Артур Кларк.
Город и звезды
Город лежал на груди пустыни подобно сияющему
самоцвету. Когда-то ему были ведомы перемены, но теперь время
обтекало его. Ночи и дни проносились над ликом пустыни, но на
улицах Диаспара, никогда не видавших темноты, царил вечный
полдень. Последняя влага, оставшаяся в разреженном воздухе
Земли, могла бы в долгие зимние ночи запорошить пустыню инеем,
но город не знал ни зноя, ни стужи. Он не общался с внешним
миром; он сам по себе был Вселенной.
Люди строили города и раньше - но не такие. Одни из
этих городов простояли века, иные - тысячелетия, пока даже
имена их не были сметены Временем. Один лишь Диаспар бросил
вызов Вечности, защищая себя и все заключенное в себе от
подтачивающего бега веков, опустошающего распада, разъедающего
тления.
Исчезли океаны Земли, и пустыни расползлись по
планете за время, прошедшее после постройки города. Ветры и
дожди перемололи в пыль последние горы, а новых слишком усталый
мир уже не мог породить. Но городу было все равно. Даже если б
раскрошилась сама Земля, Диаспар все равно бы защищал потомков
своих создателей, унося в потоке времени невредимыми их самих и
их сокровища.
Многое забыв, жители Диаспара не подозревали об этом.
Они так же безупречно подходили к своему окружению, как и оно к
ним - ибо были задуманы вместе с ним. За стенами города их не
затрагивало ничто: все по ту сторону было совершенно отринуто
их сознанием. Диаспар заключал в себе все действительное, все
необходимое, все представимое. Да, некогда Человек владел
звездами, но это ничего не значило.
И все же иногда древние мифы пробуждались и
преследовали их; и они беспокойно вспоминали легенды об
Империи, когда Диаспар был молод и черпал жизненные силы в
общении со многими светилами. Они и не мечтали, однако, о
возврате к былым дням, будучи удовлетворены своей вечной
осенью. Слава Империи принадлежала прошлому и могла покоиться
там и дальше. Ведь они помнили, как Империя нашла свой конец, и
при мысли о Пришельцах холод, воистину космический, пробирал их
до костей.
Тогда они снова погружались в жизнь города, в его
тепло, в долгий золотой век, начало которого было уже позабыто,
а ощущение грядущего конца не наступало. Издавна люди мечтали о
золотом веке, но наступил он лишь для обитателей Диаспара.
Они жили все в том же городе, ходили по тем же
удивительно неизменным улицам, а между тем число лет,
пронесшихся над ними, превысило миллиард...
1
Чтобы пробиться к выходу из Пещеры Белых Червей,
пришлось потратить много часов. Даже теперь они не могли быть
уверены в том, что все бледные чудовища остались позади. Между
тем запасы энергии в их оружии были почти на исходе. А впереди
по-прежнему маячила парящая световая стрелка - их загадочный
проводник в лабиринтах Хрустальной Горы. Оставалось лишь
следовать за ней, хотя, как случалось уже не раз, она могла
завлечь к еще более страшным опасностям.
Элвин оглянулся, чтобы проверить, здесь ли все его
спутники. Сразу за ним шла Алистра, неся шар, заполненный
холодным, немеркнущим светом, озарившим с начала путешествия
уже столько всего удивительного и ужасного. Бледное свечение
заливало узкий коридор и расплескивалось по блестящим стенам.
Пока хватало энергии, путь был виден, и видимых угроз удавалось
избегать. Но, как слишком хорошо знал Элвин, в этих пещерах
самые грозные опасности отнюдь не обязательно были видимыми.
За Алистрой, сгибаясь под тяжестью своих излучателей,
брели Нарриллиан и Флоранус. На мгновение Элвин отвлекся и
подумал: почему бы не снабдить излучатели нейтрализаторами
гравитации. Он всегда задумывался над подобными вещами даже
среди самых отчаянных приключений. И когда такие мысли посещали
его сознание, окружающая действительность, дрогнув, куда-то
исчезала, и за миром своих чувств он ощущал дыхание другого,
совершенно отличного мира...
