мозгу человека. Запоминающее устройство еще действует, но
вычислитель никуда не годится. Он просто делает винегрет из
поступающих в него чисел.
- Что же будет? - спросил Пикетт.
- Всем нам крышка, - просто ответил Мартине. - Без
вычислительной машины мы пропали. Не сможем рассчитать
орбиту для возвращения на Землю. Чтобы с карандашом и
бумагой сделать все вычисления, понадобилась бы целая армия
математиков, да и то ушла бы не одна неделя.
- Но это смехотворно! Корабль в полном порядке,
продовольствия и горючего вдоволь, а вы говорите, что мы
погибнем из-за каких-то пустяковых расчетов.
- Пустяковых расчетов? - К Мартинсу даже вернулась
частица прежней энергии, - Выйти из кометы на орбиту,
ведущую к Земле, - это же серьезный маневр, нужно около ста
тысяч вычислительных операций. Даже машина тратит на это
несколько минут.
Пикетт не был математиком, но достаточно разбирался в
астронавтике, чтобы понять, в чем дело. На корабль, летящий
в космосе, действует множество небесных тел. Главная сила,
которая определяет его движение, - притяжение Солнца, прочно
удерживающее все планеты на их орбитах. Но и планеты тянут
корабль в разные стороны, конечно, намного слабее. Учесть
соперничающие силы, а главное, использовать их, чтобы
достичь желанной цели, - пусть до нее не один десяток
миллионов миль, - задача головоломная. Пикетт понимал
отчаяние Мартинса: ни один человек не может работать без
необходимого в его деле инструмента, и нет дела, для
которого требовался бы более хитроумный инструмент.
Даже после того, как начальник экспедиции объявил всем о
поломке и состоялось чрезвычайное совещание, прошел не один
час, пока люди уразумели, что их ожидает. До рокового конца
было еще много месяцев, и он казался просто нереальным. Им
грозила смертная казнь, но исполнение приговора
откладывалось. К тому же за иллюминаторами по-прежнему была
великолепная картина.
Сквозь облако пылающей мглы - это облако станет вечным
небесным памятником погибшей экспедиции - они видели могучий
маяк Юпитера, ярче любой звезды. Что же, если остальные
предпочтут покончить с собой сразу, кто-то из экипажа,
возможно, еще доживет до встречи с самым рослым из детей
Солнца. "Стоит ли прожить несколько лишних недель, -
спрашивал себя Пикетт, - чтобы воочию увидеть картину,
которую первым в свой самодельный телескоп наблюдал Галилей
четыре столетия назад: спутников Юпитера, снующих
взад-вперед, будто шарики на невидимой проволоке?"
Шарики на проволоке. Вдруг из подсознания Джорджа
вырвалось полузабытое воспоминание детства. Видимо, оно уже
несколько дней зрело - и вот наконец проклюнулось.
- Нет! - крикнул он. - Чепуха! Меня поднимут на смех!
"Ну и что же? - возразила другая половина его сознания. -
Тебе нечего терять, и по крайней мере каждый будет занят
своим делом, а не думать о продовольствии и кислороде".
Искра надежды лучше, чем безнадежность". Джордж Пикетт
перестал крутить свой магнитофон; уныние как рукой сняло.
Он отстегнул эластичный пояс, встал с кресла и пошел на
склад искать нужные материалы.
- Такие шутки, - сказал три дня спустя доктор Мартинс, -
до меня не доходят.
И он презрительно посмотрел на самоделку из дерева и
проволоки, которую держал в руке Пикетт.
- Я знал, что вы так скажете, - миролюбиво ответил
журналист. - Но сперва послушайте меня. Моя бабушка была
японка, и в детстве я слышал от нее историю, которую
вспомнил только теперь, несколько дней назад. Кажется, это
может нас спасти. После второй мировой войны устроили
однажды соревнование - в быстроте счета состязались
американец, вооруженный электрическим арифмометром, и японец
с абаком вроде этого. Победил абак.
- Плохой был арифмометр или оператор никудышный.
- Нарочно отобрали лучшего во всех вооруженных силах США.
Но не будем спорить. Проведем испытание, назовите два
трехзначных числа для умножения.
- Ну... 856 на 457.
