между огромными замшелыми валунами. Навстречу попалась парившая
среди ветвей машина в виде многогранника, размером не больше
головы человека. В Диаспаре было множество разнообразных
роботов; они держались незаметно и занимались при этом своими
делами так эффективно, что увидеть хотя бы одного было
редкостью.
Снова начался подъем: Элвин приближался к небольшому
холмику точно в центре парка и, следовательно, всего города.
Здесь препятствий и обходных путей стало меньше. Он ясно
различал теперь вершину холма с венчающим ее простым зданием.
Достигнув цели, слегка запыхавшийся Элвин прислонился к одной
из розовых колонн, чтобы отдохнуть и окинуть взглядом
пройденный путь.
Существуют архитектурные формы, которые никогда не
изменятся, ибо достигли совершенства. Гробница Ярлана Зея могла
бы быть творением создателей храмов самых ранних цивилизаций,
хотя те не смогли бы даже вообразить, из какого материала она
была сделана. Крыша была открыта небу, а единственное помещение
- выложено огромными блоками, лишь на первый взгляд
напоминавшими настоящий камень. В течение целых геологических
эпох многие миллиарды ног исходили этот пол вдоль и поперек, не
оставив и следа на его непостижимо неподатливом веществе.
Взгляд создателя грандиозного парка и, как говорили
некоторые, самого Диаспара был устремлен чуть вниз - словно он
изучал планы, разложенные на коленях. На лице было странно
ускользающее выражение, ставившее втупик столь многие
поколения. Одни находили его не более чем досужим капризом
скульптора, другим же казалось, что Ярлан Зей улыбается
какой-то тайной шутке.
Загадочным было и все здание, поскольку в исторических
хрониках города о нем ничего не говорилось. Элвин не вполне
понимал смысл самого слова "Гробница". Вероятно, Джезерак мог
бы разъяснить его: он любил коллекционировать позабытые слова и
пересыпать ими свою речь, смущая собеседников.
С этой наблюдательной точки в центре взгляд Элвина,
пересекая парк поверх деревьев, достигал города. Ближайшие
здания находились почти в трех километрах отсюда, образуя
невысокий пояс, полностью окружавший парк. За ними, ряд за
рядом, располагались башни и террасы, составлявшие основной
массив города. Они простирались на километры, все выше
вздымаясь к небу, становясь все изощреннее, монументальнее,
эффектнее. Диаспар был задуман как единое целое; он был одним
могучим механизмом. И хотя его внешний облик подавлял своей
сложностью, он был лишь намеком на скрытые чудеса технологии,
без которых все эти грандиозные здания были бы безжизненными
могильниками.
Элвин обозревал пределы своего мира. В
пятнадцати-двадцати километрах отсюда, плохо различимые на
таком расстоянии, лежали внешние обводы города, на которых,
казалось, покоился небесный свод. Далее не было ничего - кроме
гнетущей незаполненности пустыни, от которой человек очень
скоро потерял бы рассудок.
Так почему же пустота эта притягивала его как никого
другого из всех известных ему людей? Элвин не знал этого. Он
глядел на разноцветные шпили и зубцы - нынешние границы
владений человечества - словно ища ответа.
Он не находил его. Но в момент, когда сердце тосковало
по недосягаемому, он сделал свой выбор.
Теперь он знал, как собирается поступить со своей
жизнью.
4
От Джезерака помощи было мало, хотя его готовность к
сотрудничеству превзошла тайные ожидания Элвина. За долгую
карьеру наставника Джезераку не раз задавали подобные вопросы,
и он не верил, что даже уникум вроде Элвина способен создать
излишние неожиданности или поставить перед ним неразрешимые
проблемы.
По правде говоря, в поведении Элвина начала проявляться
некоторая эксцентричность, могущая впоследствии потребовать
исправления. Он не столь полно, как следовало бы, погружался в
невероятно изощренную социальную жизнь города или в
фантастические миры своих друзей. Он не проявлял большого
интереса к высшим мысленным сферам, хотя, вообще-то в его
возрасте это было не удивительно. Более примечательной была его
неопределенная любовная жизнь. От человека его возраста по
крайней мере еще лет сто нельзя было ждать установления
относительно постоянного партнерства, - и все же мимолетность
его любовных связей уже успела принести ему известность. Они
были интенсивными
- но ни одна из них не протянулась более нескольких недель.
Элвин, казалось, не способен был по-настоящему интересоваться
двумя вещами зараз. Бывали времена, когда он самозабвенно
присоединялся к эротическим забавам своих сверстников или
исчезал на несколько дней с партнершей по собственному выбору.
Но это настроение проходило и наступали длительные периоды, во
время которых он как будто полностью терял интерес к тому, что
в его возрасте должно было быть основным занятием. Это,
вероятно, было плохо для него, и уж точно - для брошенных
возлюбленных, потерянно бродивших по городу и находивших другие
утешения спустя необычно долгое время. Алистра, как казалось
Джезераку, как раз достигла этого горестного состояния.
Не то чтоб Элвин был бессердечен или неосмотрителен. В
любви, как и во всем прочем он словно искал цель, которую не
мог найти в Диаспаре.
Но ни одна из этих особых черт не беспокоила Джезерака.
От единственного в своем роде следовало ожидать подобного
поведения. В надлежащее время Элвин впишется в общую картину
города. Любая, сколь угодно эксцентричная или блестящая
индивидуальность не сможет повлиять на гигантскую инерцию
общества, остающегося практически неизменным более миллиарда
лет. Джезерак не просто верил в стабильность - он попросту не
мог представить себе ничего иного.