Коридор уперся в глухую стену. Не подвела ли стрела их
опять? Но нет, не успели они приблизиться, как камень начал
крошиться. Стену пронзило вращающееся металлическое копье; оно
быстро расширилось в огромный винт. Элвин с друзьями отошли,
ожидая, пока машина проложит себе путь в пещеру. Раздался
оглушительный скрежет металла о камень. Он разнесся по недрам
Горы и, без сомнения, пробудил всех кошмарных тварей.
Подземоход проломил стену и замер. Открылась массивная дверь,
появился Каллистрон, призывая их поторопиться. ("Почему
Каллистрон? - удивился Элвин. - Он-то что тут делает? ").
Секундой позже они были уже в безопасности. Покачиваясь, машина
двинулась вперед сквозь глубины земли.
Приключение заканчивалось. Скоро они, как всегда,
окажутся дома, и все чудеса, ужасы и переживания будут в
прошлом. Они были усталы и удовлетворены.
По наклону пола Элвин понял, что подземоход
углубляется в землю. Наверное, Каллистрон знал, что делает, и
именно этот путь и вел к дому. И все же жаль, однако...
- Каллистрон, - внезапно сказал он, - а почему бы нам не
подняться? Ведь никто не знает, как в действительности выглядит
Хрустальная Гора. Разве не замечательно было бы выйти
где-нибудь на ее склоне, увидеть небо и всю землю вокруг. Мы
пробыли под землей достаточно долго.
Не успев произнести эти слова, он ощутил их
неуместность. Алистра сдавленно вскрикнула. По внутренним
стенкам подземохода, как по воде, пошли волны, и за окружающими
его металлическими панелями Элвин опять увидел тот, второй мир.
Оба мира столкнулись; в их борьбе верх одерживал то один, то
другой. И вдруг все кончилось. Чувство разрыва, разлома - и сон
прекратился. Элвин снова был в Диаспаре, в своей собственной
комнате, лежа в воздухе в полуметре от пола. Гравитационное
поле защищало его от жесткого столкновения с грубой материей.
Он окончательно пришел в себя. Это и была реальность,
- и он отлично знал, что теперь последует.
Первой появилась Алистра. Она была скорее потрясена,
чем раздражена, потому что очень любила Элвина.
- Элвин! - причитала она, глядя на него из стены, в
которой зрительно материализовалась. - Это было такое
восхитительное приключение! Зачем ты его испортил!
- Я сожалею. Я не хотел... я просто подумал, что было бы
интересно...
Его прервало одновременное прибытие Каллистрона и
Флорануса.
- Послушай, Элвин, - начал Каллистрон. - Ты уже в третий
раз портишь сагу. Вчера ты поломал ход событий, пожелав
выбраться из Долины Радуг. А позавчера ты все провалил, пытаясь
вернуться к Началу в той временной линии, которую мы
исследовали. Если ты не будешь соблюдать правил, то дальше
путешествуй сам по себе.
Полный негодования, он исчез, забрав с собой
Флорануса. Нарриллиан вообще не появлялся; наверное, был сыт по
горло всей историей. Осталось только изображение Алистры,
печально глядящей сверху вниз на Элвина.
Элвин наклонил гравитационное поле, встал на ноги и
подошел к материализовавшемуся столику. На нем появилась чаша с
экзотическими фруктами. Это была отнюдь не та пища, которую он
намеревался вызвать, - сказывалось его смятенное состояние. Не
желая выдавать ошибку, он взял наименее опасно
выглядевший плод и осторожно надкусил его.
- Ну, - сказала Алистра наконец, - и как ты собираешься
поступить?
- Я ничего не могу поделать, - ответил он угрюмо. - Я
думаю, что эти правила - дурацкие. И как я могу помнить о них,
живя в саге? Я просто поступаю так, как кажется естественным. А
тебе разве не хотелось взглянуть на гору?
