своего положения, Колин Шеррард
потерял власть над собой и закричал, словно зверь в западне.
Услышав тихий, но вполне отчетливый голос капитана
Маклеллана, Шеррард сразу понял, что это новая галлюцинация.
Все-таки чувство дисциплины и остатки самообладания
заставили его взять себя в руки; стиснув зубы, астронавт
слушал знакомый строгий голос.
- Шеррард! Держитесь! Мы вас запеленговали, только
продолжайте кричать!
- Слышу! - завопил он. - Ради бога, поторопитесь! Я
горю!
Рассудок еще не совсем покинул его, и он понял, что
произошло. Пеньки обломанных антенн, излучали в эфир
слабенький сигнал, и спасатели услышали его крик, а раз он
слышит их, значит, они совсем близко! Эта мысль придала ему
сил.
Колин Шеррард напряг зрение, пытаясь сквозь туманный
пластик разглядеть странное зеркало в небесах. Вот оно! И
тут он сообразил, что обманчивость перспективы в космосе
сбила его с толку. Зеркало не было исполинским и не парило
на огромной высоте. Оно висело как раз над ним, быстро
снижаясь.
Он еще продолжал кричать, когда зеркало заслонило собой
лик восходящего Солнца и накрыло его благословенной тенью.
Словно прохладный ветер из самого сердца зимы, пролетев
многие километры над снегом и льдом, дохнул на него. Вблизи
Шеррард сразу определил, что роль зеркала играл большой
термоэкран из металлической фольги, поспешно снятый с
какого-нибудь прибора. Тень от экрана позволила товарищам
искать его, не боясь смертоносных лучей.
Держа одной парой рук экран, над глыбой парил двухместный
космокар, две руки протянулись за Шеррардом. И хотя зной
еще туманил голову и шлем, астронавт различил обращенное
вниз встревоженное лицо капитана Маклеллана.
Так Колин Шеррард узнал, что значит родиться на свет.
Конечно, ведь он все равно что заново родился! Предельно
измученный, он не ощущал благодарности - это чувство придет
потом, - но, отрываясь от раскаленного ложа, астронавт
отыскал глазами яркий кружок Земли.
- Я здесь, - тихо произнес он. - Я возвращаюсь!
Он возвращался, заранее предвкушая, как будет радоваться
всем прелестям мира, который считал утраченным навсегда.
Впрочем, нет, не всем.
Он больше никогда не сможет радоваться лету.
Артур Кларк
Из солнечного чрева
Перевод Л. Жданова
Если вы жили только на Земле, вы не видели Солнца.
Конечно, мы смотрели на него не прямо, а через мощные
фильтры, которые умеряли его яркость, делая ее терпимой для
глаз. Солнце неизменно висело над низкими зазубренными
утесами к западу от обсерватории, не восходя и не заходя,
лишь описывая небольшой круг на небе за год, который в нашем
маленьком мире длился восемьдесят восемь земных дней. Не
совсем верно говорить о Меркурии, что он всегда обращен к
Солнцу одной стороной: планета чуть покачивается на своей
оси, поэтому есть узкий сумеречный пояс, где применимы такие
обычные земные понятия, как утренняя и вечерняя заря.
Мы находились на краю сумеречной области; можно было
воспользоваться прохладными тенями и вместе с тем постоянно
наблюдать Солнце, парящее над утесами. Круглосуточная
работа для пяти десятков астрономов и иных научных
сотрудников; лет через сто мы, возможно, будем кое-что знать
о небольшой звезде, давшей Земле жизнь.
Не было той области солнечного излучения, исследованию
которой не посвятил бы свою жизнь кто-нибудь из сотрудников
обсерватории; и уж следили мы, как коршуны. От
рентгеновских лучей до самых длинных радиоволн - на всех
частотах мы расставили свои ловушки и калканы; стоило Солнцу
придумать что-нибудь новое - мы уж тут как тут. Так мы
полагали...
Пылающее сердце Солнца пульсирует в медленном,
одиннадцатилетнем ритме, и как раз приближалась вершина
цикла. Два пятна, чуть ли не самые крупные, какие
когда-либо наблюдались (одно из них - достаточно большое,
чтобы поглотить сто земных шаров), проплыли вдоль солнечного
диска, словно исполинские черные воронки, уходящие далеко в
глубь беспокойных верхних слоев звезды. Разумеется, черными
они казались только рядом с окружающим их ослепительным
сиянием; даже их темные, прохладные ядра жарче и ярче
вольтовой дуги. Мы как раз проследили, как второе пятно
исчезло за краем диска (интересно, уцелеет ли оно, появится
ли вновь - через две недели), и вдруг на экваторе выросла
шапка взрыва!
Сперва зрелище было не особенно эффектное, потому что
выброс произошел как раз в середине солнечного диска.
Случись он возле края, с проекцией на космос, картина,
наверно, была бы потрясающая.
Представьте себе одновременный взрыв миллиона водородных
бомб. Не можете? Никто не может. И однако же нечто в этом
роде видели мы. Прямо к нам из вращающегося солнечного
экватора со скоростью сотен миль в секунду мчалось
выброшенное взрывом вещество. Сперва - узкой струей, однако
края струи быстро превратились в бахрому под действием
противоборствующих ей магнитных и гравитационных сил. Но
ядро летело дальше, и вскоре стало очевидно, что оно совсем
оторвалось от Солнца и устремилось в космос, причем мы - его
ближайшая мишень.
Хотя такое случалось уже не раз, мы всегда одинаково
волновались. Ведь можно будет поймать толику солнечного
вещества летящего с гигантским облаком ионизированного газа.
Опасности никакой: пока вещество достигнет нас, оно
окажется слишком разреженным, вреда не причинит. Больше
того, нужны очень чувствительные приборы, чтобы вообще его
обнаружить.
Одним из таких приборов был радар обсерватории; он
постоянно нащупывал невидимые ионизированные слои на
миллионы миль опоясавшие Солнце. Это была моя работа. И
как только появилась надежда выделить на фоне Солнца
надвигающееся облако, я направил на него свое гигантское
"радиозеркало".
Вот он, отчетливо виден на "дальнобойном" экране -
огромный лучезарный остров, удаляющийся от Солнца со
скоростью сотен миль в секунду. Пока не видно никаких
подробностей, уж слишком далеко. Волны радара не одну
минуту тратили на то, чтобы проделать путь в оба конца и
доставить информацию на мой экран. Несмотря на скорость -
около миллиона миль в час, - вырвавшийся протуберанец лишь
через двое суток достигнет орбиты Меркурия и умчится дальше,
к другим планетам. Но ни Венера, ни Земля не отметят его
прохождения, так как он пролетит в стороне от них.
Шли часы. Солнце утихомирилось после непостижимой
конвульсии, которая безвозвратно извергла столько миллионов
тонн материи в межпланетное пространство. А вскоре медленно
извивающееся и вращающееся облако размером в сто раз больше
Земли окажется достаточно близко, чтобы радар показал нам
его строение.
Сколько лет я здесь работаю, а до сих пор не могу без