Пальцы Пикетта забегали по шарикам, молниеносно гоняя их
по проволокам. Всего проволок было двенадцать, это
позволяло производить действия над любыми числами от единицы
до 999999999999 или, разбив абак на секции, одновременно
делать несколько вычислений.
- 374072, - ответил Пикетт почти мгновенно. - А теперь
посмотрим, как вы управитесь с помощью карандаша и бумаги.
Прошло около минуты, наконец Мартинс, который, как и
большинство математиков, был не в ладах с арифметикой,
крикнул:
- 375072!
Проверка тотчас показала, что Мартинс ошибся, хотя
умножал в три раза дольше, чем Пикетт.
Удивление, ревность, интерес смешались на лице астронома.
- Кто вас научил этому фокусу? - спросил он. - Я думал,
на такой штуке можно только складывать и вычитать.
- А что такое умножение, если не многократное сложение?
Я семь раз сложил 856 в ряду единиц, три раза - в ряду
десятков, четыре раза - в ряду сотен. То же самое делаете
вы на бумаге. Конечно, есть приемы для ускорения, но если
вам показалось, что я считаю быстро, посмотрели бы вы на
брата моей бабушки. Он служил в банке в Иокогаме. Как
пойдет щелкать - пальцев не видно. Он меня кое- чему
научил, да ведь с тех пор больше двадцати лет прошло. Я еще
только два дня упражняюсь, пока считаю медленно. И все-таки
надеюсь, что мне удалось хоть немного убедить вас.
- Еще бы! Я просто поражен. Вы и делить можете так же
быстро?
- Почти, надо только руку набить.
Мартинс взял абак, погонял шарики взад-вперед. Потом
вздохнул.
- Гениально. Но нас это не выручит, даже если бы на нем
можно было считать вдесятеро быстрее, чем на бумаге. Машина
в миллион раз эффективнее.
- Я подумал об этом, - ответил Пикетт, теряя
самообладание. (Этот Мартине рохля какой-то, нет у него
воли к борьбе. Хоть бы задумался, как управлялись астрономы
сто лет назад, когда не было никаких счетных машин!) - Вот
что я предлагаю, - а вы скажите, если я ошибаюсь...
Он обстоятельно, не торопясь, изложил во всех
подробностях свой план. Слушая его, Мартинс заметно
воспрянул духом и даже рассмеялся; впервые за много дней
Пикетт слышал смех на борту "Челенджера".
- Вижу лицо начальника экспедиции, - воскликнул астроном,
- когда он услышит, что нам всем придется вернуться в
детский сад и играть в шарики!
Никто не хотел верить в абак, пока Пикетт сам не показал,
как на нем считают. Люди, выросшие в мире электроники,
никак не ожидали, что нехитрая комбинация проволоки и
шариков способна на такие чудеса. Но задача была
увлекательная, а речь шла о жизни и смерти, и они горячо
взялись за дело.
Как только инженеры изготовили достаточно совершенных
копий грубого оригинала, сделанного Пикеттом, все начали
учиться. Основные правила он объяснил за несколько минут,
главное была практика, многочасовые упражнения, чтобы пальцы
автоматически, без участия мысли, перебрасывали шарики.
Некоторые и через неделю непрерывных занятий не смогли
развить достаточной скорости и точности, зато другие быстро
превзошли самого Пикетта.
Космонавтам снились шарики и проволока, во сне они
продолжали считать... Когда они хорошо освоили простейшие
приемы, экипаж разбили на группы, которые азартно
состязались между собой, совершенствуя свое умение. В конце
концов лучшие научились за пятнадцать секунд перемножать
четырехзначные числа, и они могли это делать несколько часов
подряд.
Все это была чисто механическая работа, которая не
требовала большой смекалки, а только навыка. По-настоящему
трудная задача вывала на долю Мартинса, и тут ему никто не
мог помочь. Ему пришлось забыть привычные приемы работы с
вычислительными машинами и составлять задания так, чтобы их
механически выполняли люди, совершенно не представляющие
себе смысла обрабатываемых чисел. Астроном сообщал данные,
они вычисляли пот указанной им схеме, и через несколько
часов живой математический конвейер выдавал ответ. А чтобы
застраховаться от ошибок, две группы работали параллельно и
время от времени сверяли свои итоги.