Глаза Алистры расширились от ужаса.
- Это же означало бы выйти наружу! - выдохнула она.
Элвин знал, что бессмысленно убеждать ее дальше. Здесь
лежал барьер, разделявший его и всех прочих людей его мира,
могущий обречь его на жизнь, полную тщетных надежд. Ему всегда
хотелось выйти наружу - и во сне, и наяву. А в Диаспаре слово
"наружу" для всех звучало невыразимым кошмаром. Его по
возможности старались даже не произносить; это было нечто
грязное и вредоносное. И даже Джезерак, наставник Элвина, не
объяснял ему причину этого.
Изумленные, но ласковые глаза Алистры все еще следили
за Элвином.
- Ты несчастлив, Элвин, - сказала она. - В Диаспаре не
должно быть несчастливых. Разреши мне придти и побеседовать с
тобой.
Элвин невежливо мотнул головой. Он знал, к чему это
приведет; сейчас же он хотел быть один. Алистра исчезла из
виду, вдвойне разочарованная.
"В городе, где живет десять миллионов человек, не с
кем поговорить понастоящему" - подумал Элвин. Конечно, Эристон
и Этания по-своему любили его. Но теперь срок их опекунства
заканчивался, и они были рады предоставить ему самому
устраивать свою жизнь и свои занятия. В последние годы, когда
его расхождение с обыденностью становилось все более очевидным,
он часто ощущал досаду своих родителей. Не на него - это бы он,
вероятно, перенес и поборол, - а на судьбу, пославшую из
миллионов горожан именно их встретить Элвина двадцать лет назад
при выходе из Зала Творения.
Двадцать лет. Он помнил первый миг и первые услышанные
им слова: "Добро пожаловать, Элвин. Я - Эристон, избранный
твоим отцом. Вот Этания, твоя мать". Слова эти тогда ничего не
означали, но в сознании отложились с безупречной четкостью. Он
помнил также, как оглядел тогда свое тело. Теперь оно было выше
на несколько сантиметров, но в остальном с момента рождения
почти не изменилось. Почти взрослым вступил он в мир и
практически таким же, не считая изменений в росте, останется
еще тысячу лет, пока не придет время уйти из мира.
Этим первым воспоминаниям предшествовала пустота.
Когда-нибудь, возможно, небытие настанет опять, но пока слишком
рано было размышлять об этом. Его беспокоило другое.
Он вновь обратился мыслями к тайне своего рождения.
Элвину не казалось странным, что он был создан в единый миг
теми силами, которые овеществляли все остальное в его обыденной
жизни. Нет, не это было тайной. Загадка, которую он не был в
состоянии разрешить, которой никто ему не объяснял, заключалась
в его необычности.
Особенный. Уникум. Слово было странным, печальным - и
сознавать свою уникальность было странно и печально. Когда так
говорили о нем - а ему часто доводилось слышать за своей спиной
это слово - оно приобретало еще более зловещие оттенки.
Родители, наставник, все знакомые старались защитить
его от правды, словно стремясь сохранить невинность его долгого
детства. Но этому скоро придет конец: через несколько дней
Элвин станет полноправным гражданином Диаспара, и все, что он
только пожелает узнать, будет непременно сообщено ему.
Почему, к примеру, он не вписывается в саги? Среди
тысяч форм развлечения, существовавших в городе, саги были
особенно популярны. Вход в сагу не делал из его пассивным
наблюдателем, как в несовершенных действах прежних времен,
которые Элвин иногда смотрел. Он был активным участником,
обладающим - по крайней мере так казалось - свободой выбора.
События и сцены, служившие исходным материалом для приключений,
могли быть подготовлены заранее давно забытыми художниками, но
оказывались достаточно гибкими, допускали всяческие изменения.
В эти призрачные миры в поисках отсутствующих в Диаспаре
приключений можно было отправляться и со своими друзьями. И,
пока длился сон, его нельзя было отличить от реальности. Кто,