- Проблема, беспокоящая тебя, очень старая, - сказал он
Элвину, - но ты будешь удивлен, узнав, для сколь многих,
принимающих все наше окружение как должное, она не только не
представляет интереса, но даже как бы не существует.
Действительно, некогда человечество занимало пространство,
бесконечно превосходящее этот город. Ты видел кое-что из
прежнего облика Земли - того, который он имела до пришествия
пустынь и исчезновения океанов. Записи, которые тебе так
нравится просматривать - древнейшее из всего, чем мы
располагаем. Только в них показано, какой была Земля до
появления Пришельцев. Полагаю, что немногие видели их: эти
бескрайние, открытые пространства нам трудно созерцать. И даже
Земля была, конечно, лишь песчинкой в Галактической Империи. Но
провалы между звездами - это кошмар, которого человек в здравом
рассудке представить не может. Наши предки пересекали их,
отправившись на заре истории возводить Империю. Они пересекли
межзвездные бездны в последний раз, когда Пришельцы загнали их
обратно на Землю. Легенда гласит - но это лишь легенда - что мы
заключили договор с Пришельцами. Они могли владеть Вселенной,
раз уж так нуждались в ней, мы же удовлетворились миром, в
котором родились. Мы соблюдали этот договор, позабыв пустые
мечты нашего детства. И ты, Элвин, тоже позабудешь их. Люди,
построившие этот город и задумавшие населяющее его общество,
владычествовали не только над веществом, но и над сознанием.
Они поместили в эти пределы все, что только могло когда-нибудь
понадобиться человеческому роду - и были уверены, что мы
никогда не покинем их. Физические препоны наименее важны!
Возможно, существуют пути, ведущие из города, но я думаю, ты не
пройдешь по ним слишком далеко, если даже и обнаружишь их. А
если б тебе и удалась эта попытка - каков был бы результат?
Твое тело не выдержит условий пустыни, где город больше не
сможет защищать и оберегать его.
- Если выход из города существует, - медленно произнес
Элвин, - что же помешает мне покинуть его?
- Это глупый вопрос, - сказал Джезерак. - Полагаю, ответ
тебе уже известен.
Джезерак был прав, но в ином, не предусмотренном им
самим смысле. Элвин действительно уже знал - или, точнее, он
догадался. Ответ он получил от своих друзей: и в жизни, и в
грезах, в приключениях, по ту сторону реальности, которые он
разделял с ними. Они никогда не сумеют покинуть Диаспар; но
Джезерак не подозревал, что принуждение, управлявшее их
жизнями, не имело власти над Элвином. Элвин не знал, является
ли его уникальность делом случая или же результатом какого-то
древнего плана; но так или иначе, данное свойство его сознания
было следствием именно этой уникальности. Интересно было бы
узнать, сколько других способностей предстояло ему еще открыть
в себе.
В Диаспаре никто не спешил, и это правило редко
нарушалось даже Элвином. В течение нескольких недель он
тщательно обдумывал проблему и провел немало времени в поисках
самых ранних записей в исторических хрониках города. Потом,
поддерживаемый невидимыми руками антигравитационного поля, он
часами лежал, пока гипнопроектор раскрывал прошлое его
сознанию. По окончании записи машинка расплывалась и исчезала,
но Элвин еще долго покоился, глядя в никуда, прежде чем сквозь
века вновь обратиться к реальности. Вновь и вновь перед его
мысленным взором проходили бесконечные, более обширные, чем
сами континенты, просторы бирюзовой воды, волны, накатывающиеся
на золотистые берега. В ушах гремел прибой, застывший миллиард
лет назад. Он вспоминал леса, степи и удивительных животных,
некогда деливших с Человеком этот мир.
Этих древних записей сохранилось очень мало; обычно
считалось (хотя никто и не знал, по какой причине), что
некогда, между появлением Пришельцев и строительством Диаспара,
все воспоминания о первобытной жизни были утрачены. Забвение
было столь полным, что в его случайность верилось с трудом. За
исключением нескольких хроник - возможно, чисто легендарных,
человечество лишилось своего прошлого. Диаспару предшествовали
просто века
Рассвета. В это понятие были неразрывно вплетены первые
люди, укротившие огонь, и первые, освободившие энергию атома,
первые, построившие из бревна каноэ, и первые, достигшие звезд.
По ту сторону провала времени все они были соседями. ... Это
путешествие Элвин намеревался повторить в одиночестве, но
уединение в Диаспаре удавалось обеспечить не всегда. Только он
собрался покинуть свою комнату, как натолкнулся на Алистру,
даже не пытавшуюся притвориться, что она появилась здесь
случайно.
До Элвина никогда не доходило, что Алистра прекрасна,
ибо он никогда не видел человеческого уродства. Когда красота
становится всеобщей, она теряет способность трогать сердца, и
эмоциональное впечатление может произвести лишь ее отсутствие.
На миг Элвин был раздражен встречей, напомнившей о более
не владевших им страстях. Он был еще слишком молод и
самонадеян, чтобы чувствовать потребность в продолжительных
отношениях, да и в более зрелом возрасте, ему было бы непросто
установить их. Даже в самые интимные моменты барьер его
уникальности вставал между ним и его возлюбленной. Несмотря на
полностью сформированное тело, он был все еще ребенком и
продолжал бы им оставаться в течение десятилетий, в то время
как его друзья один за другим восстанавливали память о прошлых
жизнях, оставляя его далеко позади. Ему уже приходилось
наблюдать это, и потому он остерегался отдавать себя полностью,
без оглядки, кому бы то ни было. Даже Алистра, казавшаяся
сейчас такой наивной и безыскусной, скоро должна была обрести