- Итак, - обратился Пикетт к своему микрофону, когда
время наконец позволило ему вспомнить о слушателях, с
которыми он было навсегда распрощался, - мы создали счетную
машину из людей вместо электронных ячеек. Конечно, она
действует в несколько тысяч раз медленнее, не справляется с
очень большими числами и легко устает, но все-таки делает
свое дело. Рассчитать весь обратный путь нельзя, это
чересчур сложно, но мы хоть определим орбиту, которая
позволит достичь зоны радиосвязи. Как только корабль уйдет
от электрических помех, мы сообщим свои координаты на Землю,
и оттуда электронные машины подскажут, как нам быть дальше.
Мы уже вышли из ядра кометы и не летим к границам солнечной
системы. Наш новый курс подтверждает точность расчетов,
насколько вообще можно говорить о точности. Правда, корабль
еще внутри кометного хвоста, но от ядра нас отделяют
миллионы миль, мы больше не увидим этих аммиачных айсбергов.
Они мчатся к звездам, в леденящую ночь межсолнечного
пространства, мы же возвращаемся домой...
- Алло, Земля, Земля! Вызывает "Челенджер", я
"Челенджер"! Отвечайте, как только услышите нас, помогите
нам с арифметикой, пока мы не стерли пальцы до кости!
Артур Кларк
Лето на Икаре
Перевод Л. Жданова
Очнувшись, Колин Шеррард долго не мог сообразить, где он.
Он лежал в какой-то капсуле на круглой вершине холма, крутые
склоны которого запеклись темной коркой, точно их опалило
жаркое пламя; вверху простерлось черное, как смоль, небо с
множеством звезд, и одна из них, над самым горизонтом,
напоминала крохотное яркое солнце.
Солнце?! Неужели он так далеко от Земли? Не может быть.
Память подсказывала ему, что Солнце близко, угрожающе
близко, оно никак не могло обратиться в маленькую звезду.
Вдруг в голове у него прояснилось. Шеррард знал, где он,
знал точно, и мысль об этом была так страшна, что он едва
опять не потерял сознания.
Никто из людей не бывал еще так близко к Солнцу.
Поврежденный космокар лежал не на холме, а на сильно
искривленной поверхности маленького-всего две мили в
поперечнике - космического тела. И быстро опускающаяся к
горизонту на западе яркая звезда-это огни "Прометея",
корабля, который доставил Шеррарда сюда, за миллионы миль от
Земли. Товарищи, конечно, уже недоумевают, почему не
вернулся его космокар - замешкавшийся почтовый голубь.
Пройдет немного минут, и "Прометей" исчезнет из поля зрения,
уйдет за горизонт, играя в прятки с Солнцем...
Колин Шеррард проиграл эту игру.
Правда, он пока на ночной стороне астероида, укрыт в его
прохладной тени, но быстротечная ночь на исходе.
Четырехчасовой икарийский день надвигается стремительно и
неотвратимо, близок грозный восход, когда яркий солнечный
свет - в тридцать раз ярче, чем на Земле - выплеснет на эти
камни жгучее пламя. Шеррард великолепно знал, почему все
кругом опалено до черноты. Хотя Икар будет в перигелии
только через неделю, уже теперь полуденная температура на
его поверхности близка к тысяче градусов по Фаренгейту.
Не до юмора ему было, и все-таки вдруг вспомнилось, что
капитан Маклеллан сказал об Икаре: "Ох, горяча земля,
поневоле будешь чужими руками жар загребать".
Несколько дней назад они воочию убедились, сколь
справедлива эта шутка; помог один из тех простейших
ненаучных опытов, которые действуют на воображение куда
сильнее, чем десятки графиков и кривых.
Незадолго до восхода один из космонавтов отнес на бугорок
деревянную чурку. Стоя в укрытии на ночной стороне, Шеррард
видел, как первые лучи Солнца коснулись бугорка. Когда его
глаза оправились от внезапного взрыва света, он разглядел,
что чурка уже чернеет, обугливаясь. Будь здесь атмосфера,
дерево тотчас вспыхнуло бы ярким пламенем.
Вот что такое восход на Икаре...
Правда, пять недель назад, когда они пересекли орбиту
Венеры и впервые высадились на астероид, было далеко не так
жарко. "Прометей" подошел к Икару в момент его наибольшего
удаления от Солнца. Космический корабль приноровил свой ход
